Кочубиевский Феликс Давидович. Инженер-электрик 2

jlm_taurus — 25.05.2023 Полгода в Китае Об этом стоит рассказать. Определенную, хоть и не прямую, связь с тематикой этой книги имеют те шесть месяцев, которые я в 1960 году проработал в Китае - в Китайской Народной Республике. По-китайски наименование этой страны звучит так: "Цунхуа жень-минь кунхоко". В этой фразе тот же порядке слов, что и в русском наименовании.

...интересного в те полгода было немало, в том числе и иллюстраций к жизни на "доисторической родине". Я во время командировки вел подробный дневник (в нем более трехсот страниц), так что мне нет необходимости напрягать память для описания тех подробностей, которые, как мне кажется, интересны еще и сегодня. Впрочем, кое-что я в нем кодировал, а не писал открытым текстом.

Еврей и заграничная командировка. Это словосочетание было почти столь же странным, как, например, "еврей-оленевод". Евреев крайне редко посылали из Советского Союза в заграничные командировки. Только при безвыходности. В данном же случае китайская сторона давала прямую заявку на конкретного специалиста, каким был мой прямой начальник Яков Бровман, тоже, разумеется, еврей, специалист экстра-класса, мой друг и по сей день (хотя нас разделяет океан - он уже около 30 лет в США, а я - 17 лет в Израиле).

Осенью 1956-го года он проводил занятия с двумя китайскими инженерами, стажировавшимся на нашем заводе. Поэтому у китайцев он был известен как специалист высокого уровня. В мой приезд в Китай один из них (Чжан Цян) был уже начальником электрического бюро на Уханьском заводе, а другой (Чжан Пей Жень) - его заместителем.

Небольшое отступление от темы - о том, как трудно понимать специфику другого языка. Как-то Бровман рассказывал китайцам об электроприводе подачи инструмента в расточном станке, обрабатывающем отверстия большого диаметра.

Обработка на расточном станке ведется следующим образом: инструмент (резец) вращается (это называется главным движением) и при этом перемещается вдоль оси вращения (это называется движением подачи инструмента), снимая стружку с детали.

Яша рассказывал, что бывает два вида подачи инструмента - минутная и оборотная. При минутной подаче задается скорость подачи (метры в минуту), а при оборотной подаче задается величина перемещения инструмента, приходящаяся на один оборот резца. Объясняя специфику их применения с точки зрения станка и его электропривода, Яша произнес такую фразу: "В этом случае применяется подача минутная, а здесь - наоборот, подача на оборот".

Я занимался своими делами в той же комнате, где Яков Бровман проводил эти занятия, и заметил выражения лиц вежливых китайцев. Эти рядом стоящие и одинаково звучащие слова Бровмана, "наоборот" и "на оборот", сбили их с панталыку, что явно отразилось на их ранее бесстрастных физиономиях. А лектор продолжал дальше как ни в чем ни бывало. Мне, стороннему наблюдателю, ситуация была виднее, и я обратил Яшино внимание на его невольный каламбур. Он вернулся к вопросу, и китайские друзья смогли получить дополнительно к своей технической подготовке еще и урок русского языка.

В 1959 году Яша был уже заместителем главного конструктора завода по электрооборудованию металлорежущих станков. Под его началом было одно проектное бюро и несколько лабораторий (лабораторией магнитных и полупроводниковых усилителей руководил я), где проводились разработки и исследования всего того, что этот завод изготавливал, как говорится, "в металле" из разработанного нами оригинального электротехнического оборудования. Это оборудование было тогда на самом приличном мировом уровне. Прежде всего, по уровню идей и технических решений. Качество применяемых материалов было, к сожалению, советским. Но всё надежно работало, и зарубежные потребители были довольны. Кстати говоря, необходимость получать надежный и качественный результат при материалах отнюдь не высшего качества обостряло нашу изобретательность, что мне пригодилось в дальнейшем.

