История спасения «Arendsee».

ПРОГРЕМЕВШИЙ в советское время на экранах фильм «Пираты ХХ века» многие тогда посчитали чистой выдумкой его авторов. Ну, как, скажите, современное морское судно, оснащенное мощными двигателями и космической связью и, главное, экипированное сплоченным, «преданным идеям партии и правительства» бойким экипажем, может стать добычей морских разбойников на утлых лодчонках?

Между тем воды Индийского океана в районе Явы и Суматры многие капитаны уже давно предпочитали обходить стороной. Вооруженные автоматическим скорострельным оружием на быстроходных катерах индонезийские морские бандиты стали здесь серьезной угрозой судоходству. А район «Африканского рога» и прибрежные воды Сомали несколько последних лет превратились в самую настоящую флибустьерскую зону, где были подорваны или задержаны с целью получения выкупа несколько десятков океанских сухогрузов. Масштабы пиратства достигли такого размаха, что меры борьбы с ним обсуждаются в ООН, а Россия и США отправляют в этот район свои боевые корабли.

А между тем воды Атлантики и Индийского океана, омывающие Африку, во все времена представляли опасность для мореплавателей. Там «баловались» не только пираты, но и профессиональные диверсанты: так, в 80-х годах ХХ века только у берегов Анголы было подорвано более 15 гражданских судов, принадлежащих различным странам и компаниям. Случались и попытки захвата и грабежа наших рыболовных судов, ведших промысел у берегов Африки.


Под защитой советского ВМФ
ОДНАКО в те времена у экипажей судов, плавающих под флагом СССР, да и у команд кораблей дружественных нам стран, в Атлантике и Индийском океанах существовало надежное прикрытие в лице славного советского Военно-морского флота. И это не просто фраза.
Так, например, районы центральной и южной Атлантики в 70-х и 80-х годах ХХ века патрулировались 30-й оперативной бригадой – крупным элитным соединением советского ВМФ, в составе которого находилось до 30 крупных боевых кораблей, подводных лодок и вспомогательных судов Северного, Балтийского и Черноморского флотов. В разное время в этом регионе несли службу тяжелый авианосный крейсер «Минск», противолодочный крейсер «Москва», большие противолодочные корабли «Образцовый», «Жгучий», «Гремящий», большие десантные корабли «Красная Пресня», «Петр Ильичев», «Огневой» и другие.
Капитан 2 ранга Александр Кибкало после окончания военно-морской академии в 1983 году был назначен на должность начальника штаба 30-й оперативной бригады. «Нашей зоной ответственности, — рассказывает Александр Александрович, — были центральная и южная Атлантика. Там располагались основные маршруты океанских перевозок из стран Индийского океана, африканских стран в Европу, Северную и Южную Америку. Здесь же находились и богатейшие районы рыболовства. Советский рыболовный флот ежегодно вылавливал у берегов Анголы сотни тысяч тонн рыбы, часть из которой предназначалась ангольцам в уплату за возможность промысла у ее берегов.

Для кратковременного отдыха, пополнения запасов и проведения ремонтных работ корабли нашего соединения заходили в порт Луанды. Швартовались у стенки военно-морской базы. На причалах располагались склады с продовольствием и другими запасами. Обычно у пирса в Луанде стояли один-два БДК, БПК, плавмастерская (пээмка), танкер, вспомогательные суда. Остальные в это время выполняли свои задачи в океане либо находились на другой «опорной базе» бригады — в порту гвинейского Конакри. За 15 лет советско-ангольского военного сотрудничества в Луанде побывало несколько десятков боевых кораблей Северного, Балтийского и Черноморского флотов».

Корабли советского ВМФ охраняли не только рыболовный флот, но и сопровождали крупнотоннажные транспорты с оружием и боеприпасами, направлявшимися из СССР и Кубы в Анголу, Мозамбик, Гвинею-Бисау и другие страны.
С этими государствами у СССР имелись соответствующие соглашения на оказание военной помощи: молодые африканские государства, провозгласившие независимый путь развития, нередко сталкивались с активизацией вооруженной оппозиции и неприкрытым вооруженным давлением со стороны других государств. Наша и кубинская помощь позволила многим из них выжить и сохранить свою независимость и территориальную целостность.


