Литовщина - 15

      Война войной, а переговоры – по расписанию.

      И Боярская дума, и «земский собор» 1566 г. дружно решили, что порох надо держать сухим и готовиться к большому государеву походу, но пока эта подготовка будет идти, стоит все-таки послать «великих послов» в Вильно – глядишь, а какой-то толк от этого все же и будет, хотя разузнаем о настроениях в тамошней элите, и то дело.
      Однако от сказанного слова до дела оказалась немалая дистанция – на этот раз со сборами послов в Москве не торопились и только в марте следующего, 1567 г., посольство во главе боярином Ф.И. Умным Колычевым покинуло русскую столицу и отправилось в Литву. Задержку с отправкой посольства в Москве объясняли тем, что в Смоленске и его окрестностях бушевал мор, и стоило не торопиться с отправкой столь важной миссии того для, чтобы она не потерпела крах в самом начале.
      По дороге Колычев ( а путь оказался очень долгим и тяжелым – и не столько из-за погоды или последствий чумы, сколько из-за поведения встречающей стороны) пришел к выводу, что настрой у литовцев переменился. В вестях, которые он отсылал домо, главным лейтмотивом были не то чтобы жалобы (негоже государеву человек служилому жаловаться – чай, не баба деревенская), но сетования, что ли, на отвратительное во всех отношениях поведение литовцев Тут и выбор пути – тесный и ранее не использовавшийся посольствами, и постоянные задержки по нескольку дней – то в Борисове, то в Минске, то в Новгородке (там послы стояли в чистом поле несколько недель), и проблемы со снабжением, и нападения литовцев на посольских людей, и кража скота, и даже попытки увести посольских слуг. Требования ж Колычева сопровождавшие посольство приставы игнорировали.
      Только 24 июля, почти спустя четыре месяца изнурительного путешествия, послы, наконец-то, прибыли в Гродно, где был запланирован первоначально посольский съезд-«конгресс» (кстати, сохранилась прелюбопытная гравюра, изображающая встречу русского посольства в Гродно, сделанная с рисунка, который, в свою очередь, вроде бы как выполнил очевидец этого события).
Отправляясь в Литву, Колычев получил, как это водилось в практике Посольского приказа, обширный и подробный наказ – что говорить и как говорить, от его отказываться и как себя вести и пр., и пр., и пр. Требования, которые выставил Иван Жигимонтовичу, как б намекали на то, что в Москве не особенно верили в успех этой миссии и заведомо предъявили то, на что Жигимонтович и его радные паны пойтить никак не могли – например, выдать беглецов, прежде всего Курбского князиньку, или поделить Ливонию по Западной Двине – что севернее, то Москве, что южнее – то Литве, но Ригу передать на московскую сторону. Также Иван хотел, чтобы Жигимонтович признал за ним царский титул и т.д.
      Однако и сами литовцы не особенно проявляли желания завершить дело миром – они полагали, что стоит воевать до победного конца и вальный сейм, созванный в конце 1566 г., единодушно проголосовал за военные кредиты и сбор армии для продолжения войны. Отсюда и поведение принимающей стороны, и тон, который взяли литовские переговорщики – тон вызывающий, если не сказать наглый и борзый. Читая отписки Колычева, невольно приходишь к мысли о том, что не русские вели в счете в войне, не они взяли Полоцк и контролировали немалую часть (не самую лучшую правда) Полочанщины и Ливонии, а, напротив, литовские рати стоят под Москвой и Новгородом, а Иван умоляет Жигимонтовича принять его капитуляцию. И есди Колычев еще и старался держать себя в рамках приличий – как подобает послу великого государя и как в посольских обычаях ведется, то литовцы чем дальше, тем меньше себя сдерживали. Дело дошло до прямых угроз послам с русской стороны - «Государь бы наш за многие причины мог над вами учинить так, как цысарь християнский над угорского короля послы учинил: в кою пору пришли угорского короля к цесарю послы, а в те же поры угорского люди взяли за рубежем в цесареве области жита для корму, а войны и не было (…) И цесарь за то угорского короля послом головы посек и к угорскому королю головы их послал». Демонстративно литовская сторона пригласила на пир с участием послов Курбского, а затем, во время прощального приема, Жигимонтович в оскорбительной форме выразился в адрес послов и вернул им присланные из Москвы «поминки» (тем самым нанеся оскорбление Ивану).
      Вопрос – а с чего бы это вдруг Жигимонтович и его радные паны так себя повели? Есть одна на этот случай задумка, о ней – послезавтра.

      Всьречав Русского посольства в Гродно - зарисовка с натуры...



      To be continued.