КОЗАКОВ ГРИГОРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Ленинград. Завод "Пищевик", НИИ 9

jlm_taurus — 28.12.2024 В Министерстве я встретил одного из деятелей Главсеврыбпрома, с которым был знаком весьма поверхностно. Узнав о цели моего приезда в Москву и о неудаче постигшей меня в Министерстве, этот товарищ намекнул, что, имея некоторые связи, он мог бы помочь мне освободиться от Дальнего Востока и получить назначение на Ручьевский консервный завод. К этому он добавил, что прежде, чем начать действовать в желательном мне направлении, он хотел бы уточнить «за что он будет работать?». Хотя за время моего многолетнего пребывания на государственной службе, казалось бы, я должен был ко всему привыкнуть и ничему не удивляться, все же так прямо поставленный вопрос меня несколько покоробил, и я не сразу нашелся, как на него ответить.

Однако делать было нечего, иного выхода не намечалось, а ехать на Камчатку, еще, пожалуй, в худшие условия, чем в Пронгах, уже очень не хотелось. Пришлось предложить этому мздоимцу высказать в более конкретной форме его претензии. Они выразились примерно в той сумме, которую я, по его расчетам, должен был получить в виде «подъемных» при назначении на Ручьевский завод.

Через несколько дней мой «стряпчий» предложил мне зайти в управление кадрами Министерства, где мне сообщили, что министр согласился удовлетворить ходатайство треста «Ленрыба» и Главсеврыбпрома о назначении меня на должность главного инженера Ручьевского консервного завода, и вручили мне соответствующий приказ. Получить подъемные в Москве мне не удалось. Мой «стряпчий» выразил полную уверенность в моей порядочности, дал мне свой домашний адрес, не преминул напомнить, что трест «Ленрыба» находится в подчинение Главсеврыбпрома., в котором он занимает значительный пост. По приезде в Ленинград я перевел ему установленную им сумму. К глубокому моему сожалению я не знал, что мой бывший шеф – С.Э. Лембриков, после исключения его из партии оказался в тресте «Ленрыба» на должности рядового инженера. Зная это, я, вероятно, не пошел бы работать в эту систему. Но дело было сделано, и отступать было уже поздно.

Ручьевский консервный завод в то время входил в так называемую пограничную зону, для проезда в которую и для проживания в ней требовалась либо постоянная прописка, либо специальный пропуск. От постоянной прописки мне удалось уклониться во избежание потери комнаты в Ленинграде. Вообще же я не намеревался надолго обосновываться в Ручьях. Поэтому временная прописка в паспорте и временный пропуск как нельзя лучше меня устраивали.

Вскоре после моего вступления в должность главного инженера завода почти одновременно ушли в отпуск директор завода и главный механик. Таким образом, я остался один за всех на не вполне еще освоенном мною предприятии. Ко всему прочему начались сенокосы и местные советские партийные организации стали наседать на меня с требованием рабочих, в которых и без того завод испытывал недостаток. Приходилось как-то выкручиваться, чтобы сохранить овец, не обижая в то же самое время и волков.

Я уже упоминал о том, что поступавшая к нам из Ленинграда мороженая треска далеко не всегда отличалась безукоризненным качеством. Две или три партии трески сомнительного качества были забракованы заводом и возращены в Ленинград по моему распоряжению. Этим я навлек на себя гнев со стороны управляющего трестом Бондаренко. Подобно управляющему Нижнеамурским трестом Притыко, он сначала пытался заставить меня принять дефектную треску, а затем обрушился на меня по телефону с градом резких и даже грубых упреков. В конце концов, в одной доставленной на завод небольшой партии мороженой тески оказались отдельные дефектные экземпляры, которые не удалось своевременно обнаружить ни лаборатории, ни цеховым работникам, ни прикрепленной к заводу инспекторше Госинспекции по качеству. Рыба пониженного качества была обнаружена в 2-х - 3-х банках готовых консервов на заводском дегустационном совещании.

