Миф о гонениях, ч.13

Маккавеи
Книги Маккавейские представляют собой смесь литературных жанров и источников. Для рассказа о победе Маккавеев и избавлении евреев от власти язычников авторы задействовали историю, философию, писание и богословие. Первая и Вторая книги Маккавейские не считаются в иудаизме каноническими, но всё равно являются уважаемыми историческими документами. Они описывают историю еврейского народа в период, когда еврейская идентичность буквально выковывалась в огне. Одни христиане (православные, католики и копты) включили обе книги в библейский канон, в то время как другие (протестанты) отнесли их к апокрифам.
Там много любопытных примеров смерти, но мы сосредоточимся на Второй книге, где есть самые ранние в маккавейском корпусе литературы истории о страданиях и мученичестве. Приведённые в них примеры в достаточной степени показывают наличие среди иудеев мучеников в период, когда они жили под властью Селевкидов. В первую очередь в книге привлекает внимание гибель девяностолетнего книжника Елеазара и семи безымянных братьев со своей матерью. То, что их постфактум приняли в христианство, назвав «святыми мучениками Маккавейскими», является замечательным примером религиозного ревизионизма. Хотя все они были бескомпромиссными иудеями, их считают святыми в католической и православной церквях, а при посещении церкви святого Андрея в Кёльне (Германия) можно поклониться золотому ковчегу, в котором, как полагают, пребывают мощи матери и семерых её сыновей. На самом же деле весь смысл их поступка в том, что они с готовностью приняли смерть именно за иудейскую традицию.
Во Второй книге Маккавейской истории этих мучеников следуют непосредственно за более общими повествованиями о преследованиях и смерти. Сначала царь Антиох подавил попытку восстания во главе с первосвященником Ясоном (5:5-16), потом постановил, что евреи должны отказаться от традиций своих предков. С теми, кто упрямился, поступили крайне жестоко: двух матерей, чьи младенцы были обрезаны, сбросили с городских стен, привязав к ним детей (6:10), а тех, кто спрятался в пещерах, чтобы тайно отпраздновать субботу, поймали и сожгли, не встретив сопротивления, ибо те «неправедным считали защищаться по уважению к святости дня» (6:11).
От общей картины глухого протеста и последующего жестокого наказания повествование переходит к частным случаям. Сначала речь идёт о Елеазаре, уважаемом книжнике преклонного возраста. В назидание остальным его привели к царю, насильно разжали зубы и попытались заставить съесть идоложертвенную свинину. Но Елеазар выплюнул мясо, предпочитая скорее умереть, чем осквернить себя нечистой едой. Всем свидетелям стало не по себе от жестокого обращения с почтенным старцем. Тогда совершители жертвоприношения отвели его в сторону и предложили заменить свинину на то мясо, которое он принесёт им сам, чтобы у зрителей только создалось впечатление, будто он поддался язычникам. Таким образом, у Елеазара появилась возможность избежать смерти, но он ею не воспользовался:
Недостойно нашего возраста лицемерить, – сказал он, – дабы многие из юных, узнав, что девяностолетний Елеазар перешел в язычество, и сами вследствие моего лицемерия, ради краткой и ничтожной жизни, не впали через меня в заблуждение, и через то я положил бы бесчестие и пятно на мою старость. Если в настоящее время я и избавлюсь мучения от людей, но не избегну десницы Всемогущего ни в сей жизни, ни по смерти. Посему, мужественно расставаясь теперь с жизнью, сам я явлюсь достойным старости, а юным оставлю добрый пример – охотно и доблестно принимать смерть за досточтимые и святые законы. (6:24-28)
Сделав это заявление, Елеазар решительно двинулся к месту мучения и предложил начать бичевание. Готовясь умереть под ударами, старец лишь сказал, что «душою охотно терпит страшные мучения по страху пред Господом» (6:30). Его кончина, замечает рассказчик, оставляет нам пример «доблести» и «памятник добродетели» (6:31).