Однажды меня пригласил главный конструктор завода Бенцион Захарович (по документам - Хацкелевич, но "в миру" он звался Захаровичем) Рубинович и предложил на 6 месяцев поехать в Китай в командировку от завода. Должны были от завода послать двух человек. Одного - на наладку станков нашего завода. А второго - в качестве консультанта по проектированию электрической части станков, особенно - по магнитным и полупроводниковым усилителям, которые в то время были новинкой в тяжелых станках. Мне предлагается заменить персонально приглашенного Бровмана в качестве консультанта, ибо его полугодовое отсутствие нанесло бы нашему заводу гораздо больший ущерб, чем мое.

Предложение было заманчивым и весьма неожиданным, ибо я не заблуждался в своих еврейских возможностях быть посланным в загранкомандировку из СССР. Впрочем, и у Яши был тот же национальный недостаток.

Я взял короткий тайм-аут и тут же отправился посоветоваться с Валей. Она работала в другом конструкторском отделе этого же завода. Предметом отдела, где она работала, были крупные гидропрессы и связанное с ним оборудование. Располагался этот отдел в том же здании. Она, не колеблясь, сказала: "Поезжай. Когда еще представится подобная возможность?" Я вернулся к Рубиновичу и сказал: "Семья согласна".

Забавная деталь, давно забытая, но обнаруженная мною недавно в моем китайском дневнике. У Уханьского станкозавода не было лимита для приглашения консультанта по электрооборудованию станков. И они нашли выход, диктуемый идиотизмом социалистического управления хозяйством. Официально они заявили двух инженеров-наладчиков, а личным письмом на завод попросили вместо одного из них прислать именно Бровмана. На этом трюке несколько пострадал я - оформляя меня вместо рядового наладчика, заменили все его данные на мои, кроме... должности и величины зарплаты.

Выезд в Китай. Станция Новосибирск находится на пути следования поезда Москва - Пекин. Казалось бы, надо в этот поезд сесть именно в Новосибирске и сократить как время, так и деньги, затраченные на поездку. Но это - СССР, а не нормальное государство. Поэтому из Новосибирска в Пекин я ехал через... Москву. В Москве я был обязан:
1. пройти инструктаж в ЦК КПСС (хотя я был беспартийным), чтобы знать, как себя политкорректно вести с китайскими товарищами;
2. в ВЦСПС (профсоюзный ЦК) сдать свой профбилет;
3. в ГКЭС (госкомитет по экономическим связям с зарубежными странами) получить заграничный паспорт специального образца (выезжающие через министерство иностранных дел получали паспорта другого образца) и какие-то инструкции и ... что-то еще, чего и не могу вспомнить спустя 45 лет.

Прибытие в Пекин. В качестве инженера-наладчика со мной ехал Петр Евсеенков, работавший в нашем отделе. Немало времени до этого и после этого - ряд лет мы с ним контактировали по работе. До этого в Китае был на наладке Борис Хоменко. Командирование в Китай еврея, как видно из этого, потребовало чрезвычайной ситуации.

Границу с КНР мы пересекли 17 февраля 1960 года, а 19-го наш поезд прибыл в Пекин, где на вокзале нас встречали официальные лица. Среди встречавших был мой постоянный (на время пребывания в Китае) секретарь и переводчик Юй Шень-Цзюнь (в дальнейшем буду называть его просто Юй, как называл его в жизни), который был со мною весь китайский период. Под влиянием необходимости в конце командировки отчитаться за нее письменно, я 25 февраля начал писать дневник, который не ограничился только служебными заметками. Но полностью воспроизводить здесь свой китайский дневник я не планирую, а лишь только - некоторые его места, представляющие не только мой личный интерес.

Уханьский станкозавод. Это - завод тяжелых уникальных станков, родственный по профилю Новосибирскому заводу, где я работал. Несколько станков производства НЗТСГ работали на нем в качестве заводского оборудования. На заводе были аккредитованы (включая нас двоих) пятеро советских специалистов. Старшим из нас по положению (и по возрасту) был Иван Федорович Малышевский, заместитель главного инженера Коломенского станкозавода. (В дневнике я записал: "Он производит впечатление положительного и знающего человека. Но поживем - увидим".) Он же занимал и должность старшего специалиста города Ухань, где было много советских специалистов.