Я отнюдь не намерен был скрывать этого, а, напротив, приказал задержать выпуск с завода данной партии консервов. Образцы этих консервов были дегустированы и исследованы в Ленинградском отделении ВНИРО, и на кафедре пищевой санитарии института имени Мечникова, причем как в том, так и в другом случае дефектных банок обнаружено не было. В конце концов, вся партия консервов была реализована трестом «Ленрыба» через Волховскую базу Главрыбсбыта. Казалось бы, на этом инцидент должен был быть исчерпан, тем более, что подобные случаи имели место и на Ленинградском заводе «Пищевик» и оставались безнаказанными. Однако не так рассудил управляющий трестом Бондаренко, или, вернее, стоявший за его спиной и наущавший его Лембриков. Был издан приказ по тресту «Ленрыба», в котором я был в буквальном смысле слова ошельмован.

Обвинялся и в «разложении технологической дисциплины», и в «настраивании коллектива завода на снижение выпуска готовой продукции», в результате чего и директор завода Красильников «оказался в плену у главного инженера-предельщика», и прочее в этом духе. В конечном результате я отстранялся от должности главного инженера завода и назначался на нижестоящую должность начальника коптильного цеха на рыбоприемном пункте в Шепелеве. От этого назначения я имел мужество отказаться. Как впоследствии сообщил мне начальник отдела кадров треста, приказ о моем увольнении писал Лембриков, запершись в кабинете управляющего. Приказ оказался для всех неожиданным. Нужно отдать должное директору завода Красильникову, который всеми силами старался меня отстоять, и очень сожалел о моем уходе. Он дал мне очень лестную для меня характеристику, в которой не приводились перечисленные в приказе преступления. Эта характеристика находится и сейчас в моих бумагах. Все это произошло 30 декабря 1952 г.

В те незабвенные сталинские времена жаловаться на действия начальства было делом явно бесполезным. Оставалось утешаться только тем, что могло бы быть значительно хуже, т.е. могли бы обвинить меня во вредительстве со всеми вытекающими отсюда последствиями. Возвратившись в Ленинград, я стал искать подходящую для себя работу. В скором времени появилась возможность занять должность начальника технологического отдела в проектной организации «Гипрорыбпром». Работа интересная в самом Ленинграде и к тому же хорошо оплачиваемая. В Гипрорыбпроме я почти всех знал, и меня там знали. Одно время меня приглашали в эту организация для консультации по технологической части проектов и для дачи заключений по выполненным проектам.

Материальное мое положение становилось трудным, пришлось залезть в долги. Нужно было соглашаться на любую работу.

Становилось все хуже и хуже. Я уже решил было обратиться в управление кадрами Министерства с просьбой о предоставлении мне, какой ни на есть работы на периферии, когда 11 июня мне внезапно позвонил по телефону директор Ленинградского отделения ВНИРО Георгий Семенович Конокотин и просил меня приехать к нему в институт. Он предложил рекомендовать меня на должность нештатного эксперта по рыбным товарам и консервам Ленинградского отделения Всесоюзной торговой палаты.

Я с радостью и с великой благодарностью принял это предложение. Возникло только одно затруднение. Должность эксперта была нештатная, и ее мог занять либо пенсионер, либо работающий в каком-либо другом учреждении на штатной должности. Я не был ни тем, ни другим. Затруднение это разрешил Конокотин, поставив в моем паспорте штамп института. Одновременно с этим он отдал приказ о назначении меня на не существовавшую в штате института должность консультанта. Конечно, никакой зарплаты от института я не получал.

12-го июня я явился к начальнику бюро товарных экспертиз Ленинградского отделения Всесоюзной торговой палаты, имея на руках паспорт со штампом института и письменную рекомендацию Конокотина. В тот же день я был оформлен, как нештатный эксперт, а 13-го июня меня вызвали по телефону в Торговую палату, вручили мне деньги, ж/д билет, командировочное удостоверение, - и вечером я выехал в Архангельск на экспертизу импортной соленой сельди, поступившей на пароходе в таможенный торговый порт.

