Как закоренелые разведёнки отмечают праздники или Хорошие бабы на дороге не

18+ Цикл историй из жизни разведёнок.
Основано на реальных событиях. Но прототипы не должны об этом узнать. Иначе они меня убьют...
— Ну что, проститутки старые, без меня разминаетесь? — Олькин голос в трубке телефона звучал пылко, однако её обличительная тирада не вынудила меня поставить стакан с пивом обратно на стол.
К слову сказать, самая старая проститутка из нашей команды — это Олька. Но при ней лучше об этом даже не заикаться. Я, в сравнении с ней, вообще ещё очень даже ничего. Мне за тридцатник едва перевалило. А Ольке-то скоро сорокет. Семёновна посерёдке между нами по возрасту. И что же нас, таких разновозрастных, объединяет? Всё очень просто. Мы — неунывающие члены (нет, писечки) команды разведёнок. И это основополагающий фактор нашей крепкой дружбы. Поначалу я на проститутку пыталась обижаться. Потом привыкла. Потому что Олька каждый раз назидательно повторяла: «Разведёная баба, будь хоть ангелом во плоти, для окружающих всё равно проститутка».
— Может дверь любимой подруге откроешь, гостеприимная ты моя? — по эху в прихожей я давно поняла, что Олька стоит за дверью квартиры.
Я нажала кнопку отбоя, медленно выцедила остатки пива из высокого тонкого стакана и вальяжно продефилировала к двери.
Олька влетела в комнату, как полицейский, вдохновлённый единственным желанием — отомстить за жестоко убитого напарника. Вместо того, чтобы вежливо обменяться приветствиями, она исподлобья оглядела комнату, и недобро поглядывая на накрытый стол, выдавила сквозь зубы:
— Как ни приду — они бухают!
— Как ни сядем бухать — ты приходишь! А, вообще-то, мы обедаем — на время посмотри. Ну хватит дуться, иди ко мне, стисну тебя в своих страстных объятьях.
Олька попыталась покобениться, но была сграбастана в охапку, насильно втиснута носом в ложбинку между моих пышных упругих грудей и зацелована в маковку. Через пару секунд я почувствовала, что её сердце окончательно растаяло и можно безопасно кидать ответную предъяву:
— Шалава, я тебе сегодня всё утро названивала. Ты почему трубку не брала?
— А чё тебе в такую рань не спалось-то?
— Рань?! Вообще-то одиннадцатый час был! Я к этому времени успела сто дел переделать. Кстати, столик в кафе я забронировала.
— Умничка! К слову, девоньки, родные мои, с праздником нас! — расплылась в улыбке Олька.
Да, я забыла написать, что сегодня 8 марта. И мы с утра злые. Потому что одинокие. И без подарков от любимых мужчин. И вообще без любимых мужчин. Поэтому вечером мы будем бухать.
Абсолютно уверенная, что «эта дурная компания ни до чего хорошего не доведёт», моя предусмотрительная мама заблаговременно забрала к себе внуков на все выходные.
Олька жила в соседнем подъезде, но демонстративно припёрлась ко мне при полном параде, с намерением похвалиться свежими весенними обновками. Я сделала вид, что только что заметила её модняво-стильно-молодёжный прикид:
— И что это такое нарядное на нашей выпендрёжной красотке надето? Ну-ка, поворотись-ка, мамо, хвастайся!
Олька игриво закружила по комнате, демонстрируя ценную покупку:
— Вот, прикупила вчерась плащик кожаный с береткой.
Плащ безупречно сидел на стройной Олькиной фигуре. Из-под ножки берета кокетливо выбивались каштановые кудряшки.
Немногословная Семёновна наконец-то подала голос:
— Сымай уже своё барахло. И пейсы за уши подбери... Садитесь уже за стол. Пиво кипит.
Употевшая Олька скинула жаркую одежду, и аккуратно прибрала вещи в шкаф прихожей. Под верхней одеждой на Ольке обнаружилась лишь тонкая ночная пижама — соблазнительные атласные шортики, отделанные кружевами и ажурная маечка на тонких бретельках. Семёновна скорчила насмешливо-язвительную мину.
