Как я выбрал друга

sapojnik — 27.08.2011 В 1989 году я перешел на 4й курс психфака МГУ. Советская система уже ощутимо кренилась, дрожала и черпала воду то одним бортом, то другим – хотя, конечно, никому еще и в голову не приходило, что ей оставалось протянуть еще каких-то два года, и ВСЁ. Однако тогда, осенью 1989-го, для нас этот явный развал системы имел одно ощутимое практическое последствие.

Дело в том, что по невесть когда заведенному в МГУ коммунистами распорядку, в конце 4-го курса было принято отправлять, как это называлось, «лучших студентов курса» на так называемую «краткосрочную практику» в «вузы-побратимы» за границу. Не на прогнивший Запад, конечно, а в «братские соцстраны» - Польшу, Венгрию, ГДР… Но всё равно это было круто.

Сейчас-то про это уже почти забыли, но вообще в совке вырваться за границу, хоть куда-нибудь, хоть в Монголию – это была мечта, для большинства недостижимая. А тут тебя отправят. От Университета! Дорогу оплатят, проживание! Сказка. Но сказка до 1989 года была, как положено, под конвоем, «шаг влево-шаг вправо…» Списками счастливчиков «на поездку» занимался комитет комсомола факультета совместно с учебной частью и под пристальным контролем парткома, потом еще всё должно было быть утверждено чуть ли не на уровне ректората. Характеристики, общественная работа, моральный облик и знание классиков, отметки до седьмого колена, партийность (то бишь членство в КПСС, других партий не было)… Словом, мышь не проскочит. Всё под контролем. Раздолбаям и неблагонадежным оболтусам типа меня, издающим сотоварищи на факультете «рукописный журнал «Душа и Воля», ничего не светило по определению, это была номенклатура для правоверных комсомольцев и «партейных».


И тут именно в 1989-м, то есть как раз тогда, когда я перешел на «выездной» курс, вдруг вышло послабление. Да еще какое! Вольнодумство и расслабленность в университетских верхах дошли до того, что нам объявили: в этот раз ни парткомы, ни месткомы, ни даже «волкасъем» ничего распределять не будут! В соответствии с духом гласности, перестройки и плюрализма квоты спускаются непосредственно в наши студенческие группы, и пусть группы сами решают – кого из своего состава послать в интересную учебную поездку.

По традиции наш психфак «контачил» с аналогичным факультетом Берлинского Университета. Вот, значит, теперь по группам и надо было нам определить, кто именно поедет в ГДР в мае следующего года. То есть и моей 44-й группе («кафедра социальной психологии») предстояло выдвинуть из своих рядов 3 человек – чтобы послонялись пару недель по Берлину, Дрездену и Лейпцигу за госсчет, посмотрели, чему там обучают немецких будущих психологов.

Факультетское начальство демонстративно самоустранилось. Мол, пусть студенческие группы как хотят, так и решают, их дело.

Я, конечно, был в восторге от таких перемен. Выбрать трех из 17, нам самим! Какая захватывающая задача! Тем более, что нам как раз в это время начали рассказывать про социометрию Морено. Это ж практика, все можно попробовать на деле! Можно простые выборы – но это даже не так интересно; можно ранжированные – каждый пишет, к примеру, на листочке трех наиболее, на его взгляд, достойных поездки – и за первое место начисляем три балла, за второе – два, за третье – один, потом баллы каждого суммируем…

Вообще в группе такой крупной брошенной костью заинтересовались. Мы оставались после лекций и обсуждали, как лучше определить этих «трех счастливчиков», я был особенно активен и придумывал все новые схемы выборов.

Дело даже не в том, что я так уж стремился оказаться в списке; гораздо больше меня занимал сам процесс. В кои-то веки увидеть реальную работу социометрического механизма, в реальной жизни – на своих же собственных товарищах! Мне было жутко интересно – как же распределяться предпочтения? Какая в итоге получится социометрическая схема группы? Кто окажется «звездой», кто «лидером», кто «отверженным»? А я кем окажусь? А моя давняя безнадежная любовь Катя и старая подруга Светка? А верный товарищ Серега?

Словом, я был полон энтузиазма. Идея проведения выборов меня захватила.

Вот только вскоре я стал замечать, что мой энтузиазм почему-то почти никто не разделяет. Наоборот – принятие решения затягивается. Давно бы договорились по процедуре и провели – но нет. Меня слушают, кивают, впрямую никто не спорит – а ничего не происходит. Я не мог понять, в чем дело. Чего тянем? Какая может быть альтернатива?