Мощный сдерживающий фактор
НАДО СКАЗАТЬ, что местное военное командование успешно пользовалось присутствием советских боевых кораблей в территориальных водах своих стран. Например, когда обострялась обстановка на границе Анголы с оккупированной ЮАР Намибией, тут же следовала просьба министра обороны, а то и президента страны о перебазировании советских боевых кораблей в ближайшие к границе порты – Намиб (Мосамедиш) и Порту-Алешандре. Присутствие наших боевых кораблей там являлось мощным сдерживающим фактором для режима ЮАР, проводившего агрессивную политику по отношению к Анголе.

Конечно, главная задача у советских экипажей была скорее психологической, но артиллерийские, ракетные и бомбометные установки были готовы в любой момент открыть огонь, а бортовые РЛС работали в боевом режиме. В присутствии наших кораблей авиация ЮАР, свободно проникающая на сотни километров в глубь территории Анголы, старательно избегала даже приближаться к побережью.
Одновременно экипажи осуществляли «противодиверсионные мероприятия», направленные против боевых пловцов. Эта опасность была реальной.
Разведывательно-диверсионные группы южноафриканской армии и оппозиционного ангольского движения УНИТА не раз совершали попытки пустить на дно корабли, стоящие на рейде ангольских портов.
Так, в ночь с 5 на 6 июня 1986 года боевые пловцы ЮАР заминировали и взорвали в порту Намиб советские сухогрузы «Капитан Чирков» (16000 т водоизмещения), «Капитан Вислобоков» (12000 т), доставившие около 20 тысяч тонн оружия, боеприпасов для ангольской армии, партизан СВАПО и АНК, а также кубинский пароход «Habana» (6000 т) с грузом продовольствия. Эту операцию удалось беспрепятственно осуществить только потому, что в Намибе в тот момент не оказалось ни одного советского боевого корабля…

«Профилактическое» гранатометание
КРОМЕ того, в противодиверсионных целях акваторию порта патрулировали катера и резиновые надувные лодки с мощными моторами. А находившиеся в них наши военнослужащие производили «профилактическое гранатометание», т.е. во время движения в воду с интервалом в 1–2 минуты сбрасывались гранаты-лимонки. Если подводный диверсант находился в это время в воде, то он получал во время взрыва сильнейший динамический удар, терял сознание и всплывал, как глушеная рыба. В интервалах между патрулированием эти зоны обстреливались из корабельных реактивных гранатометов.

А. Кибкало вспоминает: «На верхней палубе каждого корабля нашей бригады круглосуточно неслась вахта противодействия ПДСС (подводным диверсантам их силам и средствам). Что это значило? По периметру корабля круглосуточно, с интервалом в 10–15 метров стояли вооруженные вахтенные наблюдающие за поверхностью воды в ближней зоне. Ночью мощные прожектора, установленные по бортам, освещали поверхность воды. Вахтенные на верхней палубе были вооружены еще и гранатами. Помимо профилактического гранатометания с интервалом от 10 до 20 минут, которое каждый из них проводил по расписанию, они немедленно, без предупреждения забрасывали гранатами и открывали огонь из автоматов по воздушным пузырям или любому предмету, обнаруженному вблизи корабля. Однако часто под обстрел попадали крупные обитатели морских глубин, в основном акулы или черепахи, а то и просто мусор-плавняк: все это легко можно было принять за боевых пловцов. Но за это никого не наказывали. В сутки мы выбрасывали в залив более пятисот гранат. Понимали, что в этом залог нашей безопасности».

Однако этими мерами охватить все приходящие в порт корабли было невозможно. Приоритетом пользовались советские суда, прибывающие с важными и опасными грузами: оружием, боевой техникой, боеприпасами, взрывчаткой. Поэтому диверсии все же случались.

Так, 30 июля 1984 г. на внутреннем рейде порта Луанды были подорваны два судна. Первое, «Arendsee», принадлежало ГДР, второе, «Luandge», — Анголе (по другим сведениям, ангольское судно называлось «Lundoge»). У борта каждого сработали по две диверсионные мины. На обоих судах находился груз для министерства обороны Анголы.
В штаб советской военной миссии и посольство СССР в Луанде поступили сведения, что на борту «немца» может находиться крупный груз боеприпасов…


Диверсанты рассчитал точно, но…
ПОДРЫВ ангольского и немецкого судов произошел в ночь с пятницы на субботу, когда вся Луанда готовилась не только к уикенду, но и к предстоящему празднику. В субботу 1 августа город собирался торжественно отметить очередную годовщину создания ангольской армии — ФАПЛА. Эти события хорошо помнит Александр Кибкало: «На носу были выходные, мы как обычно, отправили шифровки с «недельными» докладами в Москву и на флот своему командованию. Наша страна в субботу и воскресенье отдыхала. Мы тоже надеялись на отдых».