Степенно уселись за стол. Неторопливо выпили по литру пенистого на рыло. А дальше всё было, как в мультике про Винни Пуха:
«Я: Ну если вы больше ничего не хотите…
Олька: А разве ещё что-нибудь есть? Семёновна, ты никуда не торопишься?
Семёновна: Нет, до пятницы я совершенно свободна!
Олька: Ладно, посидим ещё немного.
И они посидели ещё немного. (Я: достаю из холодильника последнюю полторашку пива). Потом ещё немного. (Я: достаю из книжного шкафа бутылку водки). А потом ещё немного. (Я: достаю из шифоньера припрятанную бутылку армянского коньяка). И ещё немного… (Я: Люди, вы кажись прифигели. Пожалуй, не стоит слишком долго засиживаться!) пока, Я: увы, совсем ничего не осталось».
«Жмотяра» — подумала хорошо поддатая Олька. А что подумала Семёновна, никто не узнал, потому что она была очень воспитанная.
— Расходимся, бабоньки! Встречаемся в восемь вечера, — безапелляционно скомандовала я и пригрозила Ольке: — Смотри у меня, не засни, как в прошлый раз! Выбитую дверь ремонтировать тебе больше не будем.
— Неа, — икнула Олька, и посмотрела на меня честными еврейско-карими глазами, — я сразу в душ, а после причёсываться-макияжиться.
Во внутрирайонной кафешке для соблюдения всех приличий нами заранее было заказано несколько скромных закусок — салатики, колбасная и сырная тарелки — и бутылка престижного алкоголя объёмом ноль-семь литра.
Поначалу в зале кафе было скучновато — все культурно ели-выпивали, ритмично позвякивая стаканами и столовыми приборами по посуде. Негромко играла весёленькая, но тихая музыка. Но скоро началось настоящее веселье — откуда-то с улицы пришёл неизвестный клёвый мужик с гармонью. И понеслось! Отплясывали от души! Богиней танцпола была единодушно признана Олька. Ещё ей достался приз зрительских симпатий за самые забористые матерные частушки. Я скромно поддержала народный ансамбль танца и пляски в качестве подтанцовки. А Семёновна никогда такой хернёй не занималась.
Гармонист выложился по полной, слегка приустал, и восторженные поклонники пригласили его за свой стол.
— Пойду проветрюсь и заодно покурю, — отчиталась перед нами взмокшая раскрасневшаяся Олька и вышла.
Прошло минут двадцать, но подруга всё не возвращалась. Семёновна не выдержала:
— Выйду проверить, где эта шлында затерялась.
И тоже пропала. Время шло, а я начала потихоньку нервничать. Увидев, что я скучаю в гордом одиночестве, ко мне подсел незнакомый молодой человек и радушно протянул ладонь для приветствия:
— Андрей, — неназойливо поймал мою руку и легонько коснулся губами кончиков моих пальцев.
Отмолчаться не получалось, и я представилась в ответ:
— Александра... Извините, но я уже ухожу.
— Разрешите Вас проводить?
— Не стоит беспокоиться. Я живу недалеко.
— Зря отказываетесь. На улице темно и много наглых, крепко подвыпивших мужчин.
— Хорошо. Разрешаю сопроводить меня до подъезда дома.
Как ни странно, провожатый был лишь слегка подшофе. На улице он тихо и ненавязчиво шёл рядом. Попыталась дозвониться до своих клуш, но ни одна из них не брала трубку. Я так глубоко задумалась о возможных причинах пропажи подруг, что даже не замечала присутствие кавалера.
Дошли до дома, молча поднялись на третий этаж. Я едва успела вставить ключ в замочную скважину и отомкнуть замок, как вдруг в кармане раздался настойчивый звонок телефона. Звонила Семёновна:
— Сашка, ты где? Срочно нужна твоя помощь. Олька в хлам. Её нужно доставить домой. Я одна не справляюсь. Запасные ключи от её квартиры у тебя? Она тут растеряла всё на фиг.
Я выдернула связку ключей из двери и, забыв про своего скромного спутника, ломанулась назад вниз по лестнице.
В тёмном Олькином подъезде я услышала подозрительную возню. Войдя, обнаружила, что двое мужчин тискают безвольное Олькино тело.
— Стоять! — приказала я.