не имея опыта работы в Торговой палате, я был несколько смущен столь внезапным приобщением меня к делу, да еще вдали от Ленинграда, там, где мне не у кого было спросить совета. В мою задачу входило определение качества соленой сельди и установление фактического среднего ее веса в одной бочке для всей пароходной партии. Как правило, иностранные фирмы отпускали сельди с большим походом, т.е. фактический вес сельди в большинстве бочек превышал ее трафаретный вес. Чтобы излишки против трафаретного веса не попадали в карманы торговцев, а доставались государству, проводилась одновременно с качественной также и количественная экспертиза сельди. Расчет с иностранными фирмами производился по весу нетто, указанному на бочках и в документах. Поэтому государство получало с каждой пароходной партии солидную сумму денег. Для определения качества сельди Т/палата снабдила меня техническими условиями, а при установлении среднего веса нетто одной бочки я руководствовался нашим государственным общесоюзным стандартом.

Для качественной и количественной экспертизы отбиралось 3% общего количество бочек от каждой марки изготовителя. Таких изготовителей в каждой пароходной партии бывало иногда свыше 20-ти. Так как сельдь при разгрузке парохода по маркам не рассортировывалась, то отбор образцов по маркам представлял далеко не легкую задачу. Приходилось находиться на причале на протяжении всего времени разгрузки парохода. Заказчиком и получателем товара являлось Всесоюзное объединение «Продинторг», находившееся в Москве и имевшее своих контрагентов в местах поступления импортных товаров в лице местных контор Всесоюзного объединения «Союзвнештранс». В Архангельске это объединение не имело своего представительства, и его функции были возложены на местную контору «Экспортлес».

Последняя все операции по приему и оформлению импортной сельди возложило на управление порта, с которым сносилось, и от которого получало все сведения почти исключительно по телефону. При экспертизе первого, поступившего в Архангельск парохода с сельдью, присутствовала представительница «Продинторга» молодая особа, недавно окончившая Мосрыбвтуз и также как и я не имевшая опыта в этом деле. Мне во многом помог опыт, приобретенный мной во время моей работы в Государственной рыбной инспекции.

Порядок работы был таков. Сельдь выливалась из бочек в решетчатые деревянные носилки, установленные в деревянные обрези, в которые стекал тузлук. Порожние бочки взвешивались, и вес их записывался. Сельдь из носилок немедленно укладывалась в бочки, которые снова поступали на весы. Предварительный вес нетто сельди определялся по разности между последним весом и весом порожней бочки. Для соблюдения требования стандарта я брал несколько контрольных бочек из числа проверенных и ставил их на дополнительную часовую стечку, после чего их снова взвешивал и, таким образом, определял вес тузлука, оставшегося на сельди после первой стечки. Как показали многократные опыты, этот вес выражался в почти постоянных цифрах, т.е. колебался в пределах от 2-х до 2,5 кг на бочку.

Последний вес тузлука сбрасывался с предварительно установленного веса нетто сельди для каждой отдельной бочки. Окончательный средний вес нетто сельди в одной бочке устанавливался для каждой марки в отдельности, и в целом - для всей пароходной партии, путем деления суммы всех отвесов на количество проверенных бочек. По договоренности между В/о (Внешнеторговое объединение) «Продинторг» и Главрыбсбытом (впоследствии «Росмясорыбторг») средний вес нетто сельди устанавливался с точностью до одной десятой килограмма. Установленный экспертом средний вес нетто одной бочки служил основанием для расчетов между В/о «Продинторг» и Главрыбсбытом (Росмясорыбторгом). Предложенную мною методику определения веса нетто соленой сельди я неоднократно проверял стандартным методом, т.е. путем получасовой выдержки вылитой из бочек сельди в носилках с решетчатым дном, и неизменно получал идентичные результаты.
1953 и 1954 годы ознаменовались массовыми поступлениями импортной соленой сельди. Ее поставщиками были: Норвегия, Исландия, Голландия, Дания, Англия, Шотландия.

