Иоска

merienn — 24.03.2012 *суббота вечер, все ушли на фронт, но я зачем-то вешаю старый рассказ*

- Иоска вернулся, - вполголоса говорил отец, но Марех услышала и навострила уши.
- Это который Иоска – убийца?
- Да,- спустя паузу нехотя подтвердил отец.
- Я тебе сложила сумку с мандаринами, приедешь – привезешь обратно, не забудь, - утомленно разогнулась мама и поправила шапочку.
- Мам, - капризно протянула Марех, - ну как я дотащу эту тяжесть одна?! Больше ничего не давай с собой. Вернее, что-то съедобное, зачем мне эта мочегонная красота.
- Отвезешь дяде, что за эгоизм, - упрекнула мама. – Не надорвешься, твой дядя нам сколько лет помогал, и это самая малость, что я могу для него сделать. Неблагодарность – страшный грех!
- Ну причем тут сразу неблагодарность, - пожала плечами дочь. – Если уж надо благодарить, то не за счет моего позвоночника!

Над головами раскинула крылья лиловая птица сумерек. Осень пока еще притворялась летом, еле заметно убавляя жару по вечерам, и уже сладко спалось под толстыми стегаными одеялами, и подсыхали с острых концов длинные листья персиковых деревьев.
- Надо же, как быстро годы пролетели, - снова обратилась мама к отцу. Он щелкал секатором, срезая золотые плоды с изумрудных деревьев, и прекрасно понял, о чем шла речь.
- Тогда казалось – пятнадцать лет никогда не пройдут, - отозвался он, рассматривая чуть подпорченный мандарин, размышляя – выбросить его прочь или положить в ящик. – Сколько раз тебе говорить – не складывай в корзину, они там раздавятся, вот тебе ящик!
- Ну паааап, - закапризничала Марех. – Корзина такая красивая, и потом ее нести будет удобно, а эти ящики мне спину надрывают!
- Оставь, ради Бога, папа отнесет, - раздосадованно бросила мать.
- Слушай, мам, зачем ты носишь зимние шапки летом?! - не унималась Марех. – Если кто-то приедет – на кого ты похожа?
- Не нравится – не смотри, - пошла к дому мать. – Я кур загоню, а вы потом не забудьте калитку запереть, а то знаю я вас.
- Ты все-таки с матерью поласковее, - понизил голос папа. – Как будто не знаешь – она мерзнет и часто простуживается, дались тебе ее шапки.
- Пап, вы очень зря меня так поздно родили, - слезливым голосом возразила Марех. – Я только начинаю жить, а вы уже хотите быть стариками!
- Вот ты даешь, - мирно ответил папа. – Хочешь помогать – помогай, а нет – не надо тогда приезжать. Мы тут живем, как нам нравится, предлагали и тебе тоже, а ты от всего нос воротишь.
Марех глянула полными слез глазами на отца и хотела уже что-то излить – обидное и злое, но вечер был вокруг такой тихий, шелковый, пахучий, что слезы закатились обратно и затушили обиду.
- Папа, - так же мирно сказала Марех. – Не начинай заново. Утром отвези меня пораньше – хочу на работу успеть.

Автобус жужжал, как бензиновый улей, Марех протиснулась на свое место с огромной сумкой и села, стараясь поджать под жесткое дерматиновое сиденье ноги.
Водитель курил смердящую цигарку за рулем, переговариваясь через окно с напарником, полногрудые женщины в трикотажных юбках тащили орущих сопливых детей к своим местам, сжимая билетики так крепко, словно от этих крохотных квадратиков бумаги зависела жизнь и смерть.
Марех сидела на боковой скамейке, лицом к проходу. Смотреть на деревенских пассажиров было скучно и неприятно, она стала разглядывать вокзал.
Смутно знакомый человек в старомодном костюме поднялся по ступенькам, ловко ухватившись за поручни. Чинно сверил билет у водителя и сел напротив Марех.
Было видно, что ему все происходящее доставляет немыслимое наслаждение – он улыбался, помогал озверевшим от жары теткам успокаивать зареванных детей, рассматривал попутчиков, справлялся о здоровье, самочувствии, цели поездки и даже – кто какой фамилии. Отвечавшие получали от него непременное бурное одобрение – и фамилия была славная, и цель поездки самая благородная, хотя крестьянин всего лишь вез продавать на рынок груши.
- А вас я знаю, - лукаво обратился человек в сторону Марех, и она с легким ужасом поняла, что это он – именно ей.
- Вы же Марех? – Уже неловко было отворачиваться, пришлось посмотреть в лицо странному мужику – один глаз его сверкал радостью, а второй – о боги! - был затянут бельмом.
- Да, - краснея, подтвердила Марех. – Я вас не припомню, извините.
- Да как же ты можешь меня помнить – я уж пятнадцать лет тут не бывал! – шумно обрадовался мужик.
«Иоска, - ошпарила догадка. - Убийца».
- Да ты не бойся меня! – перегнулся Иоска. –Тот, кого я отправил на тот свет, заслужил это. Но и я заслужил эти пятнадцать лет. Теперь вернулся – все заброшенное, заросшее! Но как я по всему этому скучал! Теперь я еще полон сил, буду сад поднимать.
Марех слушала, окаменев.
Господи, это страшный сон. Еще сорок минут слушать этот бред. За что?! Не приеду сюда больше, никогда.
- А ты так выросла, - ласково сверкал Иоска единственным глазом. – Я сейчас еду - знаешь куда? В типографию. В тюрьме написал стихи. Книгу хочу напечатать!
Марех невнятно промычала, проклиная свою вежливость. Как в ловушке – никуда не выйдешь!