Кстати, об административной структуре советских специалистов. Старший специалист завода (если там был не один специалист) подчинялся старшему специалисту города, тот - представителю ГКЭС в Пекине. В эту структуру входили и различные военные советские специалисты, ходившие в гражданской одежде. Так, как-то в один из праздников к моему партнеру по пинг-понгу приехали китайцы, с которыми он сотрудничал по своей работе. Они были офицерами не таких уж малых уровней, что говорило и о нем. Когда я был по работе в городе Шеньяне (бывший Мукден), то в конце какого-то собрания специалистов города председательствующий на собрании сказал: "Все могут быть свободны, а группу генерала Батова попрошу остаться". И несколько человек в штатском остались.

В дневнике первого заводского дня я записал: "У входа в завод мы были ошарашены группой людей, которая несла плакаты с иероглифами, била в барабаны, литавры и извлекала звуки еще из каких-то инструментов и приспособлений. Шум стоял страшный - это делегаты участка (или цеха) шли докладывать в партком завода о выполнении месячного задания. Аналогичную процессию мы видели 27-го вечером из окна гостиницы. Процессия двигалась мимо гостиницы, в ней было человек 60-70, а кроме шумового оформления она имела двух или трех драконов, вытянутых вдоль всей процессии - это какое-то предприятие рапортовало о досрочном завершении месячного плана".

Мои задачи на заводе. Малышевский, как я и ожидал, сказал мне, что заниматься наладкой станков мне не придется, а моя задача - научить китайских товарищей тому, чего им не хватает в знаниях по усилительной технике. Кроме того - консультировать разработки электрооборудования новых станков по профилю завода. Что и говорить - работа была очень интересной и требовала от меня немало.

В первые дни на заводе я имел несколько ознакомительных бесед с работниками его конструкторского отдела и понял, что у них нет базы, позволившей бы мне дать им знания по магнитным и полупроводниковым усилителям. Меня никто не поймет, даже если бы я говорил на хорошем китайском (об этом - ниже). А через переводчика - и подавно.

План занятий и директива из Пекина. В мои 29 с половинкой годков отроду еще можно было иметь нахальство, чтобы взяться за такой большой труд. Особенно если мой трудовой энтузиазм подогревался сознанием интернационального долга. Я не шучу, говоря об интернациональном долге, так оно и было, так я это тогда чувствовал. И я составил план занятий, начинавшийся с самых азов понятий электротехники. Кто помнит со школы - с правила трех пальцев для определения взаимодействия магнитного поля, механической и электрической величин. И так далее - до сложных схем усилительной техники и основных подходов проектирования схем электропривода станков включительно. Расчет был на 128 лекционных часов, а реально оказалось еще больше. Я предполагал, что буду вести занятия с несколькими инженерами конструкторского отдела - такие вот келейные беседы.

Через Юя я передал этот план занятий китайской стороне, а пока занялся консультированием проектов электрооборудования станков, которые разрабатывал завод.

Спустя недели три мне сообщают, что, ознакомившись с моим планом, его отправили в Пекин, в министерство, одним из главков которого было всё китайское станкостроение. Оттуда последовала команда на основные предприятия китайского машиностроения и в политехнические вузы Китая прислать слушателей на этот курс. Никак не меньше!

Ожидалось порядка 40 курсантов - инженеров и преподавателей политехнических институтов Китая. Я и без того не собирался халтурить, а тут пришлось и вовсе готовиться так, чтобы строить занятия на весьма капитальной основе.

Что это означает? Я писал полные конспекты лекций по-русски. Юй переводил их на китайский, их размножали, и каждый слушатель получал свой экземпляр перевода: текст, рисунки, математические выкладки всех выводов.

Скажу сразу, в таких условиях, в каких я работал в Китае, когда непрерывно чувствовалось, что твою работу ценят, дорожат твоим временем, внимательны к тебе и благодарны за твои старания, я больше никогда в жизни не работал. Ни до, ни после.

Каждую неделю я читал четыре лекции по четыре часа каждая. Читал по-русски, а Юй переводил. К тексту лекции он был готов заранее, так как перевод он уже написал и размножил. У него (да и у меня), как правило, был задел всего лишь на один лекционный день.