Одна партия сельди в конце 1953 года поступила из Бельгии. Особенно много сельди шло через Архангельский и Ленинградский порты. В период навигации 1953-1954 гг. я многократно выезжал в Архангельск. В 1954 году в виду загрузки Архангельского порта два парохода с сельдью поступили в Молотовск (ныне Северодвинск), куда мне пришлось выезжать из Архангельска. В период пик, когда пароходы поступали один за другим, и я в своем лице не мог обеспечить экспертизу, мне давали в помощь инспекторов Гос. рыбной инспекции.

За время моей работы по экспертизе соленой сельди возникли всего два серьезных конфликта. Первый из них произошел при определении качества соленой сельди, поступившей в ноябре 1953 года из Бельгии. Несмотря на то, что при отгрузке сельди присутствовал представитель В/о «Продинторг», качество ее оказалось весьма не однородным. После вскрытия 3% бочек от поступившей партии обнаружилось, что подавляющее количество сельди по своему качеству не отвечает условиям поставки, а часть сельди является даже недоброкачественной и не пригодной в пищу.

В силу этого пришлось вскрыть все поступившие бочки и произвести тщательную 100 % ее рассортировку, в результате которой выявилось очень незначительное количество сельди, отвечавшей условиям поставки и относившейся к 1-му сорту по нашим стандартам. Большинство сельди не отвечало условиям поставки и частично было отнесено ко 2-му сорту, частично оказалось нестандартным и непригодным в пищу. Провозился я с этой сельдью больше месяца, работая ежедневно с утра и до позднего вечера. По возвращении домой приходилось немедленно переодеваться с ног до головы, до того и платье и белье пропитывались запахом сельди. Поставщику сельди была предъявлена претензия, с которой он должен был согласиться и обещать возместить убытки натурой. В 1954 году в Архангельский порт была доставлена из Бельгии сельдь в количестве, соответствовавшем количеству забракованной сельди.

Помимо соленой сельди к нам из-за границы стали поступать мороженые рыбные товары в виде цельной рыбы, преимущественно тресковой породы, сельди и рыбного филе. Основным поставщиком этих товаров была Исландия, в меньшей мере, - Норвегия и, как редкий случай, – Англия. Первая партия мороженой сельди поступила в Ленинград из Исландии летом 1953 года после возвращения из первой моей поездки в Архангельск. Сельдь была заморожена в виде брикетов по 9 кг весом. Помимо определения качества в задачу входило установление среднего веса нетто одного брикета. Качество рыбы, как и в последующих случаях, определялось после дефростации и пробной варки отобранных экспертом средних образцов от всех марок изготовителей. Для установления веса нетто предварительно определялся средний вес ледяной глазури, который затем сбрасывался с веса мороженых брикетов.

По явному недосмотру со стороны поставщика в технические условия поставки мороженой сельди был включен пункт, исключавший возможность наличия на сельди каких-либо даже самых незначительных повреждений. Абсурдность такого условия была совершенно очевидна, т.к. при освобождении сельди из сетей и последующей ее промывки в воде пред замораживанием незначительные срывы кожи, а также повреждение жаберных крышек были неизбежны. Эти дефекты, допускаемые и нашим стандартом, имели место в данной партии сельди. Я бы, конечно, не стал ставить это лыко в строку, если бы не представитель Главрыбсбыта, обративший внимание на эти совершенно несущественные недостатки.

Пришлось указать в акте экспертизы, что сельдь, в виду наличия незначительных срывов кожи и повреждения жаберных крышек у отдельных экземпляров рыбы, не отвечает условиям поставки. В/о «Продинторг» сообщило поставщику заключение эксперта Торговой палаты. Поставщик телеграфировал о выезде в Ленинград представителя фирмы. Ввиду этого я рекомендовал Ленинградской конторе Главрыбсбыта воздержаться от реализации сельди до приезда в Ленинград представителя иностранной фирмы. Мой совет было оставлен без внимания.