А альтернативу, оказывается, уже придумали: жеребьевка. Я, когда узнал об этом - был просто в шоке. Какая жеребьевка?! Что за детский сад??

А социометрия как же? А классик Морено? А выбор наиболее достойных?!

Одна наша девчонка, имя которой я никак не мог запомнить (кажется, Лена), оказалась со мной рядом на какой-то паре и попыталась объяснить, почему большинство склоняется к жребию: «Ну, понимаешь, это же более справедливо».

- Что?? Справедливо? – аж задохнулся я. – Да какая ж справедливость в слепом жребии?? Нам доверили самим принять решение, а мы…

Возможная Лена смотрела на меня снисходительно и печально, практически материнским взглядом.

- Леша, ну с тобой все понятно. Ты же у нас отличник, человек яркий, ты, понятно, рассчитываешь, что на выборах тебя выберут. Ведь так?

Я слегка смутился. Честно говоря, в глубине души я вовсе не был так самоуверен.

Одногруппница истолковала мое молчание по-своему.
- Ну вот видишь. А другие как? Я вот, например, знаю, что у меня на выборах нет практически никаких шансов. А я ведь тоже хочу! Конечно, лучше жребий – тогда у всех будут шансы одинаковые. Что тут непонятно?

Мне такая логика показалась просто убийственной. Точнее, убийственно циничной.

Сейчас, оглядываясь назад, на то детское, наивное время, я думаю, что случай-то был показательный. Возможно, все будущие проблемы демократии в нашей стране тут и отразились, как в капле. Напомню – речь-то ведь идет о студентах старших курсов Московского Университета, то есть как бы – лучшей, наиболее образованной и продвинутой части страны.

И что мы видим? Оказывается, что проваливается сама идея демократии как «выбора достойных». Мы спрашиваем – почему ж наш народ так плохо воспринимает демократию, почему она с таким трудом приживается и так легко подвергается опошлению и искажению власть имущими?

А дело-то в том, что даже на уровне «продвинутой молодежи» встречает неприятие сама идея отсеивания, ОТБОРА. Идея ВЫДЕЛЕНИЯ из общей массы. Люди не понимают, «зачем это». «А как же я?»

Ключевой вопрос: «его выберут – а он что, лучше?» Пусть даже это я и выберу – все равно обидно. Почему он, а не я? Точнее, если я сам выбрал, так это и есть обиднее всего: что ж получается, я сам и признал, что кто-то лучше, достойнее, чем я?!

Я был молод, наивен, меня сама мысль, сама эта готовность отдать свой выбор на волю Слепого Случая дико бесила. Но я потом навел справки: все пять групп нашего курса предпочли тянуть жребий! Ни в одной (!) группе студенты не решились САМИ взять на себя ответственность «определить лучшего». «Чтоб никому не обидно было» - такое было общеупотребительное объяснение.

Мои протесты ни к чему не привели. Не было, собственно, никаких дебатов, мои доводы никто не опровергал: просто наши девицы (группа состояла в основном из девиц), явно смущаясь, не желая вступать со мной в явный конфликт, с тихой непреклонностью однажды объявили, что решили все ж «тянуть жребий», потому что «так будет лучше».

Мне это казалось жутким поражением. Каким-то просто торжеством энтропии и серости. Вне себя я обложил всех наших девиц «дурами» и «идиотками», объявил, что они могут делать все что хотят, что я считаю всю их жеребьевку гнусным фарсом, никакого участия в этом принимать не буду и вообще видал их всех в гробу. Очень был зол. В глубине души все еще надеялся, что мне удастся их в последний момент этим пристыдить и переубедить – но ни фига, конечно же. Девицы кротко еще раз позвали меня «поучаствовать», еще раз выслушали, как я их послал – и удалились.

Читалка была битком, я устроился в какой-то свободной аудитории с книжками и свирепо что-то конспектировал. Вдруг открылась дверь, и туда завалилась целая делегация: пара-тройка наших девчонок и мой старый друг Серега. Меня это неприятно резануло: я догадался, что одногруппники уже, видимо, провели свою дурацкую жеребьевку, и подумал, что теперь они, видимо, зашли специально поглумиться. Как только нашли-то…
Однако тут я заметил, что вся делегация как-то смущенно улыбается и старается не смотреть мне в глаза. Что-то не то!