Когда я приходил на лекцию, электросхемы на доске уже были нарисованы кем-то из курсантов, чтобы на это я не тратил время. На столе стояла большая фарфоровая чашка с крышечкой (напоминающая большие немецкие пивные кружки), в которой был круто заварен зеленый чай. Я обычно сдвигал эту крышечку, чтобы дать чаю немного остыть. Через пару дней это было принято во внимание, и крышечка лежала на чашке сдвинутой так, как это делаю я. Такие "мелочи внимания" многого стоят.

В дни, когда не было лекций, курсанты использовались для работ над проектами, идущими на заводе. Лекции были с утра до обеденного перерыва, а после него ко мне приходили инженеры с вопросами по их проектам.

Кстати, об обеденных перерывах. Завод находился далеко от гостиницы, в которой мы все жили (значительно более получаса езды на машине). Поэтому для нас, пятерых советских специалистов, работавших на этом заводе, снимали специальный номер в ближайшей к заводу гостинице, в котором нас кормили заранее заказанными обедами. К нашему приезду горячий обед уже ожидал каждого из нас, мы успевали поесть и сгонять несколько партий в домино. Китайцы обедали в гораздо худших условиях. Не говоря уже об их меню...

Меня смущало, что на лекциях мне не задавали вопросов. И я попросил Юя выяснить причину: то ли я слишком сложно даю материал, что ничего не ясно, либо всё настолько просто и известно, что и спрашивать нечего. В обоих вариантах мои лекции никуда не годятся.

Ответ был достаточно неожиданным: курсанты не хотят отнимать мое время, а поэтому после лекции они иногда еще четыре часа (!) занимаются, и те, кто понял то, что не ясно кому-либо, объяснял им это. Чаще всего в качестве объясняющих были преподаватели институтов, особенно - один из них, знавший русский язык. Вот так-то!

Русский текст конспекта лекций составил более 500 страниц. Я хранил его до выезда в Израиль, а потом подарил одному опытному инженеру смежного профиля, который хотел расширить свой кругозор в области усилительной техники и электропривода.

Забавная деталь, связанная с этим конспектом. Один из очень старательных инженеров-электриков НЗТСГ полностью переписал этот мой конспект. Но по вопросам, с которыми он ко мне потом приходил, я так сформулировал результат: переписал, но не прочитал.

Этот инженер вообще отличался повышенным уважением к печатному слову. Как-то он пришел ко мне проконсультироваться по специфическому вопросу измерения электрической мощности. Я рассказал ему, он кивал головой, но все-таки спросил: "Феликс, а где это можно прочитать?" Я удивился: "Зачем тебе это читать, если ты и без того уже всё понял?" Он помялся: "Ну, знаешь, все-таки...".

Я назвал ему журнал "Электричество", в котором этот метод был описан. Он радостно побежал в библиотеку, а я со смехом сказал тем, кто при этом присутствовал: "Я этому Коле сейчас порекомендовал мою же статью. Ведь метод принадлежит мне. Человеку мало понять из уст автора, ему еще нужно печатное слово".

Но вернемся в Китай. Проектные работы. Электрооборудование сложных металлорежущих станков - одно из наиболее сложных электрооборудований в машиностроении. В него входит почти вся номенклатура электротехники: электрические машины, силовая и информационная полупроводниковая усилительная техника, контактная и бесконтактная аппаратура управления, защиты и сигнализации, средства освещения, специальные кабели и многое другое.

Такие проекты делались большими коллективами специалистов высокой квалификации. Это было необходимо в те годы, когда смежные отрасли промышленности не работали на опережение потребностей машиностроения. В Китае, как и в СССР, многое из электрооборудования приходилось исследовать, разрабатывать и изготавливать на машиностроительных заводах, а не на электротехнических. Достаточно сказать, что в рамках министерства станкоинструментальной промышленности Советского Союза существовало главное управление Главстанкосмежпром, которое имело заводы, изготавливавшие гидро- и электроаппаратуру, электрические двигатели и специальные генераторы и др. В Китае тогда ситуация была и того хуже.

О проектах говорить здесь неуместно, но об отношении китайцев к делу рассказать следует. Как-то пришла ко мне небольшая группа инженеров обсудить подход к тому, как создать бесконтактный регулятор, предназначенный для задания скорости движения механизмов станка. Вопрос весьма был кстати, ибо незадолго до поездки в Китай я как раз обдумывал его решение.