В городе с рыбой дело обстояло плохо, и ко времени приезда иностранца почти вся сельдь оказалась в розничных магазинах. Представитель фирмы потребовал переводчика, взял такси и поехал по магазинам. Торговля сельдью шла очень бойко, во всех магазинах были очереди. Торговали сельдью по 13 руб. за килограмм. Представитель фирмы все это намотал себе на ус и при разговорах с представителем «Продинторга» заявил: «О, мы капиталисты не мечтаем о таких прибылях, какие имеет «Продинторг». Мы продаем сельдь по 50 коп. за килограмм, а вы торгуете по 13 руб., имея 12 руб. 50 коп. прибыли с каждого килограмма». Конечно, ему не могли сказать, что мы платим за сельдь золотом, а продаем на бумажки. Все же представитель фирмы должен был признать, что формально мы были правы и обязался удовлетворить предъявляемую фирме претензию.

После этого на протяжении нескольких лет исландская мороженая сельдь к нам не поступала, а при возобновлении поставок пресловутый пункт о наружных повреждениях получил другую редакцию, сходную с соответственным параграфом нашего стандарта.

Не обошлось и без недоразумения, только другого свойства, при поступлении в Ленинградский торговый порт на рефрижераторном судне «Деттифосс»(?) первой партии мороженого исландского рыбного филе. Вся партия филе за исключением мест, отобранных на экспертизу, подлежала отгрузке в разные части Советского Союза. Уже был подан на причал первый рефрижераторный поезд. Собирались открывать трюмы и начинать выгрузку филе. Но не тут-то было: вмешалась администрация железной дороги и наложила свое вето.

Оказалось, инструкцией по транспортировке мороженых товаров предусматривалась упаковка мороженой рыбы и филе только в деревянные ящики. Прибывшее филе было помещено в картонные контейнеры, обтянутые стальной лентой. Для снятия вето потребовалось вмешательство министра путей сообщения Беляева. Но судно простояло перед его разгрузкой 7 суток, и за вынужденный простой пришлось расплатиться золотом.

Начиная с 1954 года и по сие время, мороженые рыбные товары ежегодно поступают в больших количествах через Ленинградский и Мурманский торговые порты. Первые годы до ухудшения наших взаимоотношений с Китайской Народной республикой речная и озерная мороженая рыба поступала в Ленинград по железной дороге из Китая. К качеству этой рыбы особых претензий не было, но с названием рыб у китайцев происходила постоянная путница, в которой разбираться приходилось эксперту.
Помимо рыбных товаров я проводил экспертизу также и всех видов консервов: рыбных, мясных, овощных, фруктовых, варений, джемов, фруктовых соков, томат- пасты, томат-пюре и проч.

Зная, что единственным моим источником существования является работа в Торговой палате, Георгий Алексеевич Шинкаренко приказал старшему эксперту следить за ежедневной и полной загрузкой моего рабочего дня. До денежной реформы оплата экспертов группы продовольственных товаров производилась из расчета 8 рублей за один час. Только лица, имевшие ученую степень, оплачивались в размере 10 рублей в час. Шинкаренко добился разрешения правления Торговой палаты платить мне также 10 рублей в час, хотя я и не имел ученой степени. После смерти Шинкаренко я лишился этой привилегии. Правда, я тогда уже работал в палате в порядке совместительства.

Так продолжалось до середины апреля 1955 года, когда совершенно для меня неожиданно, мне позвонил по телефону главный инженер треста «Ленрыба» Савочкин и убедительно просил меня приехать на следующий день по совершенно неотложному делу, суть которого он мне не сообщил. Когда я приехал в трест, меня пригласили в кабинет управляющего, где я застал Бондаренко и Савочкина, встретивших меня необыкновенно любезно. С первых же слов мне предложили занять должность заместителя директора консервного завода «Пищевик», заменив уехавшего в длительную командировку в Монголию А.С. Алексеева. После всего выше пройденного на Ручьевском консервном заводе это предложение оказалось для меня настолько неожиданным, что в первый момент я просто опешил и попросил разрешения подумать и дать ответ в ближайшие дни.