Автобус, наконец, дернулся, со скрипучим вздохом затворил двери и двинулся с места.
Марех молила небеса послать хоть какого-нибудь пассажира потолще, который бы встал в проходе между ней и Иоской, но как назло, всех сидели на своих местах. Иоска подозрительно воодушевился и даже поменялся с дремавшим рядом с Марех сухим стариком.
Автобус несся мимо чудесных кудрявых рощ, зеленый свет мягко плыл по лицам, местами выныривало море, вызывая приступы радости Иоски. Он рассказывал Марех о своих стихах и обещал написать еще.
- Разве это не чудо? А люди живут и не видят вокруг себя ничего, но я над ними не смеюсь – я их жалею.
Марех сидела с непроницаемым лицом и мысленно спрашивала - а меня ты пожалел?! И хохотала неслышно, представляя, как будет рассказывать все это девочкам.
Выгрузив сумку из автобуса, она кое-как онекивалась от настойчивой помощи попутчика, поймала такси – черт с деньгами, надо как-то избавиться от этого ненормального. Оглянувшись, она увидела – Иоска стоял на вокзале и смотрел ей вслед, сжимая в руках коричневую папку с завязочками.
«Господи, прав был друг мой Борька – вокруг меня одни ущербные собираются», - горько умехнулась Марех и приготовилась торговаться с таксистом.

К родителям она в самом деле не смогла поехать недели три. Когда собралась – уже настала настоящая осень, мокрая, в резиновых ботах - все как положено.
- Ты в город вместе с Иоской ездила? - сразу же спросил папа.
- Да, - замешкалась Марех, не сразу вспомнив. – А что такое?
Родители переглянулись.
- Он тут приходил, просить твоей руки, - усмехнулась мама. – Только не злись – просто так говорим.
Марех покачала головой.
- Вы меня с ума сведете, - сказала она. – Вы так хотите, чтобы я жила тут, что готовы отдать меня одноглазому старику-убийце!
- Да что ты, в самом деле! – рассердился папа. – Слова при ней не скажи. Ничего мы не хотим, какой еще Иоска.
- Я хочу уехать, - решительно сказала Марех. – Обратно, в аспирантуру. Я здесь с ума сойду.
- Делай как знаешь, - сказала мама и ушла лущить кукурузу у огня.

Спустя пару месяцев Марех начала работать в редакции. Отъезд ее уже не будоражил, новые знакомства опутали по рукам и ногам. Разведенный поклонник был вполне пригоден для беседы – и иногда приглашал на кофе. Он критиковал длинную косу Марех, она млела и злилась одновременно.
В деревню она приехала, полная тайны - уже настало время быть взрослой и не огорчать родителей. Марех успокоилась и не тревожила их претензиями, мама приглядывалась и надеялась, что скоро дочь сообщит о замужестве.
За ужином папа сказал:
- Кстати, Иоска умер, бедный.
- Ой, - расстроилась мама. – Зачем ты сейчас про него?
- А что с ним случилось?
- Да кто знает, - меланхолично пожал плечами папа и выпил вина из любимого граненого стаканчика. – Ох, кисловато вышло в этом году! Нашли его соседи. Говорят – сердце прихватило. Пятнадцать лет сидеть – это вам не шутки. И тут все пошло не так. Жалко, хороший был человек, земля ему пухом.
- А кого он убил хоть? – спросила, наконец, Марех.
- Любовника жены брата, - ответил папа. – Восстановил поруганную честь семьи. А брат к нему потом ни разу даже не пришел. Отделились – и Иоскин дом с садом так заросли бурьяном. Ни за что пропал человек.
- Полное имя его так и было – Иоска?
- Иосеб его звали. Иосеб. А деревенские прозвали Иоской – за стихи.
Марех ушла спать в дальнюю комнату, захватив горячий кирпич в полотенце. Она долго пыталась собрать тепло, скрутившись жгутом под влажноватым одеялом.
Дождь рисовал на стене ветками черешен, капли постукивали по жестяной крыше.
А ведь Иоска был единственным человеком, который попросил моей руки у родителей, думала Марех, и ее медленно поглотила густая, сладкая, пахнущая мандариновыми корками печаль.

Сохранено