Однако отдыхать не пришлось. 30 июля в 19 часов 12 минут оперативный дежурный по бригаде сообщил: «С внешнего на внутренний рейд бухты входит грузовой транспорт Германской Демократической Республики «Arendsee», порт приписки Росток». А в 21 час 40 минут неожиданно последовало сообщение от сигнальщика флагманского БПК «Образцовый»: «Вижу два взрыва в районе ватерлинии правого борта на транспорте «Arendsee». На кораблях бригады немедленно объявили боевую тревогу. Командир бригады капитан 2 ранга Василий Бабин приказал готовить корабли к выходу в море. Сложность ситуации состояла в том, что немецкий транспорт был подорван точно на входном фарватере в бухту Луанды. Диверсанты рассчитали точно: если бы судно сразу затонуло, то перекрыло бы кораблям 30-й бригады выход из военно-морской базы в открытый океан. И советские военные суда оказались бы в капкане! Этого нельзя было допустить. Поэтому наши военные моряки, не дожидаясь санкции ангольских властей — в ночь с пятницы на субботу рассчитывать на них было бесполезно, — начали действовать.

По радио из рыбного порта, находившегося неподалеку, был срочно вызван советский спасательный буксир «Неотразимый», приписанный к эстонскому минрыбпрому. Ему была поставлена задача отбуксировать немецкое судно, которое еще держалось на плаву, и освободить фарватер. А тем временем оперативная группа во главе с А. Кибкало двинулась на быстроходном катере к подорванному «Arendsee».

«При подходе к немецкому транспорту мы отчетливо увидели две пробоины в его правом борту, — вспоминает Александр Кибкало. Одна большая, размерами два на полтора метра в кормовой части в районе ватерлинии. Через нее вода поступала в машинное отделение. Вторая ближе к носу, чуть ниже ватерлинии. Транспорт пока держался на плаву. Я поднялся на борт «Arendsee» и прошел к капитану. Им оказался плотный седоватый мужчина лет 55 по имени Мартин Кассан. Хотя внешне он выглядел спокойным, но явно был растерян. На мой вопрос, с чем прибыл корабль, капитан, помявшись, сказал, что в трюме находится специальный груз для министерства обороны Анголы. Это был крайне неприятный сюрприз».

Чем были заполнены трюмы «Arendsee», в тот момент не смог бы сказать точно НИКТО. Ответственных лиц из минобороны Анголы — заказчика груза найти не удалось. Капитан судна, конечно, мог бы прояснить ситуацию.
Но и он досконально не владел ситуацией, несмотря на имевшиеся документы. В порту отправки грузили ящики, контейнеры… А что в них? Так уж повелось, что экипажи судов, направляющихся в воюющую Анголу, знали, что если в «коносаменте» значилось «груз для минобороны» — это могло означать все что угодно. От запчастей к автомобилям до ракет «земля-воздух».

А когда Кибкало выяснил, что согласно документам большая часть груза «Arendsee» предназначена даже не для ангольских военных, а для партизан СВАПО, нелегально ведущих с территории Анголы боевые действия против южноафриканских войск с применением диверсионных средств, напряжение среди спасателей еще больше возросло. Для ликвидации чрезвычайной ситуации на судне с опасным грузом нужно было действовать быстро и решительно.


За пять часов до рассвета…
ТЕМ ВРЕМЕНЕМ сухогруз «Arendsee», «принимая» через дыры в корпусе все больше воды, постепенно погружался. Но наши военные быстро нашли общий язык с «гэдээровцами». Аварийные партии, составленные из советских и немецких моряков, завели пластырь на кормовую пробоину и начали откачку воды из машинного отделения. С согласия немецкого капитана спасательный буксир «Неотразимый» взял «Arendsee» на буксир, оттащил его подальше от фарватера в сторону песчаной косы и «посадил» кормой на отмель в нескольких сотнях метров от военно-морской базы. Немецкое судно было спасено, а фарватер свободен.
Казалось бы, все неприятности позади. Но, как оказалось, успокаиваться было рано. В момент буксировки немецкого транспорта мощные прожектора спасательного буксира высветили в районе поврежденного правого борта чуть ниже ватерлинии (как раз напротив трюмов «со специальным грузом») некий чужеродный предмет прямоугольной формы, напоминающий пятилитровую банку из-под маслин. Советские моряки не без оснований предположили, что это… неразорвавшаяся мина. Но подтвердить эту догадку можно было, только дождавшись рассвета. Слух о находке мгновенно распространился по кораблю. Экипаж «немца» быстро «запросился» на берег.