«Ну, уж нет, - сказал Бондаренко, - решайте этот вопрос сейчас и в утвердительном смысле, а то Сухорученко нам из-за вас не дает покоя». За сим последовали всякие лестные в мой адрес слова, сожаления о происшедших ранее недоразумениях и проч. в этом духе. Хотя я не мог пожаловаться на условия работы в Торговой палате, но все же положение мое оставалось довольно шатким. Занимать фиктивную должность в институте был сопряжено с известным риском. В случае какой-либо ревизии я мог доставить неприятности Конокотину, в случае его ухода и назначения нового директора все это здание неизбежно рушилось. Кроме того, в предложенной мне работе было много заманчивого. Мне предстояло организовать опытное производство новых видов рыбных консервов, презервов и мороженой кулинарии, первое место в которой должны были занять так называемые рыбные палочки, получившие широкое распространение за рубежом.

Взвесив все pro и contro, я, в конце концов, дал согласие, оговорив, однако, право продолжать экспертизы в свободное от основной работы время, конечно, в значительно меньшем объеме. Встретившись с начальником отдела кадров треста и Г.С. Конокотиным, я узнал от них всю подоплеку столь для меня неожиданного приглашения на консервный завод «Пищевик». Оказывается, в тресте «Ленрыба» только что находился зам. министра рыбной промышленности М.Н. Сухорученко и вел разговор с управляющим трестом Бондаренко.

При разговоре присутствовали Конокотин, Савочкин, начальник отдела кадров и Лембриков, успевший к тому времени проскочить на должность зам. управляющего трестом. Перед этим Конокотин говорил с Сухорученко и рассказал ему историю моего увольнения с Ручьевского консервного завода. В разговоре Бондаренко стал жаловаться на недостаток в квалифицированных кадрах. Тогда Сухорученко оборвал Бондаренко и сказал: «Да, кстати, куда вы дели Козакова? И какое вы вообще имели право его уволить без согласия Министерства? Приказываю вам немедленно его разыскать и предоставить ему должность не ниже той, которую он занимал до увольнения, и об исполнении доложить мне в трехдневный срок!» Тогда заговорил Лембриков, обращаясь к Бондаренко: «Я же говорил вам, что не нужно было увольнять Козакова!». Бондаренко вскипел: «Как вы смеете говорить такие вещи! Вы лжете, вы сами настаивали на увольнении Козакова, сами составили приказ и уговорили меня его подписать. После этого вашим словам вообще нельзя верить». Мое первоначальное предположение о том, кто был причиной моего увольнения с Ручьевского завода, полностью подтвердилось.

Не успел я оглядеться на новом месте, как из Москвы прибыл Н.Т. Березин с целым рядом директив по части разработки новых видов мороженой кулинарии и, главным образом, рыбных палочек. Он до того увлекся новой идеей, что стал уверять нас, будто через несколько лет треску не станут ни жарить обычным способом, ни коптить. Рыбные палочки вытеснят все виды обработки. Я позволил себе заметить, что мало научиться готовить рыбные палочки, а нужно еще довести их в замороженном виде до потребителя.

По американским данным в магазинах, торгующих этим товаром, температура в холодильниках и холодильных прилавках поддерживается не выше минус 18 С, в то время как в самых лучших наших магазинах температура в прилавках выше 0. Березин заметил, что мое дело готовить рыбные палочки, а что ними будет дальше – меня не должно касаться. Я сказал Березину, что для успешного выполнения задания по мороженой кулинарии считаю совершенно необходимым привлечь к работе опытного кулинара. Березин со мной согласился, но Фролов долго упирался, ссылаясь на отсутствие такой должности в штате завода. В конце концов, удалось его уговорить взять кулинара за счет какой-то вакансии.