Мужики небрежно бросили Ольку обратно на пол. Тот, который не отличался крупным телосложением, начал отчаянно возмущаться:
— Млять, так всё-таки нести или стоять? Вас, баб, не понять. Одна говорит — несите, вторая — стойте. Сколько вас там ещё, руководительниц?
До меня доходит, что это — злые трезвые грузчики, где-то отловленные Семёновной.
— Несите! — исправляюсь я.
Щуплый, тихо матерясь, пытается закинуть безжизненное Олькино тело здоровяку на плечо. Я натужно помогаю и, как опытный проводник с фамилией Сусанин, чётко командую: «Четвёртый этаж». Носильщик тяжко вздыхает, я мотивирующе махаю перед его носом бумажной купюрой, и процессия медленно поднимается наверх.
— Кстати, а где Семёновна? — уточняю я у помощников.
— Баба та шебутная? Шапочку какую-то пошла искать на помойке, — грустно отзывается худой мужик. В руке у него зачем-то два пустых мусорных ведра.
После его объяснений ситуация не стала для меня понятней, но я решила, что Семёновна — единственная серьёзная женщина из нас — скоро вернётся и всё расскажет. Так и вышло. Только занесли пьяное Олькино туловище в коридор, как объявилась Семёновна, с беретом в руках. Головной убор представлял из себя жалкий аксессуар, извазюканный в свежей грязи. Спинка нового Олькиного плаща тоже была испачкана сверху донизу. Семёновна ласково потрепала мои растрёпанные кудри:
— Ладно, Санька, иди домой, отдыхай. Я тут сама разберусь.
Я молча кивнула и вышла. Устало дотащилась до своей двери. Безрезультатно поковырялась ключом и поняла, что ускакала, оставив квартиру незапертой. Вошла в тёмную прихожую. На ощупь закрылась, для надёжности подёргав ручку. Не включая свет с облегчение скинула туфли на высоком каблуке. На полусогнутых ногах добрела до кровати, по пути избавляясь от одежды, сбрасывая её прямо на пол. Млея от блаженства, забралась под лёгкое одеяло и мгновенно вырубилась.
Проснулась от жуткого сушняка. С трудом разлепив веки, села на постели. И тут же отчаянно взвизгнула от испуга, увидев спящего рядом с собой мужчину. Тот даже не пошевелился. Я сильно-сильно зажмурилась и вновь открыла глаза. Видение продолжало спокойно спать. Настойчиво толкнула беспробудно дрыхнущего парня в плечо:
— Ты кто?
Молодой человек отмахнулся и сонно пробурчал:
— Отстань, дай поспать, — и подскочил, как ужаленный: — Ой, извините, это я не Вам.
Слава Богу, на «Вы» обращается, значит между нами ночью ничего не было.
— Мальчик, ты здесь как и откуда?
Он проигнорировал мой вопрос, схватился за голову и жалобно простонал:
— Дайте, пожалуйста, холодной водички...
— Ага, дайте попить, а то я такой голодный, что даже переночевать негде... — но, увидев его страдальческий взгляд, понимающе отозвалась: — Сейчас принесу, — стащила с молодого человека одеяло, завернула в него своё полуобнажённое тело и потопала на кухню. По пути переоделась в лёгкий халат, пытаясь припомнить, когда я успела притащить в дом такого самца.
На кухне для начала сама выхлебала два больших бокала. Потом отнесла воды незваному гостю. Юноша с жадностью напился. Я отобрала у него стакан и продолжала грозно допытываться:
— Ты как сюда попал?
— С Вами же пришёл! Из бара провожал. Вам вдруг позвонили. Вы дверь оставили открытой и убежали... Я Вам квартиру от воров охранял, а Вы ругаетесь... Я долго ждал, когда Вы вернётесь. Время позднее — я устал, кровать разобрал, прилёг и уснул...
Начала смутно припоминать вчерашнее и залилась краской от стыда. Андрей заметил мою неловкость и дипломатично отвёл всё понимающие глаза. От истерического смеха я повалилась на кровать и конфузливо свернулась калачиком, уткнувшись пылающим лицом в подушку. Андрей подумал, что я рыдаю от стыда и начал успокаивающе гладить меня ладонью по напряжённой спине.