Обнаруженный неизвестный предмет (как выяснилось позже, это было действительно мощное взрывное устройство весом более 11 кг) вкупе с неустановленным до конца характером груза на судне повернули ситуацию на 180 градусов. Адская машинка могла иметь часовой механизм и сработать в любой момент. Наши моряки быстро рассчитали, что имевший водоизмещение в 7000 т немецкий транспорт «Arendsee» мог нести в трюме несколько тыс. кг ВВ. А детонация такого количества взрывчатки «разнесла» бы не только наши военные корабли и военно-морскую базу, но и часть города с его населением. Поэтому мину необходимо было обезвредить. Но как?

Александр Кибкало вспоминает: «Тот, кто знаком с минным делом, знает, что любая магнитная мина, установленная на борту корабля, ни съему, ни разминированию не подлежит. Обычно профессиональные мины имеют несколько ступеней защиты. Начиная от простых механических рычагов, прижатых к борту, включая таймеры и системы, реагирующие на изменение магнитного и акустического полей и другие хитрости».

Обстановка требовала немедленного согласования дальнейших действий с Москвой и Берлином. С другой стороны, медлить и ждать в той ситуации было равносильно смертному приговору для спасателей и жителей Луанды. С борта флагмана 30-й оперативной бригады БПК «Образцовый» в Главный штаб ВМФ СССР полетела шифровка с сообщением о ЧП в луандской бухте и просьбой дать рекомендации по разминированию. А до рассвета оставалось еще целых пять часов…


Молчание советского главкома
ТЕМ ВРЕМЕНЕМ экипаж немецкого транспорта срочно эвакуировали на берег. На борту остались лишь верный своему долгу капитан Мартин Кассан, старший механик и грузовой помощник. Под утро к месту событий прибыли представители посольств СССР и ГДР. Нужно сказать, что восточногерманские дипломаты в Луанде сработали исключительно оперативно.
Всего за несколько часов в ночь с пятницы на субботу они смогли связаться с Берлином и получить необходимое согласование на работы по разминированию судна. Военный атташе ГДР в Луанде рано утром привез официальное разрешение своего правительства на разминирование транспорта силами советских военных моряков.

Александр Кибкало вспоминал, что «правительство ГДР было согласно на любой исход этой опасной операции и снимало с нас ответственность в случае гибели транспорта при разминировании». При этом ответа на телеграммы в адрес руководства советского ВМФ не поступало: главком и начальник главного штаба хранили молчание...

Александр Кибкало вспоминает: «То, что ответа на наши шифровки не было, мы не удивлялись. Есть у наших начальников такой защитный прием. Помолчим, посоветуемся, выдержим паузу, чтобы не брать на себя ответственность. Обычно эта пауза берется в сложных ситуациях для того, чтобы за это время подчиненные смогли суметь самостоятельно решить проблему на месте. Это молчание означает: если подчиненный успешно выполнит задачу, то и начальник, и подчиненный молодцы. Если подчиненный будет бездействовать или ошибется, что приведет к тяжелым последствиям, то вся вина ляжет на подчиненного. Тогда уж ему припомнят все — инициативу, действия без разрешения и профессиональную непригодность. Словом, удобная позиция».

Несмотря на отсутствие официального разрешения из Москвы на действия по разминированию «Arendsee», офицеры штаба 30-й бригады за ночь детально рассчитали предложенный А.Кибкало план. Максимально осторожными действиями нескольких водолазов предполагалось застропить мину капроновым фалом и оторвать ее от борта с помощью быстроходного катера.

План был очень рискованным и основывался на предположении, что часовой механизм внутри мины дал сбой и остановился. Однако специалисты отдавали себе отчет, что стрелки адской машинки могли запуститься в момент отрыва адской машинки. Тем не менее, по их расчетам, при скорости отрыва не менее сорока узлов (шестидесяти километров в час) мина за три сотые доли секунды должна отделиться от борта более чем на полметра. Даже если в этот момент произойдет взрыв, его воздействие на борт будет ослаблено. И была надежда, что его силы уже не хватит для детонации, возможно, складированных боеприпасов в трюме.