На должность кулинара после длительных переговоров я пригласил по рекомендации Александрова и Евсютина старого, опытного и вполне еще работоспособного повара Николая Николаевича Мигачева, до выхода на пенсию занимавшего должность руководящего повара в ресторане «Астория». Уже это одно много говорило в пользу моего выбора. Действительно, Н.Н. Мигачев был превосходным кулинаром и помимо того отличался редкими среди поваров безукоризненной честностью, трезвостью и бережливостью, доходившей иногда до курьезов. Когда работники лаборатории приходили брать на анализ образцы сырья или готовой продукции, он неизменно вступал с ними в полемику, требуя уменьшения размера пробы. «Зря переводят столько добра»,- говорил он.

После отъезда Березина приступили к изготовлению опытных образцов рыбных палочек. Весь секрет изготовления этого вида рыбной кулинарии состоял в том, что мороженое рыбное филе не подвергалось дефростации, как при обычной кулинарной его обработке, благодаря чему мясо рыбы оставалось сочным и упругим. Брикеты мороженого филе распиливались сначала на полосы, а затем на прямоугольной формы бруски - палочки. Палочки в мороженом состоянии погружались в жидкое тесто - льезон, обваливались в сухарях, панировались и сразу же обжаривались в нагретом растительном масле. После непродолжительного охлаждения не успевшие оттаять палочки укладывались в коробки из парафинированного картона и направлялись в холодильный шкаф с температурой минус 40-42 С. Перед подачей к столу палочки помещались на короткое время в горячий духовой шкаф.

Благодаря вышеуказанным свойствам вкусовые качества рыбных палочек были несравненно выше трески, обжаренной обычным способом, то есть с предварительным оттаиванием рыбы. Вначале брикеты мороженой трески мы распиливали ручной пилой. Впоследствии удалось приобрести механическую дисковую пилу.
Работали исключительно на импортном (исландском) филе, брикеты которого были хорошо спрессованы и имели гладкую поверхность. Пробовали использовать мороженое тресковое филе отечественного производства, но оно оказалось плохо спрессованным, с волнистой (неровной) поверхностью и поэтому совершенно непригодным для производства палочек.

Березин настаивал на использовании нашего филе и даже кричал на меня из Москвы по телефону, не желая выслушать мои объяснения. Приехав в Ленинград, он воочию убедился в правоте моих слов, попросил работавшего на заводе «Пищевик» фотографа сделать снимок с брикета филе отечественного производства, бранил промышленность, но не счел нужным извиниться передо мной. Вообще он остался недоволен моей деятельностью, настаивал на немедленной организации массового производства рыбных палочек. На мое повторное заявление о том, что массовое производство этого продукта невозможно до тех пор, пока в торговой сети не будут созданы условия, обеспечивающие доведение рыбных палочек в надлежащем состоянии до потребителя. Березин цинично ответил: «Ваше дело готовить рыбные палочки, а что с ними будет дальше, вас не касается, пусть их хоть в Неву выбрасывают». Я позволил себе заметить, что считаю такого рода заявление недостойным не только главного технолога министерства, но и рядового советского гражданина.

С этого момента мои отношения с Н.Т. Березиным окончательно испортились. При нашем разговоре присутствовал директор завода «Пищевик» Ф.Ф. Фролов. Увидав неблагосклонное ко мне отношение со стороны высокого начальства, он тоже изменился ко мне и превратился в послушного рупора Березина. Была очевидная цель Березина: создать вокруг рыбных палочек известную шумиху и выслужиться перед министром. Впоследствии я узнал, что Березин все уши прожужжал министру, рисуя перспективы, стоящие перед производством рыбных палочек, а тот, в свою очередь, поведал об этом Хрущеву и обещал угостить его этим продуктом. Уже много времени спустя, будучи в Москве, я увидел в бывшем Елисеевском магазине коробку с рыбными палочками, изготовленными на Коломенском рыбокомбинате. Попросил показать их мне. Открыл коробку и увидел в ней растаявшие, слипшиеся и потерявшие форму куски жареной трески.