Я с чистого листа начал рисовать для пришедших всё, что относилось к делу, и объяснять. По ходу анализа и объяснения нарисованное усложнялось. У меня была (и осталась) плохая манера: когда в беседе с кем-то я по ходу объяснения рисую на бумаге, то на этом же листе, поворачивая его под разными углами, я продолжаю рисовать до полного использования площади листа. И до полной непонятности собеседнику того, что в результате нарисовано. Дело не в экономии бумаги, а в машинальном продолжении беседы, иллюстрируемой по ее ходу.

Но со мною там был Юй Шень-Цзюнь... Как только я доходил до конца листа и пытался продолжать писать на нем же, но сбоку, он аккуратно забирал этот лист, номеровал его и мне ничего не оставалось, как продолжать писать и рисовать на чистом листе бумаги.

Через несколько дней я увидел сброшюрованные листы с написанным по-китайски текстом и знакомыми мне рисунками, схемами и формулами. Я узнал упорядоченную и размноженную запись нашей беседы о бесконтактном регуляторе, переведенную на китайский язык. Вот так китайцы умели использовать чужие знания и возможности.

(Замечу кстати, что 13 лет моей работы в Израиле на частном предприятии были использованы с гораздо более низким коэффициентом полезного действия, чем на государственном предприятии в Китае.)

Из записи в дневнике от 19 июня 1960 года: "Я иногда задаю себе вопрос: не слишком ли много я на себя взял, согласившись читать лекции на курсах конструкторов-электриков станкостроительных заводов ВСЕГО КИТАЯ (шутка ли сказать!)? Ведь я - не корифей электропривода, а инженер, каких немало. Этот вопрос задал мне и Яша Бровман. Если не знать местной обстановки, то вопрос, пожалуй, естественный. Но, с другой стороны, они не знали и того, что знаю я - это можно категорически утверждать, что бы ни сказали ханжи о скромности.

Занятия, если даже плохо я их провел, дали безусловную пользу слушателям, расширили их кругозор и позволят им в дальнейшем внедрять в своей работе новые достижения техники, которые они боялись брать в руки.

...Пусть мои личные возможности на сегодняшний день и невелики, но я мог сыграть роль той мыши из притчи, которая разгрызла сети и освободила льва. ...Я смогу понять гордость вышеупомянутой мыши, когда увижу льва на охоте. Но только не на мышей".

Сейчас, в июле 2005 года, готовя к печати эту книжку, могу сказать, что Китай, достигший уже почти полутора миллиардов человек, наводнивший своей продукцией весь мир и наращивающий свою военную мощь, вот-вот может выйти на "львиную охоту". По крайней мере, уже говорят о весьма близком противостоянии двух великих держав - США и Китая, Советского Союза давно уже не существует, а я и вовсе не в нем, а в Израиле.

Заключительный аккорд курсов. По окончании лекций курсанты устроили мне прощальную прогулку, мы фотографировались вместе и по отдельности с каждым курсантом. Мне потом вручили какие-то подарки, но главный из них - альбом с фотографиями курсантов и надписями, сделанными каждым из них. Многие написали свои стихи. Умение писать стихи - одно из требований к культурному китайцу. Возле каждой из надписей Юй привел ее перевод на русский язык. Правда, не в стихах.

Китайский язык. Когда я ехал в Китай, то предполагал за предстоящие полгода в сносной мере освоить разговорный китайский язык. О письменности я не помышлял, ибо знал, что китайская письменность строится на ином принципе, чем те языки, с которыми я имел дело. А нахальное предположение об усвоении разговорной речи китайцев у меня базировалось на опыте изучения немецкого, французского и английского языков, в которых я в молодости как-то ориентировался.

Письменность этих и многих других языков (как и русского и иврита) строится на фонетическом принципе, когда запись воспроизводит звучание, а не смысл слова. (Знающие иврит лучше меня, что вовсе не трудно, рассказывают, что при корневом принципе построения ивритской письменности помимо звучания слова передается и его смысловая основа.) При этом есть прямая связь между тем, как пишется и как произносится любое слово. Не 100%-ная, но все-таки серьезная связь.