Кроме того, Кибкало предложил произвести отрыв мины от борта под углом 60 градусов к борту, что существенно бы уменьшало воздействие взрыва на корпус транспорта.
Дело оставалось за малым вопросом: кто выполнит сложнейшую и опаснейшую операцию по застроплению мины?


«Паники мы не ощущали…»
ДОБРОВОЛЬЦЕВ было двое: сам автор плана капитан 2 ранга Александр Кибкало и старший водолаз бригады Владимир Осадчий. С рассветом моряки прибыли на спасательный буксир, облачились в акваланги: им предстоял разведывательный спуск. Еще раз «прокрутили» свои действия там, внизу, и ушли под воду. Чтобы не мешать работе водолазов в бухте Луанда, был объявлен режим «тишины». Приостановлены противодиверсионные мероприятия (плановое гранатометание), а на самом немецком транспорте выключены все механизмы.

«Осмотр мины мы с Осадчим провели минут за пятнадцать — двадцать, — вспоминает А. Кибкало. — Мне они показались вечностью. Но никакой паники мы не ощущали. Хотя над психикой довлело зловещее холодное чувство присутствия смертельной опасности в этой прямоугольной металлической адской машине, желтым пятном прилепившейся к борту. Уже под водой у меня возникла мысль: может быть, сейчас там, на берегу, сидя под пальмой и спокойно потягивая прохладное ароматное пиво, за нами наблюдает один из диверсантов? И держит в руке пульт дистанционного управления минами, злорадно выжидая удобного момента, чтобы нажать кнопку взрыва. Но я понимал, что поддаваться эмоциям нельзя».

Первое погружение позволило сделать важные выводы. Во-первых, водолазы убедились, что к борту «немца» действительно прилеплена мина. Она имела прямоугольную форму и крепилась к стальному борту несколькими внешними магнитами. Поэтому между ее корпусом и бортом оставалось расстояние – около 5 сантиметров. Это был реальный шанс попытаться осторожно завести крепежный трос, не потревожив конструкцию. Во-вторых, никаких механических ликвидаторов — штоков, пружин и т. д. — на мине обнаружить не удалось. Это был еще один существенный плюс в пользу плана Кибкало.

Сам Кибкало даже попытался «прослушать» мину: не возобновил ли работу часовой механизм? Сняв под водой маску и прислонившись ухом к металлической поверхности, он пытался услышать характерное тиканье. Но не услышал. Это не слишком его обрадовало. Опытный военный моряк знал, что в морских минах могут применяться и электронные бесшумные таймеры. При осмотре взрывного устройства водолазы обнаружили провод, идущий от него в глубину. Что это? Имеет ли он отношение к взрывному механизму? Ответа на этот вопрос не было.

Выбравшись из воды, водолазы доложили результаты осмотра командиру бригады и по памяти вычертили подробную схему расположения взрывного устройства. Еще раз в деталях согласовали порядок действий при следующем, уже «боевом» погружении. Доложили план разминирования командиру бригады, проинформировали и представителя ГДР – немецкого военного атташе. Начало операции по застроплению мины и ее отрыву от борта назначили на 13 часов этого же субботнего дня. Ждать было нельзя, несмотря на отсутствие разрешения и рекомендаций от главного штаба ВМФ. Москва по-прежнему молчала…


Приступить к разминированию…
ГЛАВНЫМ в процессе подготовки к скоростному срыву мины был этап обвязки взрывного устройства мягким, но прочным капроновым тросом. В данной ситуации стальной трос категорически не годился, так как металл мог изменить магнитное поле мины. Кибкало вспоминал, что они с напарником «использовали двухсотметровый капроновый трос (фал) диаметром 22 миллиметра. К фалу через определенные промежутки привязали пластиковые поплавки от рыболовной сети и змейкой разложили его на поверхности воды у борта транспорта».

Расчет был прост: пока катер набирает максимальную скорость, уложенный на воде трос за счет поплавков будет равномерно вытягиваться. Это гарантировало, что отрыв объекта произойдет не при разгоне катера, а при достижении им максимальной скорости. Перед «боевым» погружением советские моряки попросили покинуть судно и сойти на берег немецкого капитана вместе с помощниками. От греха подальше удалили от корабля и всех посторонних.