После неудачных попыток пришлось отказаться от производства рыбных палочек и только из-за отсутствия в магазинах холодильников и прилавков с достаточной низкой температурой. Тем не менее, по настоянию Березина в Англии были куплены две механизированные линии для производства рыбных палочек. Одна из них, как мне говорили, по сие время валяется во дворе завода «Пищевик» и пришла в полную негодность. Судьба второй линии мне не известна.

Кроме рыбных палочек Н.Н. Мигачевым были изготовлены образцы и некоторых других видов мороженой кулинарии: жареная рыба натюрель и с разного рода гарнирами, отварная треска по–польски (соус - рубленые яйца со сливочным маслом). Особенно понравились всем рыбные «крокеты». Все эти блюда, будучи заморожены при низкой температуре, прекрасно выдерживали хранение до 2-х и более месяцев при температуре минус 18о-20оС. После разогревания их в духовом шкафу они производили полное впечатление только что приготовленных блюд. Исключительно хорошо выдерживал замораживание и хранение при низкой температуре жареный картофель. Одновременно с упаковкой мороженой кулинарии в парафинированные картонные коробки проводились опыты применения иных видов упаковки, то есть пакетов из целлофана и полиэтилена. Производство последнего в то время только что начало осваиваться промышленностью, и получение его было связно с большими трудностями.

14 июля 1959 года, т. е. по достижении 60-ти летнего возраста, я оформил свои пенсионные дела. Получая в институте всего 1000 рублей в месяц, я не мог рассчитывать на приличную пенсию. Поэтому мне пришлось воспользоваться правом на получение пенсии из расчета среднего заработка за первое или последнее пятилетие работы из 10 лет перед выходом на пенсию. Я взял 1-ое пятилетие, в которое входила моя работа в Главрыбсбыте, на Дальнем Востоке и в Торговой палате. Пришлось вести длительную переписку с комбинатом Нижнее Пронге. Чтобы закончить и сдать висевшую на мне «перспективную» тему пришлось доработать до 1-го ноября. 1-го ноября сотрудники института устроили мне теплые проводы, подарили очень хорошие часы, механическую бритву. Директор института премировал меня месячным окладом, - и вот я получил полную свободу после сорока с лишним лет работы.
Говоря о моей работе в научно-исследовательском институте, я забыл упомянуть о том, что помимо экспертизы рыбных товаров и консервов я в 1957 и в 1958 годах совместно с Н.А. Семеновым читал лекции и руководил практическими занятиями студентов в Ленинградском институте советской торговли. Кроме того, в скором времени по просьбе заведующего кафедрой этого института Ш.К. Чоговадзе, я принял участие в составлении вышедшего под его редакцией руководства по исследованию пищевых продуктов. Мною был написан раздел «Исследование консервов» и совместно с Н.А. Семеновым раздел «Исследование рыбы и рыбных товаров». Нами дана была подробная методика органолептического и лабораторного исследования рыбных товаров.

По выходе на пенсию помимо Торговой палаты я участвовал в разработке технологических инструкций по производству рыбных консервов. Работа эта была возложена Министерством рыбной промышленности на Институт механизации (НИКИ МРП), а последний привлек к пересмотру действовавших на местах разноречивых и несогласованных между собой технологических инструкций и к разработке единых для всех рыбопромышленных районов инструкций группу старых специалистов-пенсионеров. (Барона, Левита и меня) во главе с Николаем Александровиче Семеновым. Составленные нами инструкции после согласования с бассейновыми Главками управления рыбного хозяйства, рассматривались в Министерстве, куда вызывали Семенова и меня. Дальнейшая судьба этих инструкций мне не известна.

Сохранено