Квартирный вопрос в древних Помпеях
olgina67 — 01.11.2023К сожалению я не представляла себе масштабов бедствия. На такие огромные расстояния я не настраивалась и выдохлась уже на форуме. Погода выдалась как на заказ - тепло, солнышко, пот градом, ни ветерка и ни облачка, хочется напиться уже какой-нибидь жидкости и умереть в тенечке под развалинами. Но ежели я чего решил.... Пойдем мы двигаться дальше. Постепенно я пришла к мысли, что самодеятельностью можно заниматься где угодно, но лучше - не здесь. сюда лучше ходить с экскурсоводом, который лишних кругов нарезать не станет, но и пройти мимо самого важного не даст. Каюсь, домашнее задание не сделала-к уроку оказалась не готова. Понятия не имела, куда нужно идти в первую очередь , а куда можно и не ходить вовсе. Все - по наитию. Впрочем даже методом тыка мы умудрились кое-что увидеть.
"Помпея представляла собою в миниатюре цивилизацию этого века. В темном пространстве, заключенном в ее стенах, были собраны образчики всех даров, какие только может предложить роскошь сильным мира сего. В ее миниатюрных, но блестящих лавках, в изящных дворцах, банях, форуме, театре, цирке - в самой испорченности, в самой утонченности порока можно было видеть образцы того, что творится во всей империи. Это была игрушка, прихоть, панорама, в которой богам, казалось, нравилось видеть отражение всего того, что делалось в больших размерах в величайшие монархии на земле и которую они впоследствии сохранили от времени на диво потомству, - как бы в оправдание пословицы, что ничто не ново под луною.
В бухте, гладкой, как зеркало, толпились торговые корабли и раззолоченные галеры для потехи богатых граждан. Рыбацкие лодки быстро сновали взад и вперед. Вдали виднелись стройные мачты флота под командой Плиния. На берегу сицилиец, с оживленными жестами и выразительной мимикой рассказывал группе рыбаков и поселян диковинные истории о кораблекрушениях и спасительных дельфинах, - точь-в- точь такие же, какие и в наше время можно услышать на неаполитанском моле."<...............................>
Если на то пошло, то о том, что из себя представляют и представляли Помпеи я практически не догадывалась. Да, их засыпало. И в раскопанных домах сохранились интересные фрески и мозаики. Но это было практически и все. И как визуально определить, нашла ли я уже то, за чем сюда нужно было приезжать и можно уже пойти домой или еще не нашла и поиски нужно продолжить? Опять же методом научного тыка я попыталась сначала найти те самые дома, хотя бы частично, а не толЭко контурно сохранились.
Пройдя еще вперед по Виа Марина за форум, я наконец увидела нечто, напоминающее настоящие жилища.
"Допустим на одно мгновенье, что Помпеи не были засыпаны пеплом, что время пронеслось над ними, их не коснувшись, что они остались такими же, какими были до дня своей гибели и что по улицам их старинной части бродит заехавший туда наш современник, житель какого-нибудь южного русского городка, такого же маленького, как и Помпеи. Глаза его, привыкшие к простору родных улиц и обилию зелени, в которой утопают дома с веселыми поблескивающими окнами, тщетно ищут, на чем бы отдохнуть и чему бы порадоваться. В узких, как щели, улицах ни деревца, ни кустика — одни сплошные слепые стены домов, которые будто повернулись спиной к улице, не желают на нее глядеть и не позволяют, чтобы в них заглядывали.
Древний италиец предпочитал вообще обходиться без окон. Отсутствие оконного стекла (им пользовались крайне редко, преимущественно в банях) не позволяло ему пробивать в стенах настоящих, привычных нам окон; он ограничивался скорее простыми дырами или щелями в стене, чем окнами (рис. 28). Настоящие окна (только без стекол) стали делать лишь с появлением вторых этажей.
Но до них было еще далеко. Кроме того, хозяин вовсе не желал показывать чужим глазам, что у него происходит дома: в рабовладельческом обществе к окружающему миру относились с подозрением и опаскою. Дом ставили так, что он имел вид маленькой крепости, которая сосредоточивала всю жизнь внутри себя, противопоставляя напору враждебных внешних сил прочные непроницаемые стены. Свет эта крепость получает от внутренних двориков, которые, помимо прочего своего назначения, служат для всех помещений дома световыми колодцами.
