Литовщина - 6

      Властитель слабый и лукавый...

      Любопытное наблюдение сделал русский историк (в смысле времен императорской России) Г. Форстен. Характеризуя способы ведения дел, избранные Жигимонтовичем, он писал, что «при всей своей женственности, при свойственной ему лени и умственной неповоротливости он (Жигимонтович то есть – В. П.) нередко был способен на весьма удачную дипломатическую уловку, составлял любопытные проекты, проявлял и лукавство, и жестокость…».
      Вот прямо не бровь, а в самый глаз, у самэ яблочко, как сказал бы повар Лисиченко. Иван в этом отношении, конечно, от своего литовского «брата» отличался, и весьма прилично. Искрадом города он не брал, только в честном бою, на хитроумные дипломатические манювры с непременным обманом «партнера» не т чтобы не был способен, но делал это крайне нехотя, блюдя государскую (читай, государственную) честь, жестокость если и применял, то дозированную и небеспричинную. В общем, подход старомодный и безнадежно устаревший в эти годы – хоть и пытаются его, Ивана то есть, именовать ренессансным князем, но не тянет он на Борджия или Медичи, на худой случай, на Генриха Синюю Бороду (сиречь 8-го по счету). Был бы Иван понаглее и включил бы режим презрения к обчественной морали и прочим химерам, именуемым совестью, глядишь, и добился бы большего, чем получилось на самом деле, но вышло то, что вышло.
      Итак, под занавес очередного раунда о продлении перемирия (а вдруг и Вечный мир получится?), получив отказ (в весьма, скажем, грубой форме – как, например, ответил Набулионе Буонапарте Александру Павловичу на его ноту о убиении принца Энгиенского) Иван. Раздраженный непроходимой глупостью литовских панов, заявил буквально следующее (цитата более чем уместна):
      «Коли брат наш вставил безделное слово о нашей отчине о Смоленску, и ныне нашему государству без Киева и без Волынские земли и без Полтеска и без Витебска и без иных городов русских быти непригоже, те городы и земли их все наша отчине старинная»
      Почему (продолжим цитирование дальше)
      «перемирия нам прибавливати ныне непригоже, додержим перемирие до сроку по перемирным грамотам; а вперед меж нас Бог разсудит правду и неправду, чьим хотеньем кровь христьянская учнет проливатися…»
      Вот поэтому-то прежде я и написал, что 1559 год стал переломным – после него обратного пути не было, вопрос был только в том, когда именно начнется война – сразу после того, как срок перемирия истечет или позже (раньше – нет, ибо Иван верен был своему слову и до срока, как это сделал Кеттлер и Шалль фон Белль, нарушать уговор не стал бы – «Обычай у государя нашего: сам правды не рушит; а хто правду порушит, и государь наш, призывая Бога в помощь, за своих людей обиды стоит и убытки своим подданным исполняет, сколко ему Бог помочи подаст»). А истекал срок перемирия в марте 1562 г.
      Три года, таким образом, еще были в запасе и вопрос можно было попробовать урегулировать, но в Вильно, помявшись немного (жадность и расчет на профит в ливонском вопросе все-таки сыграли свою роль) взяли курс на войну. На вальном (всеобщем в смысле) сейме в конце лета все того же 1559 г. собравшиеся послы дружно одобрили решение принять под великокняжескую протекцию Орден и рижскую архиепископию, рассчитывая на получение земель и должностей в благоприобретенных таким образом новых землях, а заодно и выгоды от растущей торговли по двинскому речному пути (связывавшему Полоцк с Ригой). Кстати, во время сейма Жигимонтович запросил у панов рады мнения относительно того, как готовить к обороне Полоцк и Витебск, и, само собой, их согласия на ускорение сбора чрезвычайных налогов для ведения войны.
      То, что Литва решилась на войну, говорили сами за себя и грамоты Жигимонтовича, которые доставили в Москву литовские гонцы и послы в конце 1559 г. и в начале следующего года. Последнее послание содержало откровенный вызов – Жигимонтович открыто заявил, что де «Ифлянская земля здавна от цесарства хрестьянского есть поддана предком нашим во оборону отчинному панству нашему, Великому князству Литовскому», и по той простой причине он, король польской и великой князь литовской просто обязан «Ифлянское земли всей оборону, яко иншим панством и подданым нашим однако повинни есмо чинити». Кстати, на интимной (это не то, про что вы подумали – тут речь шла о секретном протоколе) встрече с Адашевым и Висковатым литовский посол М. Володкович заявил, то якобы канцлер литовский Радзивил ( Миколай, но не Рыжий, а Черный) склонен к некоему компромиссу и предлагает продолжить переговоры о продлении перемирия. Шла ли в данном случае речь о некоем секретном протоколе о разделе сер влияния в Ливонии – на мой взгляд, возможно, но маловероятно. Скорее Жигимонтович, верный соей манере вести дела искрадом, хотел втянуть Москву в переговоры и тем самым, помахивая морковкой, оттянуть неизбежный конец, сиречь, прекращение перемирия и переход к горячей стадии русско-литовских отношений.
      В Москве размышляли над литовским предложением не так чтобы и долго, однако и сам ответ был написан не сразу, а отправлен в Вильно и того позже, а почему – об в следующий раз.

      Каменная стена ВКЛ (ткни - да и развалится)




      To be continued.