Литовщина - 17

Пока в Москве готовились к большому государеву походу, в Вильно также планировали продолжение войны, мечтая о реванше. Отправляя послов в Москву договариваться о перемирии, Жигимонтович тем временем вовсе не собирался всерьез заниматься этим делом. Его мысли крутились вокруг нескольких важных проблем – как протолкнуть вперед проект унии, более тесной, чем прежде, между ВКЛ и Королевством Польским, как собрать литовское воинство для реванша (хотя тут еще вопрос кто желал его больit – великий князь или радные паны?), и, судя по всему, некий тайный план, как победить в войне, не прилагая к этому особых усилий (раз уж не вышло переиграть клятих москалей на поле боя).
Оставим (пока) вопрос об унии на потом, и коснемся прежде всего военных приготовлений ВКЛ (кстати, позиция Ивана относительно переговоров может быть объяснена именно исходя из того что ему, имевшему немало доброхотов и бображелателей в Литве, были известны эти приготовления, почему он особо и не рассчитывал на успех миссии Колычева). Созванный в конце 1566 г. в Гродно вальный сейм порешил вести войну дальше, и для того сеймовые слы, во-первых, предложили Жигимонтовичу самолично на белом коне явиться в Литву и, по примеру своих славных предков, возглавить литовские рати их пути к одолению Московита. Во-вторых, когда Жигимонтович согласился с этим предложением, на радостях слы подготовили сеймовую ухвалу о мобилизации – один всадник збройно и цветно, на хорошем коне, с 10 служб или волок или с 20 дымов. При этом сей мобилизованный ездец, помимо коня ездного, иметь с собой еще пару коней и воз с возницей а при том возе и вознице – всякого провианта, лопату (железную, не деревянную), мотыгу, топор-секиру и еще копье-рогатину. В третьих, раз уж речь шла о войне, причем войне, в которой главное место должны были занимать осады и штурмы, сеймовая ухвала требовала от обязанных службой выставить также еще и пехотинцев-драбов (2/3 с ручницами, 1/3 – с рогатиной и топором-секирой). Наконец, положено было ухвалой взять и чрезвычайный налог на войну, а также послать посольство в Польшу с тем, чтобы добиться от поляков реальной помощи в войне с клятими москалями.
Имея на руках сеймовую резолюцию, Жигимонтович повелел сбираться ратным людям в Молодечно к середине мая 1567 г. Увы, приняв грозное решение, сеймовые слы на том и ограничились, так что мобилизация по литовскому обычаю шла ни шатко ни валко – магнаты со своими почтами и поветовая шляхта не особенно торопились на государеву службу и тянули кота за хвост (авось оно само собой се рассосется или же кто-то другой будет воевать и за себя и за того паробка). В общем, спустя три месяца после объявленной даты в лагерь под Молодечно собралось, по словам пана великого гетьмана Грицко Ходкевича, «три калеки», да и те старались всеми силами разбежаться в разные стороны. Лищь в сентябре, когда стало известно, что Жигимонтович самолично намерен явиться на передовую, только тогда мобилизация ускорилась и в лагерь стали, наконец съезжаться панские почты во главе со своими лендлордами (был среди них и князь Курбский, который раздухарился и снарядил с пожалованных ему королем маетностей аж 180 всадников и 58 драбов), и поветовая шляхта.
Правда, энтузиазм литовской шляхты и бла-а-ародных донов был недолог и вскоре все вернулось на круги своя – основная масса служилых собралась только спустя месяц, уже в октябре. Но собралось их таки немало – пожалуй, такого количества ратных людей ни Жигимонт Старый, ни Жигимонтович не собирали никогда доселе. По одним оценкам под Молодечно собралось около 30 тыс, посполитого рушения и еще 9 тыс. польских наемников, конных и пеших, а еще немалый, по литовским меркам, наряд – аж 96 орудий, без учета легкой артиллерии, которую прихватили с собой магнаты. По другим (польским) оценкам войска было собрано и того больше – аж под полсотни тысяч конных и пеших. И это не считая, как это повелось с давних пор, всякой обозной сволочи. Так что, пожалуй в первый раз с начала войны у Жигимонтовича и его гетьманов войска было собрано как бы даже не больше, чем у Ивана. Но что самое интересное, похоже, что не на войско рассчитывал Жигимонтович, и не ратное рвение магнатов и шляхты, ободренных тем, что их великий князь, вопреки своему обычаю, сам прибыл в военный лагерь и был готов во главе своего тьмочисленного воинства отправиться в поход за славой…
Литовский ездец (каким его всякие там граверы рукама из Еуропы представляли):

To be continued.