И правда. Дело оказалось пикантнее: группа, за исключением меня, собралась почти в полном составе (что бывало очень нечасто), и «жеребиться» они решили типа «по-честному» - то есть на бумажках, которые бросили в шапку, написали и мое имя. Это несмотря на то, что я их об этом не просил и вообще послал!

И надо ж такому случиться, что именно мою фамилию в числе первых трех из шляпы и вытянули! Собственно, именно об этом они и пришли мне сообщить. Мол, зря я на них орал, они все сделали по-своему и я в итоге выиграл. Поздравляем, типа, с предстоящим визитом в братскую Германскую Республику, передавай там всем от нас привет.

Я мельком взглянул на Серегу, задал взглядом безмолвный вопрос. Он улыбался – рад за меня – но в глазах я увидел и его всегдашнюю легкую грусть: то есть старый приятель, как это было ему свойственно, оказался, увы, «в пролете».

Во мне взыграла ярость. Как будто я правда из-за этой дурацкой поездки скандалил! (хотя поехать, конечно, очень хотелось – неизвестно ведь, когда еще доведется). Ишь, притащились, клуши – думают, осчастливили! Первым порывом было гордо отказаться, швырнуть в лицо им этот жребий – но почти сразу пришла идея получше.


- Вот оно значит как? – сказал я зловеще. – Выиграл я, значит, место в списке?! Ну так вот: в таком случае я его передаю вот, Сереге. Это ж мое место? Вот я его ему и передаю!

Все застыли в обалдении, сам Серега смотрел на меня как на идиота.

- А что ж? – попытался я рассмеяться максимально сатанинским смехом. – Вы, гадюки, попытались лишить меня права выбора, но ничего у вас не вышло, оно ко мне вернулось. И я выбираю Серегу! Пусть едет! Ха-ха!

И они действительно пошли и оформили «Решение группового собрания», куда вместо меня вписали фамилию Сереги. И передали бумагу в деканат.

Мне было несколько жаль уплывшей возможности, но я не слишком страдал: то, как я «умыл» всю группу, казалось мне более важным.

И на этом история еще не закончилась. Через несколько месяцев, уже весной, в деканате все ж как-то прознали о роли слепого случая в решении всех групп по формированию списков студентов на практику в ГДР. Нежданно это кого-то там сильно возмутило, и списки решили все ж слегка прошерстить: выкинуть оттуда наиболее явных троечников и добавить вместо них наиболее явных отличников. В частности, меня.

Так я поехал в последний момент на практику, и, честно скажу, ни тогда ни сейчас не испытывал по этому поводу ни малейших угрызений совести. В моих глазах все эти «решения групп», полученные путем жеребьевки, не имели вообще никакой ценности, то есть администрация или кто угодно могли бы изменять их любым образом.

Мне, наверно, скажут, что отказ от голосования был «демократическим решением» большинства в группе, кое, дескать, «надо уважать». В ответ я возражу, что отказ от волеизъявления есть отказ от субъектности – то есть исчезает собственно сам предмет уважения. Уважать тут в буквальном смысле НЕЧЕГО.

В итоге мы с Серегой очень весело и полезно провели время в ГДР – стране, которая линяла и исчезала на наших глазах, как будто ее кто-то стирал ластиком. Зрелище было по своему величественное, особенно крах марки ГДР – ради одного этого стоило тогда «посетить сей мир». Гибнущий немецкий социализм, оставленная пограничниками, но еще не разрушенная Стена, через которую я перелезал в обе стороны, «Мадонна» Рафаэля в Дрездене… Нет, все было очень не зря.

Какова ж из всего этого мораль? Мораль простая. У Сереги не было никаких шансов поехать. При старой системе – ноль, потому что он, хоть и комсомолец, всегда был приличным человеком и чурался «общественной работы», не рвался в партию и не протирал штаны на комсосбраниях. В случае выборов – в тройку бы не вошел, так как, при общем теплом отношении, он в группе был все-таки в тени, в глаза не бросался; на «подселении» в готовые списки тоже бы не вошел – так как учился хорошо, но все-таки не блестяще. И жребий ему, как мы знаем, тоже не помог.

Выбрал его в итоге я. Что позволяет, как я думаю, считать эти мои выборы моим первым политтехнологическим успехом. Взять хорошего, но не слишком яркого человека, практически не имеющего шансов, и ввести его туда, куда он хочет – это я и называю работой политтехнолога.

Причем без ущерба для собственных интересов – что тоже, я считаю, немаловажно.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив