Искупление
buda5 — 01.12.2023
ОН очнулся от тупой боли в пояснице. Во рту стоял привкус бетонной пыли, пересохший распухший язык царапнул нёбо. С трудом проморгал засыпавший глаза песок, но в окружающей кромешной тьме зрение было бесполезно, или...
Ослеп?! Он инстинктивно дёрнулся и немедленно поплатился — приступ слепой паники был безжалостно раздавлен адской болью: будто стальные крючья впились в позвоночник и, кроша рёбра и разрывая нервы осколками позвонков, рванули хребет из тела.
Перед глазами полыхнуло алым, но вместо вопля боли из пересохшего горла вырвалось невнятное, еле слышное сипение.
Нет, так не пойдёт... Он несколько раз вдохнул затхлый подвальный воздух вперемешку с бетонной пылью. Нужно успокоиться и оценить последствия падения.
Руки слушались. Но правая была придавлена весом тела и ей было не пошевелить, зато левой, сквозь сыпучий мусор и обломки камней удалось дотянуться до нагрудного кармана, где лежал запасной фонарь.
Тусклый огонёк неожиданно сильно резанул по глазам.
Зрение есть — уже неплохо.
Он лежал на боку, возле груды обломков бетонной лестницы по которой спускался. Последнее, что осталось в памяти — поплывшая из-под ноги ступенька, опрокинувшая его во тьму, на торчащие штыри ржавой арматуры.
Ох, не нужно было лезть в этот подвал...
Мощности фонарика едва хватило осветить груду обломков, а далее и с противоположной стороны всё терялось в непроглядной тьме.
Батарейки стоило бы давно поменять, но они, проклятые, не попадались. Магазины с ними разграбили в первую неделю после удара.
В полуметре перед собой он увидел присыпанный серой пылью ботинок. Знакомый ботинок. Свой.
Осторожно дотянулся до него, дёрнул и... обнаружил в ботинке ногу. Собственную, неестественно гнущуюся, перебитую ногу. Из штанины, придавленной куском лестничного пролёта, торчал обломок кости. Но боли не было. И это испугало больше всего.
Он судорожно ощупал пространство вокруг себя левой рукой.
В районе поясницы она наткнулись на бетонную балку, под которую не удалось подсунуть даже ладонь.
Тело ниже пояса, за исключением переломанной, выдернутой из суставов ноги, оказалось под бетонным завалом. Позвоночник, очевидно, перебит. Значит спасения нет. Это конец. Оставалось только ждать в надежде умереть раньше, чем поднимающаяся волнами от поясницы нестерпимая боль заполнит всё тело.
Паника неожиданно быстро ушла, уступив место апатии. В опустевшей голове билось о стенки черепа одно единственное слово: "безнадёга".
Неизвестно сколько он так пролежал, когда его внимание вдруг привлёк тихий шорох в чернильной темноте. Показалось? Нет! Снова шорох. И ещё раз.
Молнией полыхнула дикая, безумная надежда, сжигая напрочь инстинкт самосохранения:
— Помогите! Эй! Кто там? Я здесь! Помогите!
Он пытался кричать, сам того не понимая, что издаёт лишь едва слышный хрип. Затем прислушался. Шорох стих.
Мучительно, стараясь не тревожить спину, он откашлялся, выплюнул кровь перемешанную с цементной пылью. Перед глазами в калейдоскопе боли снова заплясали багровые пятна.
Скорее всего, он снова потерял сознание от боли, потому что когда в следующий раз приоткрыл глаз, фонарик светил заметно слабее.
Но знакомые шорохи стали гораздо ближе, гораздо громче, гораздо чётче. Теперь в них можно было опознать едва слышные шаги чьих-то лёгких ног. Или лап. Кто-то подбирался поближе, пока он лежит без сознания.
Вот в тусклом свете фонаря стало видно, как из-за завала осторожно выглянуло животное. Для крысы слишком большое. Кошка? Собака? Скорее всего. Кого ещё зверя может занести в лежащий в руинах войны город?
Подождав, пока тёмный силуэт приблизится почти вплотную, он из последних сил махнул рукой с фонарём в сторону приближающейся твари.
Перед тем, как снова потерять сознание от навалившейся адской боли он успел увидеть маленькую ладошку, тянущуюся к ботинку с культей его ноги...
Когда он в следующий раз пришёл в себя фонарик едва мерцал. В полуметре перед ним на корточках сидел ребёнок, лет шести. На невероятно грязном лице его, неотличимом цветом от одежды и волос, мерцали белки глаз.
— Простите. Я думала вы мёртвый. Я подожду. Простите. Очень хочется кушать.
Навалилось сразу всё: злость, ненависть, жалость, сострадание, беспомощная ярость и, внезапно, неисчерпаемая бездна вины.
— С кем ты тут? Как тебя зовут?
— Юля. Я живу тут совсем одна.
Единственное, что он, раздавленный как таракан, смог выговорить:
— Юлечка, прости нас.
— За что? Вы же мне ничего плохого не сделали!
Снова перехватило дыхание. А может, такой конец — это искупление? Может плоть — это лучшее что он может оставить после себя? К чёрту душу… или нет?
— Сделали, Юля, сделали. Знаешь, я скоро умру, а ты... поступай как собиралась. Ешь. У меня только одна просьба. Пожалуйста, помолись о нас!
— Хорошо, но я не знаю как. Я не умею!
— Это просто. Я научу тебя, запоминай: "Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля…
Слабеющий, запинающийся, срывающийся в неразборчивое бормотание лихорадочный шёпот вознёсся, растворяясь бесследно в мёртвой тьме, над умирающим и хмурившей лобик Юлей, старательно запоминающей слова. Шёпот стих.
После короткой паузы девочка виновато произнесла:
— Простите. Я только начало запомнила.
— Это ничего, Юлечка, этого достаточно, просто повторяй начало, за нас, за всех... пожалуйста, повторяй...
Дядя затих.
ОНА коснулась ладошкой его лица. Подождала. Но дядя больше не шевелился.
Тогда Юля принялась старательно повторять слова молитвы. Те, что запомнила.
Они взлетали мотыльками, путались многоголосым эхом в мёртвой тишине многоэтажной подземной парковки, неслись сквозь ставшую ей привычной за месяц темноту куда-то вверх.
Слова молитвы обо всех дядях и тётях, молитвы, которую они заслужили:
— Отче наш, ежа неси, но не беси... Отче наш, ежа неси, но не беси...
|
|
</> |
Оплата зарубежных сервисов и подписок
Цветотипы
Картинки Московского Метрополитена
Без названия
В книжный в доме 24/43 шоссе Энтузиастов мы ходили очень
Отзыв
Куда они бежать будут, когда все закончится?
Первый из пяти (Девятая "Батина"). Конструктор от JoyToy.
Как выбрать стиральную машину по классу отжима и энергопотребления