Помещения в италийском городском доме располагались по четырем сторонам такого внутреннего прямоугольного двора. По существу, это был план деревенской усадьбы, почти такой же, какую мы встречаем у нас на Украине или в Белоруссии: квадрат или прямоугольник двора, все стороны которого заняты постройками, а ворота для въезда и калитка находятся на стороне, обращенной к улице или к дороге. План этот перенесли и в город, но так как места было немного и на него скупились, то постройки — жилые комнаты, кладовые, хлева, стойла, амбарчики, где хранили всякие съестные припасы, сараи с хозяйственной утварью и кормом для скотины — ставили сплошным рядом. Против главного входа в глубине этого дома-усадьбы расположено было хозяйское помещение: именно здесь находилось то место, откуда хозяйке всего удобнее было наблюдать за всем, что делается во дворе и в окружающих его помещениях.
Невозможно было без ее ведома ни уйти со двора, ни проскользнуть в него. Перед каждым строением шел навес, который на юге является необходимым добавлением к постройке, так как в жаркое время он защищает от палящего солнца и людей и животных, а в период проливных дождей предохраняет стены от действия губительной сырости. По мере увеличения семьи и роста благосостояния, отдельные помещения, естественно, требовали расширения, а расширять их можно было только за счет двора, захватывая под них полосу за полосой от его свободной площади.
Вместе с постройками продвигались вперед и навесы, крыши которых все сближались и сближались между собой; их научились делать со скатом и соединять друг с другом по углам. В конце концов двор оказывался весь закрытым, за исключением средней части, которую необходимо было оставить открытой, потому что это отверстие стало теперь единственным источником света для всего дома. Таким образом двор из открытого пространства постепенно превращался в комнату, более или менее просторную, с широким четырехугольным проемом в крыше, служившим окном для всей усадьбы. Эта комната италийского дома, до конца сохранившая отпечаток внутреннего дворика, называется «атрием».
Атрий, оказавшись центральным местом в доме, был постепенно использован с наибольшей выгодой для всего хозяйства. Под отверстием в крыше (оно называлось «комплювием»; латинское «pluvia» значит «дождь»), через которое по четырем обращенным внутрь скатам сбегала дождевая вода, устраивали водоем (имплювий). Вспомним, что дело происходило за много веков до появления водопроводов, копать колодцы было делом трудным; ходить к реке или источнику часто бывало далеко и затруднительно. Дождевая вода сама давалась в руки человеку: эту драгоценную влагу стоило только собрать и сберечь. (Дождевая вода в древности считалась особенно полезной; в Помпеях I в. н. э., при наличии прекрасного водопровода, ее продолжали собирать в имплювиях, откуда она проходила в особые цистерны, устроенные под полом атрия.)
За водоемом, несколько поодаль, складывали очаг с таким расчетом, чтобы его не заливало водой, но чтобы дым вытягивало наружу. Тут же ставили стол, на котором приготовляли пищу и ставили посуду. Атрий стал главной комнатой дома: сюда собиралась вся семья для еды и отдыха; здесь приносили жертву богам-покровителям домашнего очага и дома — ларам. Здесь спали хозяева, и тут же стояли ящик с деньгами и ткацкий станок, удержавший за собой это место в старозаветных семьях до конца республики.
Если дом был царством хозяйки, то атрий стал тем местом, откуда она им правила, за всем следя, ничего не упуская из виду, собирая вокруг себя всю семью. Здесь она работала вместе со своими дочерьми и служанками, занимаясь пряжей, тканьем и прочим женским рукодельем. Здесь застали Лукрецию[61] за веретеном ее муж и его друзья, неожиданно прискакавшие в Рим из-под осажденной Ардеи, чтобы проверить, чем в их отсутствие занимаются их жены. Образ хозяйки, которая у очага вместе со своими помощницами «занята шерстью», навсегда остался в сердце римлянина как символ домашнего мира, довольства и уюта.
Время шло, менялись нравы, изменился весь облик дома и назначение его отдельных частей. Ни одной комнаты эти изменения не коснулись так сильно, как атрия. К концу республики это уже не центр дома, не то место, где собирается вся семья, где молятся, едят и отдыхают под ласковым и строгим взглядом деятельной и хлопотливой хозяйки. Для приготовления пищи отвели особое место — кухню; туда перенесли очаг и часто там же стали устраивать нишу для ларов. Хозяин с хозяйкой перебрались в особую спальню; ткацкий станок вынесли.