— Да ладно тебе... Ну прекрати... Всё нормально же... — он улёгся рядом, крепко обнял и плотно прижался голой мускулистой грудью к моему телу. Я услышала, как учащается его дыхание, и вот уже его губы мягко целуют мою шею, настойчиво опускаясь всё ниже по позвоночнику...
Ну, а дальше не интересно. Шуры-муры, шпили-вили, любовь-морковь. Да-да, именно в таком порядке, три раза. А после всего он неожиданно спросил:
— А это ничего, что в моём возрасте у меня такие волосатые ноги?
— А какой твой возраст? — интересуюсь с любопытством.
— Двадцать три, — гордо.
— Да ничего, — отвечаю, — нормальные у тебя ноги. Верь мне. Я же специалист по ногам двадцатитрёхлетних. У меня в койке каждый день двадцатитрёхлетние мальчики с волосатыми ногами.
Ржём. Неожиданно вспоминаю про пропавших подруг:
— Блин, а который час? Странно, никто не звонит. Пойдём, проведаем Ольку? Хотя нет, сначала надо позавтракать.
— Я не против, — покладисто соглашается довольно улыбающийся Андрей.
Оперативно срываемся с места, одеваемся. Дурачимся, как дети. Завтракаем. И гуськом, на пионерском расстоянии, чтобы не дать соседям повода для сплетен, шагаем в соседний подъезд.
Из квартиры Ольки во всю ивановскую разносился разудалый шансон — праздник жизни, несмотря ни на что, продолжается. Я настойчиво надавила на кнопку звонка, в ответ — тишина. Толкнула незапертую дверь — картина маслом. Дым, в буквальном смысле, коромыслом... Накурено — хоть топор вешай!
Олька сидит на диване в позе Доцента. Чаю в огромную расписную пиалу ей угодливо наливает тот самый худосочный ночной помощник, при свете очень смахивающий на Василия Алибабаевича. На краю дивана Семёновна скромно потягивает холодненький пивас — лечится.
Нечёсаную Олькину голову венчает странная мятая ермолка с волнообразной оборкой по краю. Приглядевшись внимательнее, я покатилась со смеху. Это был вчерашний элегантный берет. Правда, в результате каких-то страшных перепитий (от слова «пить») он потерял бравую форму — деформировался и скукожился, как шкурка печёного яблока.
— Привет! Что с новой береткой?
— Это всё Семёновна. Рукодельница наша искусная. Постирала. И высушила. На горячей батарее центрального отопления. — Семёновна никак не отреагировала на придирчивую критику.
— Да... Усушка-утруска — дело такое... Сними, это носить нельзя. Вещь пришла в полную негодность. А теперь колись, что вчера произошло.
Олька задумчиво сдвинула брови в позу «тут помню, тут не помню» и начала повествование:
— Вышла я, значит, покурить. И вдруг захотела в туалет. По-маленькому. Думаю, чё возвращаться-то, зайду за площадку с мусорными контейнерами и сделаю своё мокрое дело. После пытаюсь вернуться обратно, но меня за только что совершённое непристойное деяние настигает карма — поскальзываюсь на влажной от дождя травы и падаю на спину. А дальше Семёновна пусть рассказывает...
— Выхожу из бара, огибаю здание, смотрю — кто-то на помойке валяется и, словно перевёрнутый жук, лапками беспомощно машет. Подхожу помочь — опаньки! А это Олька наша. Пытаюсь её поднять — не получается. А дальше пусть Геннадий продолжает...
В разговор вклинивается Щуплый:
— Иду я, значит, с Серёгой за компанию мусор выносить. Прямиком от мусорки навстречу нам идёт девушка, просит: «Помогите, женщине плохо!» и ведёт нас к мусорным бакам. Подходим. А она уже там спит себе преспокойно, посапывает в две дырочки. Я тогда ещё подумал: «Ну ни фига себе, бабу ещё трахать можно, а её на помойку выкинули»...
Так оглушительно и дико мы ещё ни разу в жизни не хохотали. Остаток выходного провели весело и без происшествий.
С Андреем мы тесно подружили туловищами ещё почти полгода. А потом я проводила его в армию. Но это уже другая история...
|
</> |