Тем временем командир катера доложил о готовности к «старту». Кибкало дал «добро». Взвыл мощный двигатель, верткое, маленькое судно рвануло с места и быстро набрало максимальную скорость. Буквально на глазах трос вытянулся в прямую струну, а поплавки выскочили из воды. Настал решающий момент. И вот она, мина, оторвавшись от борта и подталкиваемая потоками воды, выскочила на поверхность! Взрыва не последовало. Это была полная победа!
Катер отбуксировал взрывное устройство на песчаный пляж. Вокруг выставили оцепление. Дальше в дело вступили специалисты-минеры. Прежде чем уничтожить мину, ее аккуратно разобрали.
Выяснилось, что корпус адской машинки был сделан из 5-литровой жестяной банки прямоугольной формы из-под консервированных маслин. Жесть была светлого цвета. По периметру мина была обернута пористой резиной. С одной стороны к банке по углам крепились четыре магнита размером 4х5 см.
Составные части внутри мины оказались скреплены изолентой. К донному основанию адской машинки опять же скотчем был прикреплен взрыватель, от которого тянулся провод длиной около 7 метров. На поверку он оказался… бикфордовым шнуром. Вес ВВ устройства составил 11 кг. После тщательного исследования советскими специалистами мина была ликвидирована: подорвана в пустынном месте на берегу. При взрыве образовалась внушительная воронка: два метра в глубину и почти пять – в диаметре.


К магнитным минам не прикасайтесь…
НА СЛЕДУЮЩИЙ день, после того как была обезврежена диверсионная мина с транспорта «Arendsee», в Луанду в штаб 30-й бригады советского ВМФ в Атлантике пришла явно запоздалая телеграмма из Москвы с указаниями по разминированию. «К магнитным минам не прикасайтесь. Поставьте транспорт в док и вырежьте часть борта вместе с минами. После этого осторожно транспортируйте их в безопасное место». Абсурдность данных рекомендаций была очевидна.
А вскоре появилась и докладная на имя советского главного военного советника в Анголе, где высказывалось предположение, что снятая мина была не чем иным, как «дезой».

И что четыре заряда, подорвавшие ангольский корабль и немецкий «Arendsee», были профессиональными, сработавшими от радиосигнала или имевшими часовой механизм подрыва. А пятую «самоделку» с 7-метровым бикфордовым шнуром диверсанты оставили у борта «Arendsee» специально, чтобы ее потом обнаружили.

Для чего? Видимо, для того, чтобы было легче свалить диверсии на повстанцев из антиправительственной группировки УНИТА. В пользу этой гипотезы говорило и то, что никакого часового механизма или радиовзрывателя в мине так и не нашли.
В принципе, эта версия вполне имела право на жизнь… Но значит ли это, что Кибкало и Осадчий напрасно рисковали своими жизнями? Значит ли это, что весь личный состав нашей бригады в Луанде зря тратил нервы, время, материальные ресурсы? Может, стоило последовать «рекомендациям» из Москвы и не прикасаться к мине? К тому же и груз на «Arendsee» оказался не столь опасным, хотя это выяснилось гораздо позже. Ответ на этот вопрос однозначен – нет, не напрасно, не зря.
Александр Кибкало: «По прошествии нескольких лет я с разных сторон оценивал эти события и пришел к выводу, что мы все сделали правильно и своевременно. Наша совесть чиста. Мы не допустили трагедии, гибели судна и людей. Я горжусь этим».

Вот только примешивается у Александра Александровича Кибкало к этому чувству гордости и обида за то, что столь блестяще проведенное разминирование не получило ни у советского, ни у ангольского военного командования должной оценки: офицеров и мичманов, участвовавших в операции, так ничем не наградили.
Зато у советских моряков навсегда остались в памяти счастливые слезы капитана спасенного судна Мартина Кассана, который уже было попрощался со своим кораблем и его грузом.

А у Александра Александровича сохранился и подарок от немца – маленький фарфоровый сапожок-рюмка, который Мартин вручил офицеру со словами благодарности: «Александр, я никогда не забуду тебя и обстоятельств, при которых мы познакомились. Теперь мы друзья. Прими на добрую память о событиях, которые мы пережили». И они оба, немецкий и русский капитаны, выпили из этого сапожка по глотку шнапса: за спасение, за дружбу, за героизм и боевое братство, закон которого – никогда не бросать товарища в беде.