Между тем, как изображается Елеазар в книге Маккавейской, и как рисуется смерть Сократа у Платона, существует ряд аналогий. Оба персонажа находятся в преклонном возрасте и характеризуются как «благородные». Оба отказываются прибегать к обману ради спасения жизни на том основании, что это послужит плохим примером молодежи и нанесёт ей вред. И оба гибнут, храня самообладание, явно образцовым и однозначно добродетельным образом. Учитывая, что Платон жил и писал примерно за двести лет до гонений Антиоха, мы можем заключить, что рассказ Маккавеев заимствован из более ранней философской традиции.
Есть некая ирония в любопытном сходстве между Елеазаром и Сократом. Автор Второй книги Маккавеев пишет о попытках евреев противостать гнёту эллинской культуры, а сам питается из того же интеллектуального источника, что и Платон. Некоторым не хватает доказательств, что в его распоряжении действительно были сочинения Платона и он пользовался ими при написании собственного трактата, но два типажа настолько похожи друг на друга, что их культурная зависимость достаточно вероятна. Как минимум, автор Маккавеев разделяет ценности и идеи Платона в части, касающейся героической смерти. Когда писатель использовал греческие истории, то, возможно, совершил некоторую диверсию: Елеазар отвергает всё, за что выступает эллинизм, но при этом очень эффектно играет роль несправедливо преследуемого философа. Как читатели мы видим, что еврейского книжника уподобляют греческим героям, и признаём, что он воплощает их идеалы лучше, чем Антиох. Но даже если в намерениях автора не было никакой диверсии, он всё равно разделяет тот же взгляд на смерть, что и его гонители. Такая общность культурных ценностей показывают нам, насколько широко была распространена идеализация благородной смерти в древнем мире. Подавляющее большинство людей, будь то евреи или греки, согласились бы с тем, что умереть за Бога, закон или идею – дело хорошее.
История о забитом до смерти немощном старике задевает за живое, но в следующей главе автор Второй книги поднимает ставку ещё выше. Вот к Антиоху приводят семерых братьев и их мать, чтобы принудить их есть свинину. Один из братьев решительно заявляет от имени всей семьи, что они «готовы лучше умереть, нежели преступить отеческие законы» (7:2). Царь приходит в ярость и немедленно отдаёт жуткий приказ: юноше отрезают язык, руки и ноги, сдирают кожу, ещё живого кладут на сковороду и начинают жарить. Кулинарный подтекст сцены вызывает ассоциации с дикарством и каннибализмом – табу как в древнем мире, так и в наши дни. Подразумевается, что у людей, заставляющих других есть свинину, есть иные, более мрачные аппетиты. Одного за другим каждого из братьев допрашивают и казнят, поскольку каждый говорит, что должен придерживаться закона своих предков. Когда наступает время меньшого сына, Антиох меняет тактику и пытается убедить последнего из братьев подчиниться, обещая награды и почести. Царь приглашает в посредники его мать, чтобы она сама уговорила своего младшего принять участие в жертвоприношении. Женщина для виду соглашается, но вместо того на «отечественном языке» призывает сына твёрдо стоять до конца. Наконец, окруженная телами своих убитых детей, благородная мать тоже умирает.
Мученики Маккавейские представлены образцом мужества и нравственной стойкости, но они (как и автор книги Даниила) абсолютно уверены, что за свое поведение будут оправданы и вознаграждены в будущем. Молодые люди и их мать верят, что при воскресении снова обретут свои тела (2 Макк 7:11,14,23,29,36). Идея посмертного восстановления тел обусловлена библейской концепцией божественного творения. Один брат заявляет, что он получил свои руки «от неба» и надеется получить их опять (7:11). Видимо, он убежден, что в какой-то момент будущего Бог снова соберет его тело по кусочкам. Предполагается, что если Бог создал тело человека изначально, то, несомненно, сможет собрать его заново. В рассмотренной книге нам вполне очевидна связь между мученичеством и верой в загробную жизнь. Вопреки мнению Бауэрсока (см.ч.5) об уникальности христианского мученичества ожидание бессмертия играет видную роль в еврейских представлениях о мученичестве. Еще более поразительно, что идея загробной жизни, которую описывают мученики — это телесное восстановление, необычайно похожее на идею воскресения тела, которой прославились христиане.
|
</> |