Из истории Челябинска. 1905 год

yuvlatyshev — 25.01.2023

К.Н. Теплоухов. Мемуары: 1899—1934. Москва, 2011 год: 1905 год. Война с Японией кончилась;  был заключен мир; японцы оказались очень умеренными в своих требованиях... На­чалась демобилизация, массами повалили солдаты с востока, — ж.д. не справлялась, — появились пробки, — в Челябинске, вероятно, и на других больших станциях. Солдаты пьянствовали на вынужденных остановках; буйства, скандалы, — говорили и об убийствах. Закрыли винные лавки в городе и в полосе ж.д. на десять верст в ту и другую сторону,  но толку оказалось мало.  Предприимчивые тайные продавцы водки, не желая расстаться с крупным барышом, задерживали в трех—пяти верстах от города возчиков, везущих вино в дальние лавки. Пересчитывали, что у каждого в возах, аккуратно уплачивали за вино и посуду и забирали себе. Возчики не жаловались, — может быть, перепадало и им за беспокойство, — во всяком случае, они ехали домой налегке, сдавали продавцу лавки все деньги; получали новое требование и ехали снова за вином — заработок увеличивался. Не в претензии и продавцы — никакой работы, хлопот и забот по продаже...

Начались погромы публичных домов. Действовали солдаты, к ним присоединялись  местные любители.  Выбивали  окна,  двери,  рамы... Обитательницы — со слезами и руганью собирали более ценное и убе­гали  к соседям или куда придется.  Из окон выбрасывали изломанную мебель, изорванные матрасы, перины, всякий житейский хлам... Потом постепенно расходились.  На другой день  заколочены досками окна, двери, — через два—три дня начинали ремонт. Обыкновенно разбивали дома ночью или поздним вечером, — но тогда темно, — плохо видно, — начали громить днем.

19  и 20 октября были еврейские погромы... Производились ночью, — больше всего  на Уфимской — главной — улице;  разносили еврейские магазины; в других местах — дома. Обыватели домов, конечно, убегали при приближении толпы — кто куда сумеет. Толпа  100—200 человек.  Выбивали  окна и уничтожали все в доме, остатки выбрасывали на улицу, убегающих не преследовали. Покончив с одним домом — шли к следующему. То же, конечно, и в магазинах; ме­лочь, вероятно, растаскивали. Священник Разумов рассказывал, что он случайно проходил по улице во время погрома. Из дома, еще не тронутого, выскочил старый еврей, узнал его и потребовал, чтобы Разумов достал ризу и крест и встал на защиту его дома.  Раненых, а тем более убитых евреев — не было ни одного...

На погромах евреи недурно заработали. Все убытки им потом были кем-то возмещены на основании их показаний. Торговец мебелью Литвин получил полностью за всю мебель, какая была в его магазине, хотя часть осталась целой, а остальная нуждалась только в ремонте,  иногда очень незначительном. Еще лучше доктор Наум Маркович Шефтель. Он заявил, что грабители похитили из его письменного стола 10 000 руб. деньгами. Дом был только что построен, — у Шефтеля денег на постройку было мало, и он должен чуть не каждому обывателю, — не говоря уже о лесных складах и банках.  Зачем он держал в столе  10 000 руб.  — неизвестно, — вероятно, у него не было и  10 рублей.

Приходилось неоднократно слышать,  что погромы  производились по инициативе  полиции.  Меня  заинтересовала эта сторона,  и,  сидя  в Кредитке, я произвел возможно тщательно расследование... В Кредитке это было очень удобно: когда человек приходит просить денег, у него душа нараспашку. Я — наедине — в своем кабинете незаметно расспрашивал всех, начиная от жандармского ротмистра Н.А. Шамлевича, жандармов Н. Рубцова и еще другого — фамилии не помню, мелких местных предпринимателей, купцов, рабочих, ж.-д. служащих всех рангов, — все бывали и видели погромы  (многие,  вероятно,  и участвовали),  но  инициативы или попустительства никто не  заметил. Да  и  что  могли  сделать 20—30 городовых всего города...

Вокзал не давал покоя городу. Как-то днем — часов  11—12 — слышим в складе: железнодорожники хотят громить все казенные места... уже собрались с оружием около На­родного дома. Пошел туда... —день хороший, —любопытными заполнены все тротуары. Около Народного дома в два ряда стоит человек 100... — на краю —  Иван  Николаевич  Штин  — знакомый  по  Кредитке,  — он  кон­дуктор, имеет два дома на вокзале; в руках палка с массивной гайкой на конце. «Что собираетесь делать, Иван Николаевич?» — «А черт их знает! Я почем знаю? Велели выходить, а то со службы выгонят!» Зрители ждут, что дальше.Слышим — будут освобождать заключенных... На месте Госбанка стоял довольно ветхий дом  предварительного заключения...  Вдруг откуда-то на улице  показалось десятка два солдат с  винтовками,  —  сняли  где-то караул. Улица моментально опустела; зрители прилипли к заборам, железнодорожники  сбились в беспорядочную  кучу...  —  полная тишина... Солдаты молча прошли... Стали освобождать заключенных.  Выломали окна, подставили лестницы. Заключенные — их было всего десятка три —не  выходят.  Руководители  залезли  в окно  —  убеждают...  Заключенные уперлись,  —  не  выйдем  ни  за что,  —  здесь спокойнее...  Руководители обратно, — заключенные начали поправлять окна...