Иероглифическая запись фиксирует не звучание слова, а его содержательный смысл. Я это знал и раньше, а поэтому даже не планировал запоминание сотен и тысяч иероглифов. Но разговаривать по-китайски я предполагал пусть слабо, но научиться. Вот тут-то меня ожидал принципиальный барьер: звучание какого китайского языка я предполагал освоить?

Дело в том, что население миллиардного Китая говорит на многих десятках (если не сотнях) языков, звучащих настолько по-разному, что нередко два китайца из разных провинций не могут понять речь друг друга. Я видел, как двое из моих курсантов, беседуя, пишут на ладони иероглифы, чтобы собеседник мог понять его. Да что там! В трехмиллионном городе Ухань, где я жил основное время, население говорило на трех существенно отличающихся наречиях.

Нередко Юй в русско-китайском словаре по русскому слову находил, как точно пишется нужный ему иероглиф! А ведь он кончил университет как лингвист и учился на третьем курсе технического факультета.

Короче говоря, осознав, на что я чуть не замахнулся, я прекратил усилия и лишь в какой-то мере без намерения ухватывал отдельные технические слова, произносимые Юем. А ряд необходимых выражений (включая и тосты на официальных банкетах) я все-таки заучил. И сделал это достаточно быстро. Кое-что помню и сегодня.

Интересная деталь. Предполагалось, что телеграф не "перешагнет Великую Китайскую стену", ибо какая же азбука Морзе освоит такую тьму иероглифов? Но китайцы эту проблему решили: создали перечень иероглифов, где в справочнике каждый из них имеет свой порядковый номер. Текст, написанный иероглифами, кодируется цифрами из этого справочника, азбукой Морзе передаются эти цифровые коды, а перед передачей адресату цифры декодируются. Вновь получается иероглифический текст. Не слишком просто, но проблема была решена. Разумеется, что сегодняшняя техника связи дает иные решения.

Попытки перехода на фонетическую запись в Китае был предприняты. Имеется у них алфавит на базе латинского с необходимыми добавлениями. Пекинское наречие китайского языка (оно называется "путунхуа") взято за основу. Проходящие армейскую службу (а воинская обязанность там была всеобщая) изучали путунхуа и связанную с ним алфавитную запись. Затем они должны было внедрять это знания, вернувшись из армии. В те времена больших успехов в этом не было. Иероглифы оставались нитью, связывающей между собою всех китайцев.

Более того, когда в Китае гастролировал японский театр, то сопровождавший меня в театр Юй мог по написанным иероглифам рассказать о содержании пьесы. Так что иероглифическая письменность имеет не только недостатки.

Условия жизни и досуг. Все советские специалисты Уханя жили в одной гостинице. К нашим услугам были бильярд, пинг-понг, регулярные кинофильмы и танцы по вечерам. На танцы привозили для компании одиноким мужчинам (и не только одиноким) студенток театрального училища. Но только для танцев! Любые слишком активные ухаживания решительно пресекались административными мерами. А универсальная мера была: "в 24 часа - и в Москву". Эту меру можно было также получить, если прокатиться на рикше. У нас там шутили, что рикша - самый быстрый транспорт, чтобы попасть в Москву.

Завтракали и ужинали (а в нерабочие дни - и обедали) мы в ресторане гостиницы. У каждого было свое постоянное место в ресторане. В начале недели на этом месте на столе лежало меню и бланк заказа. Я заполнял этот бланк, кушал и уходил. В следующий приход в ресторан, когда я садился на свое место, то вскоре передо мной появлялась заказанная ранее еда. Покушал - ушел.

В конце месяца на столе у моего места лежал счет за месяц. На этот счет я клал деньги (обычно - одну крупную купюру - 100 юаней; для сравнения - месячный заработок Юя тогда был порядка 70 юаней), кушал и уходил. В следующий мой приход на этом месте лежала квитанция и сдача. Всё.

Я занимал большой гостиничный номер со всеми удобствами. Уходя, никогда не запирал его дверь на ключ. А вот в жаркие дни, когда я расхаживал по номеру без какой-либо одежды, дверь запирал. Из скромности.

Если я хотел отдать что-либо в стирку, то бросал это на пол в номере. Потом брошенное появлялось на столе уже стиранное и глаженное, а на нем лежала бумажка - счет за услугу. На эту бумажку я клал деньги, которые потом исчезали, а на их месте лежала квитанция и сдача.

Я получал по китайским меркам колоссальные деньги - более 400 юаней (60% моей прежней зарплаты в рублях независимо от нее продолжали начисляться в Новосибирске). Всё это я не мог растратить, покупал что-то домой и ни в чем себе не отказывал. Моя зарплата нескольких месяцев лежала в не запирающемся ящике письменного стола в моем номере. Ни одного юаня ни разу не пропало.

Это не говорит, что в Китае не было воров. Как-то я видел, что на велорикше ехали двое пассажиров. Один из них явно был конвоиром, ибо второй был связан. Юй объяснил мне, что это везли пойманного вора.

Снова новосибирский завод. Иной Академгородок Март 1985 года, конец срока заключения, возвращаюсь домой в Новосибирск. Освободившийся из мест заключения обязан в месячный срок устроиться на работу. Иначе - снова в лагерь. Мне официально предлагают заведомо неподходящую работу самой низкой квалификации. Снова предпринимаю нестандартный ход, и меня вынуждены принять на тот же завод, на котором в 1956 году я начинал работу в Новосибирске. Не только принимают на должность конструктора первой (т.е. высшей) категории, но и за ученую степень устанавливают серьезную надбавку к зарплате. Как положено по закону.

За время моего отсутствия в городе обстановка в нем существенно изменилась. Стала популярной тематика, что не мешало бы процентной нормой ограничить участие евреев в тех или иных видах деятельности. Самое удивительное, что эта тема начинала интересовать тех русских, кто, какими я их много лет знал, отнюдь не был антисемитом.

Характерный разговор у меня произошел с начальником бюро, в подчинении которого я стал работать на заводе. Звали его Иван. Он был опытным инженером. В его человеческой честности и порядочности не приходилось сомневаться. Мы с ним давно были «на ты», но он испытывал неловкость, оказавшись моим начальником в таких обстоятельствах. Я был не только опытнее и старше его по возрасту, но и, главное, в его глазах я был «корифеем», «мэтром» и т.д. и т.п. (можно применить любые превосходные эпитеты по вкусу, но прошу учесть мое ироничное отношение к подобному пиетету).

Когда в разговоре мы с Иваном задели обсуждавшуюся тему процентной нормы для евреев, он, хотя и не одобрил это требование, все же не смог и решительно осудить его. Тогда я спросил его: «Если тебе понадобится врач, ты обратишься к тому, кто выше квалификацией, или ты, независимо от его квалификации, предпочтешь пойти к русскому, а не к еврею?». Вместо ответа Иван сказал: «Но не можем же мы у себя в стране всегда быть на вторых ролях!».

Теперь удивился я: «Почему в таком случае русским всегда быть на вторых ролях?». И получил ответ: «Ну что, например, я против тебя? При равных шансах мы всегда будем проигрывать…».

А ведь сказал мне это дружески настроенный ко мне человек, отнюдь не антисемит, квалифицированный и опытный инженер, честный и порядочный, занимающий соответствующую его возможностям должность. Это было характерное веяние нового времени.

Аналогичные изменения произошли и в Академгородке, столице Сибирской науки. Когда он был образован (примерно в 1956 году), в нем появилось немало евреев - от студентов до академиков. В некоторой мере в нем допускалось свободомыслие, игра в диссидентов. В кафе этого городка был даже организован концерт Галича! Но Галич к 1985 году был уже выслан, а диссидентство претерпело странные мутации.

Через тридцать лет после своего создания Академгородок стал рассадником антисемитизма, одним из оплотов пресловутого черносотенного общества «Память».
В декабре 1987 года после многих новых отказов я получил, наконец, разрешение на выезд в Израиль. Не нужно в этом разрешении искать следы гуманности властей: когда в августе 1987 года в Израиле в аварии погиб наш младший сын, то в выезде на его похороны мне тоже было отказано. Зато через четыре месяца, в начале декабря того же года, когда Горбачев вылетал в США для встречи с Рейганом, 23 многолетних отказника (среди них - несколько узников Сиона и я - в том числе) получили разрешения на выезд. Вот чего реально стоила моя осведомленность в государственных секретах России.