Из самой уютной, семейной комнаты атрий уже в I в. до н. э. превратился в самую парадную и официальную, где принимали посторонних людей, которых не желали ввести в круг своей семьи, где велись деловые разговоры и шла беседа по обязанности. В богатых и знатных домах хозяин здесь по утрам принимал своих клиентов, людей, в значительной мере живших на его подачки и обязанных за это оказывать ему разные услуги и непременно свидетельствовать ему свое почтение, выражавшееся, между прочим, и в том, что с раннего утра собирались они к его дому и затем допускались в атрий, чтобы приветствовать хозяина с добрым утром. Эпитеты «гордый», «надменный» становятся теперь обычными для атрия, где от былых времен не осталось почти ничего, кроме отверстия в крыше и водоема в полу под этим отверстием.
Когда двор усадьбы превратился в атрий, то это превращение, естественно, повлекло за собой некоторые изменения в общем плане дома. Хозяева, перебравшись в атрий, перестали нуждаться в своей прежней комнате; ее переднюю стену сломали, прибавив, таким образом, ее площадь к площади атрия. После сноса стены правый и левый углы старой комнаты, прикрытые спереди другими строениями, образовали в задней части атрия два закутка, которые назывались «крыльями» («alae» по-латыни). Они, действительно, напоминают распростертые птичьи крылья. Их использовали для разных хозяйственных надобностей, а иногда и как жилые помещения.
Атрий, превратившись в комнату, утратил ту свою часть, без которой южанин не может обойтись: навес, под которым он находится на свежем воздухе и в то же время в тени. Кроме того, атрий, получавший теперь свет и воздух только через отверстие в крыше, стал нуждаться в сквозном ветре и прохладе. Все это было достигнуто пристройкой довольно большой, но не во всю ширину дома, веранды: часть задней стены в атрии разобрали и соорудили дощатый навес, состоявший из двух стен, покрытых крышей.
На зимнее время вход из атрия на эту веранду заделывали досками; в летнее время он стоял или вовсе открытым или завешивался большим полотнищем. Выходила веранда в сад, находившийся за домом, и называлась «таблином». Варрон, живо интересовавшийся бытом древней Италии и хорошо знавший его, писал: «Зимой и в холода обедали у очага; в летнее же время — на открытом воздухе: в деревне во дворе, а в городе в таблине, под которым следует понимать балкон, сделанный из досок». С течением времени балкон этот оказался вдвинутым между двумя комнатами, которые пристроили с обеих его сторон и которые чаще всего предназначались под столовые.
Таково было первоначальное устройство италийского дома: атрий с внутренним балконом и крыльями и с жилыми помещениями и хозяйственными постройками вокруг. Древнейшие дома в Помпеях, так называемые «дом Хирурга» и «дом Саллюстия», в основной старинной части своей позволяют легко усмотреть этот план, явившийся, конечно, результатом медленного и длительного развития.
Когда во II в. до н. э. Рим близко соприкоснулся с Грецией и с Востоком, то в результате победоносных войн в Италию начали стекаться огромные для того времени богатства, вкусы сделались прихотливыми, и древняя простота нравов стала все больше отходить в область предания. Старинный полутемный атрий с еще более темными комнатками по сторонам начал казаться тесным, душным и неуютным. Перед глазами завоевателей стояли греческие дома с их перистилями — совершенно открытыми внутренними двориками, веселыми, светлыми, в зелени и цветах, с колоннами и фонтанами. Что было делать? Перестраивать дедовские и прадедовские дома на греческий лад? Уничтожить вовсе родной атрий и променять его на греческий перистиль? Самая мысль об этом должна была показаться кощунственной италийцу, консервативному и свято чтившему национальные традиции.
Отцовское наследство оставалось священным для самых горячих поклонников Греции. В этом отношении характерен пример Цицерона, для которого греческая культура стала родна и дорога с юношеских лет, но который до конца дней своих оставался страстным патриотом, высоко ценившим национальное достояние. Немыслимо было отказаться, по крайней мере в то время, от старого дома с его закоптелым атрием, но можно было устроить двойной дом, прибавив к его исконно италийской части чужую, греческую. Римская литература на каждом шагу соединяла свое, чисто италийское, с иноземным, греческим. Почему было не поступить таким же образом и строителю-архитектору II–I вв. до н. э.?