Действие следующее...  Толпа двинулась на Александровскую площадь, чтобы устроить боль­шой митинг. Зрители — за ними... Но... на площади парами ездят казаки... сгрудились на окраины. Смотрю — А.Ф. Бейвель, — подошел к нему, — в это же время подъе­хал казачий офицер.  «На площадь никого не пущу...  Прикажете и этих разогнать?» — указывает на толпу. Александр Францевич попросил по­дождать, — подошел к железнодорожникам, — я за ним.  Навстречу нам двое, — один поляк —  Мошинский,  помощник машиниста, другого не знаю. Бейвель говорит: «Хотелось бы поговорить с руководителями». — «Они перед вами!» — с гонором отвечает Мошинский.  «Здесь митинга не будет! Видите?» — указал на казаков.  «Тогда мы соберемся на путях. Товарищи! За мной!» Толпа потянулась на  вокзал.  Зрители  —  за  ними.  На  путях толпа, сильно поредевшая в пути, собралась в кучу,  начали из каких-то бочек устраивать платформу. Зрители быстро прибывали.  Вдруг крики: «Солдаты!  Солдаты!»  —  вдали  за вагонами  прошли три—четыре  человека  в шинелях—без винтовок... Зрители рассыпались... начали разбредаться и железнодорожники — представление кончено... Я пошел домой...

С.П. Осокин. 1905 год в Челябинске. 1936 год: ... Одиннадцатого октября 1905 года, в час дня, группа телеграфистов пришла в мастерские Сибирской железной дороги и информировала  актив рабочих о последних политических событиях, о том, что началась всеобщая железнодорожная забастовка. В два часа необычайно долгий гудок известил рабочих города, что мастерские Сибирской железной дороги стали на открытый путь борьбы с царизмом. Замерли станки, потухли горны и паровозные топки... Девятнадцатого октября, в девять часов утра, большие вагонные мастерские и токарка были переполнены. Был проведён митинг. Некоторые рабочие предложили отслужить панихиду по убитым рабочим во время революционных событий в Петербурге и Москве и в других городах, а после панихиды отслужить и благодарственный молебен по случаю дарования долгожданной свободы. Эти предложения руководителями партийной организации были решительно отвергнуты. Ограничились тем, что оркестр железнодорожного клуба исполнил похоронный марш. В 11 часов дня из мастерских вышла большая демонстрация со знаменами, с боевыми лозунгами: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Долой самодержавие!». После того, как демонстранты разошлись, в город вошли войска. Толпа черносотенцев приветствовала их. Подогреваемая черносотенной агитацией. погромная толпа росла и шумела. Раздался крик: — Что. братцы, зря галдим, бей жидов! Находившаяся неподалёку кондитерская Высоцкого была разнесена. Затрещали двери, зазвенели окна еврейских квартир, полетела на улицы незатейливая мебель, кухонная утварь. Нельзя обойти молчанием, что челябинская интеллигенция — многие учителя, медики и другие — в эту кошмарную ночь оказались на высоте человеческого достоинства, мужественно укрывали затравленных людей. С Большой улицы погром перекинулся на Уфимскую. Даже в 10 часов вечера черносотенцы ломали топорами и камнями ставни и двери лавок, магазинов. Улица заполнилась ящиками, мешками, разными товарами. Всякий попадавший в торговое помещение набирал, что ему нравилось, считая своей обязанностью выбросить на улицу, что ему не подходит. В одном из зданий переселенческого пункта была организована медицинская и материальная помощь евреям, потерпевшим от черносотенцев. 

На территорию Руси валенки стали проникать в период Золотой Орды через тюркские и монгольские племена, обувь у некоторых из них делалась в виде теплых войлочных чулок, поверх которых надевали сапоги. В России же валенки приобрели широкое распространение лишь в первой половине XIX века, когда их начали изготовлять промышленным способом. До этого они были достаточно дороги и их могли себе позволить довольно зажиточные люди.  До революции производство валенок было сосредоточено в Калязинском уезде Тверской губернии, в Семеновском уезде Нижегородской губернии, в Кинешемском уезде Костромской губернии и в селе Кукмор Казанской губернии. Но делали валенки и в Челябинске.  Например, на улице Заручейной (ныне улица Российская) была пимокатная мастерская Гоглевых.  В раскладочной ведомости за 1905 год на этом участке указана каменная мастерская, в которой, вероятно, и катали валенки. 

Оставить комментарий

Популярные посты:

pertinax

Какие виды бурения выполняются гидравлической установкой?

aniskin1968

В Удмуртии открылась седьмая роботизированным ферма

grazdano4ka

«Ты знаешь, что я ревнивая, поэтому лучше меня не провоцируй!» – говорит брату

tytgrom

Пляж Дербента. 17-09-2024

artur_s

Тамариванна.

igorsamusenko

Сказка "Двенадцать месяцев"

magman67

Улица Уокинг-стрит в Паттайе переполнена туристами, как никогда прежде

gallago

и царя свергли

katia_lexx

Обложки сатирического журнала «Панч» 1958 года

• Ранее
• Архив