Прощальное еврейское спасибо России Официальная точка зрения. Кто-то из официальных лиц, беседуя со мною о моем желании выехать из России в Израиль, назидательно перечислил благодеяния, за которые я должен был бы быть благодарен стране, где родился и вырос.

Он перечислял и высшее образование, которое мне было доступно, и ученую степень, которую я получил, и достойную интересную работу, и многие врученные мне авторские свидетельства на изобретения, возможность публиковать научные работы и, наконец, то, что я был за свой труд награжден орденом Знак почета. Перечислял он с воодушевлением и с полной уверенностью, что он говорит «по делу», что его речь должна вызвать у меня угрызения совести, ибо я черной неблагодарностью плачу заботливой родине за все многочисленные блага, которыми она не скупилась меня одарить.

Выслушав его, я спросил: «Собственно, что вы перечислили? Вам кажется, что вы перечислили все то, что мне дала страна, дала Россия. А ведь на самом деле вы перечислили именно то, что ИМЕННО Я ДАЛ ЕЙ!»

В ответ на его удивление я продолжил: «Образование - это не подарок, а выгодное использование хозяином имеющейся в его распоряжении рабочей силы. Рабовладельцы и помещики, владевшие рабами и крепостными, посылали учиться тех, кто проявлял способности. От Эзопа до Тараса Шевченко. На этом они только выгадывали, ибо грамотный раб приносил более серьезный доход. Его и продать можно было выгоднее.

Для того, чтобы иметь интересную работу, я был вынужден за тысячи километров уехать из города, где родился и где жил. Уехать туда, где был острый (тогда еще) дефицит кадров и поэтому моя еврейская национальность еще не была препятствием.

Диссертацию я написал и защитил на базе своей работы заводского инженера, не учась в аспирантуре. Потом без какой-либо оплаты сам подготовил нескольких кандидатов наук. И совсем уж смешно считать благодеянием выдачу мне авторских свидетельств на мои изобретения, имеющие мировую новизну. Кстати, благодарность автора за это особенно неуместна, если принять во внимание, что исключительное право владения моими изобретениями имело государство, а не я».

Разговор этот был еще до того, как меня отправили за решетку. Потом я мог бы добавить, что награждение орденом все-таки оказалось «благодеянием»: по приговору суда мне дали срок на 6 месяцев ниже максимального, предусмотренного статьей, по которой судили. А отсидел я его, как говорится, «от звонка до звонка». Конечно, тюрьма и лагерь - полезная школа жизни, но я не слишком благодарен России за нее.

За что я, действительно, благодарен России. Я благодарен России отнюдь не за то, о чем говорил мне тот чиновник. Я благодарен ей за нечто гораздо большее, хотя то, чем Россия меня одарила, если и было чьей-то целью, то это была цель Всевышнего, а не российских властей. Благодаря России я вернулся в свой народ. Другое дело, что в моем случае орудием Всевышнего были прискорбной памяти коммунистическая партия и советское правительство. В сегодняшней России у них есть достойные наследники.

В одном из писем к нам в Новосибирск из Израиля наш сын Саша (благословенна его память!) писал, что однажды ему там приснилось, будто он приехал в гости в Россию, потерял документы и не может вернуться обратно к себе. Проснулся он с ощущением ужаса и почувствовал облегчение, осознав, что это - сон.

Не во сне, а наяву я в Израиле испытываю похожее облегчение каждый раз, когда осознаю, что, не будь тех условий и их результата, которые я описал в этой статье, я оставался бы там неким инородцем с русским менталитетом. Оставался бы человеком с раздвоением личности, который непрерывно должен тем или иным образом доказывать окружающим его «представителям титульной нации» и официальным инстанциям свою лояльность.

Унизительное это занятие, господа! Меня же, по сути, Россия заставила «вспомнить», что я - еврей, вызвала тем самым желание вникнуть в содержание этого понятия, найти свою историю, свой народ, свою страну и свое духовное наследие. Спасибо России!

Сохранено