Перистиль становится отныне почти обязательной частью италийского дома; с его присоединением дом этот, если можно так выразиться, удвоился: он получил второй световой двор, совершенно открытый и дававший, следовательно, гораздо больше света, чем атрий. Как вокруг атрия, так и вокруг перистиля располагается ряд комнат; жизнь семьи перемещается сюда. Здесь проводят часы досуга, летом обедают, сюда приглашают близких друзей и знакомых. Атрий превращается, как мы уже говорили, в официальную приемную. Таблин, оказавшийся в середине нового дома, утратил, разумеется, характер веранды; он сделался рабочей комнатой хозяина, которая непосредственно связана с официальным атрием: здесь хозяин держит свои счетные книги, принимает доклады своих рабов и управляющих, продолжает деловой разговор, начавшийся в атрии. Здесь же хранится домашний архив, который «сын принимает от отца и считает великой обязанностью передать его своим потомкам как отцовскую святыню».
По обе стороны таблина, а иногда только с одной его стороны устраивают коридор, который связывает обе части дома и по которому можно проходить из атрия в перистиль, не беспокоя хозяина, сидящего в таблине. Таков был план италийского дома, увеличенного перистилем. Хозяйские расчеты и прихоти могли изменять этот план в некоторых подробностях: можно было сделать больше или меньше портиков, переместить крылья, сократить или увеличить число комнат — общий план дома оставался все-таки неизменным, как об этом убедительно свидетельствуют Помпеи.
Надобно сказать, что этот новый италогреческий дом вовсе не представлял собой механического соединения элементов, по существу чужеродных. Вергилий очень много заимствовал у Гомера, но римляне, считавшие «Энеиду» своей национальной эпопеей, были совершенно правы. И в римской литературе, и в италийском доме чужое и свое соединялось между собой так, что в результате получалось нечто новое и органически целое. Атрий и комнаты вокруг него без перистиля были мрачнее и беднее воздухом, но и перистиль без атрия и таблина оставался бы обычным садиком — и только. Таблин оказался для него рамой, придававшей ему ту законченность, которую придает рама картине; атрий позволил рассматривать эту картину в перспективе: очарование, производимое колоннадами, зеленью и водой, было этим значительно увеличено.
Италия была страной каменных зданий: каждый город и каждая усадьба использовали для строения тот камень, который находился поблизости и доставка которого обходилась дешевле и представляла меньше затруднений. Рим в течение долгого времени пользовался туфом и пеперином из Албанских гор. Позднее, уже к концу республики, появились травертин и мрамор. В Помпеях от древнейшего периода и вплоть до II в. до н. э. строили из известняка, образованного известняковыми отложениями реки Сарн и называемого поэтому «сарнским известняком». Его легко узнать по желтому цвету и обилию в нем растительных остатков. Фасады домов складывали из этого камня, обтесанного в виде больших плит, которые располагали правильными рядами, скрепляя их раствором из глины. Внутренние стены делали из кусков этого же известняка и тоже на глине; куски эти укладывали рядами между стойками из больших известняковых плит, которые составляли как бы скелет стены и гарантировали ее прочность.
Начиная со II в. до н. э., сарнский известняк уступает место серому туфу, который привозили в Помпеи из соседних нуцеринских каменоломен. «Туфовый период» был как раз временем расцвета городского строительства, и к нему относятся лучшие постройки города. Для Помпей это был период мирного строительства, оживленной торговли и сильного греческого влияния. Окрестные состоятельные землевладельцы и разбогатевшие купцы строили здесь свои дома, часто похожие на дворцы. Таковы, например, дом Фавна, дом Пансы, Епидия Руфа, Фигурных капителей. Серый туф хорошо поддается резцу: греческие и кампанские мастера широко и умело пользовались этим его свойством.
Высокие пилястры, обрамляющие вход, увенчиваются теперь изящными капителями, на которых художник иногда умело высекает амура, вакханку или человеческое лицо, выглядывающее между изящно вырезанными свисающими листьями мягкого аканфа. Стены фасадов сложены из больших плит, которые обычно отесываются так, что они образуют не сплошную ровную плоскость, как, например, в доме Хирурга, а несколько выступают своими краями над линией соединения, образуя таким образом глубокий паз. Наличие этих пазов делает игру света и теней гораздо богаче и уничтожает однотонность освещения.
Скрепляющим материалом служит уже цемент, составляемый из «путеоланской пыли», особого красного песка, который в соединении с известью, по словам Плиния, «противостоял морским волнам и сливал камни в одну непреодолимую массу, становившуюся крепче с каждым днем». Внутренние стены делают из небольших, разных по форме, неотесанных булыжников, которые укладывают рядами и заливают цементным раствором. Такая кладка называлась, вследствие разнообразного вида камней, «неопределенной».
Римляне принесли с собой и новый материал, и новую манеру кладки. Стены делают теперь «сеткой»: маленькие, отесанные в виде кубиков туфовые кирпичики укладывают рядами, ставя их на ребро таким образом, что стена приобретает вид туго натянутой сети, с отчетливо обрисовывающимися петлями. Большое распространение получает обожженный кирпич, который сначала употребляли вперемежку с камнем, который поддается резцу. К сожалению, мы не можем представить себе, какое впечатление производила эта облицовка: ее сняли вскоре после гибели города сами хозяева или похитили люди, знавшие, где ее искать. Иногда стены просто штукатурили. Оштукатурен, например, дом семьи Цеев («Новые раскопки»), очень известной в Помпеях; штукатурка была сделана здесь под мрамор.
Для крыш употребляли сначала солому: поэты августовского времени любили вспоминать те времена, когда Рим, столица мира, состоял из хижин, крытых соломой. Еще при Августе показывали на Палатине тростниковый шалаш под соломенной крышей, который свято чтили, как жилище Ромула, основателя Рима. Солому сменила дранка. По свидетельству Плиния, дома в Риме до войны с Пирром,[63] т. е. до начала III в. до н. э., все крылись дранкой. Она уступила место черепице, как материалу более надежному в пожарном отношении. Крыша в перистиле одного помпейского дома, сохранившаяся только отчасти и вскоре рухнувшая, и несколько частично сохранившихся крыш на «Новых раскопках» дали нам достаточное представление об италийской крыше и о способе, каким укладывали на ней черепицу.
Чтобы стенки получившегося четырехугольника были равными по уровню, между этими поперечинами вставляли по толстому вкладышу, равной с ними высоты. С углов атрия к углам этого четырехугольника спускали так называемые «стропильные ноги» и по ним накладывали стропила. Остов крыши был теперь готов; оставалось только его накрыть.
Отсюда недалеко уже было и до мозаичного пола: маленькими кубиками, мраморными или (с начала империи) из цветного стекла, начали покрывать полы, выкладывая самые разнообразные рисунки: цветы, фрукты, птиц, животных, батальные картины, схватки гладиаторов, мифические сцены и портретные головы. В Риме мозаичные полы появились во второй половине II в. до н. э.: поэт Луциллий сравнивал умело составленную речь с искусно сделанным мозаичным полом. В Помпеях нет почти ни одного дома, где не было бы на полу хоть небольшого пространства, выложенного мозаикой, иногда превосходной. Одинакового пола во всем доме, обычно, не было: в комнатах попроще довольствовались «сигнийской работой»; в остальных разнообразили полы выложенными узорами и мозаикой.
.
Первой комнатой, в которую попадал посетитель, пройдя через небольшие сени, куда часто выходила каморка привратника и где на полу бывал иногда выложен мозаикой страшный цепной пес с надписью «берегись собаки», был атрий — очень высокая, просторная и темноватая комната. Мы упоминали уже об этрусском бесколонном атрии; именно таких старинных атриев в Помпеях было всего больше. Иногда встречаются четырехколонные; для этих атриев потребляли не две, а четыре более коротких балки, из которых каждая одним концом вделывалась в стену, а другим ложилась на одну из четырех колонн, стоявших по углам комплювия. Крыша при такой основе значительно выигрывала в прочности и обходилась дешевле, потому что длинные крепкие балки, по мере уничтожения лесов в Италии, становились все реже и дороже.
Помпеи знают несколько таких четырехколонных атриев. Один из самых красивых находится в доме Серебряной свадьбы (назван так потому, что здесь раскопки начаты
|
</> |