И никому не показалось странным

alfare — 24.09.2021 Сейчас мне кажется, будто я встретил её в падающем здании. Это был сон про город, в котором начиналось землетрясение. Одной частью своего сознания я боялся не меньше, чем любой из тех, с кем подобное случилось бы в реальности. Другой – я понимал, что сплю, и если погибну, то всего лишь проснусь. Был, правда, ещё риск умереть в момент пробуждения от испуга.

Интересное это ощущение, такой половинчатый страх, когда тебе одновременно жутко, как никогда в жизни, но всё равно понарошку. Благодаря ему такие сны позже вспоминаешь с болезненным наслаждением и втайне хочешь пережить их снова.

…Город был почти пуст. Я не знаю, как в нём оказался, но теперь уверен, что искал нечто, нечто такое, что можно найти только в мире, где происходит катастрофа. Я даже не знаю, материальное это нечто или оно ближе к неуловимому чувству, переживанию. Возможно, это было ни то, ни другое, но и то, и другое вместе, так сказать, овеществлённое переживание, сублимация экстаза конца.
Тогда, в те мгновения, я ничего такого, конечно, не осознавал. Я метался по пустым улицам, по каким-то переходам, заглядывал в квартиры, замирал на автобусных остановках, озираясь. Время было растянутым (или сжатым), потому что я как-то очень быстро успел оказаться в разных местах. Я не мог найти то самое, важное, смутно догадываясь, что это будет где-то высоко, в какой-то из башен из стекла и бетона, связанных со страхом высоты.

…Потом я всё-таки поднялся в одну из таких башен, нет, не поднялся, не помню, чтобы я поднимался, но я был там, физически чувствуя, как наклоняется и падает подо мною пол. Очень медленно, постепенно ускоряясь.
Чувство разделённости стало предельно сильным. Я и не-Я, мы были отделены – и вместе. Отделены настолько, что я бы сейчас не смог узнать, понять, соединиться с другим собой, мы теперь существовали полностью отдельно, но всё равно – были одновременно одним.
И тогда в дверях какой-то комнаты я почти столкнулся с нею. Не могу её описать, знаю только, что когда её увидел, понял, что нашёл. Схватил за руку и потащил. Куда-то по другим комнатам, коридорам. Башня стала падать быстрее…

…Я очнулся и понял, что жив. Впрочем, это было неважно, всего лишь доля секунды на вдох. Вокруг не было ни города, ни её. Равнина, поросшая травами, невысокие холмы, солнце, не очень яркое, и всё. Впрочем, город был, вдали, очень далеко. Прислушиваясь, я понял, что время всё ещё длится. Меня выбросило куда-то в сторону, но город был, и была…

Потом всё как-то сжалось, в смысле, произошли всякие события, описывать подробно я их не стану, во-первых, потому что это не интересно, а во-вторых, они всё равно позже сложились, как те картонные фигурки в книжке, что становятся объёмными только пока книжка раскрыта. Я помнил свой путь в Город, возможно, долгий и длинный; и чем ближе я приближался к Городу, тем яснее понимал, что ничего не получится – расстояние превращалось во время, Город впереди, красивый и богатый, был тем же самым, но другим. Меня мучило это несоответствие больше всего тем, что я не мог уловить, обозначить разницу. Если бы сделал это, я бы нашёл код ошибки, я бы знал, хотя бы примерно, что я сделал не так.
–Они высокие такие! – сказала она рядом со мной.
Я обернулся, как облитый ледяным огнём, но её не было, конечно, ни рядом, ни позади. Зато я понял, почему путь такой долгий – до Города было слишком далеко, его новые башни, дворцы, мосты – были как водопады, льющиеся с неба. Город вавилонских башен, и самое удивительное, я теперь был уверен, что Город менялся, пока я приближался к нему, менялся особенным образом, словно смещаясь во времени, вперёд, его здания не просто вырастали, они сверкали цветами, которых я не знал, от них словно исходил запах, распространяющийся не через воздух, а иначе, как электромагнитное поле, пронизывая меня – это, как я понял, был даже не запах, а Время.
Бесполезно, понимал я. Чем ближе я к нему подойду, чем дальше сдвинется Время, она останется в прошлом этого Города будущего, города, выросшего на руинах.
Эта мысль была какой-то очень простой, ясной, сильной, бесконечной, от неё было облегчение, как будто ты плакал, долго. Точнее, это всё так и было, просто здесь это проживалось иначе. Я лежал в траве, а город медленно отодвигался от меня, чувствуя свою ненужность. Я чувствовал себя выплакавшимся и каким-то даже отдохнувшим, что ли. Как будто прошло несколько дней. Я поворачивался на бок и смотрел, как кузнечик качается вместе с травинкой. Время было связано с пространством. Глаза у кузнечика были разные, один зелёный, как он сам, другой почему-то коричневый. Посередине глаз были точки с пустотой.
Это странное ощущение, смотреть вблизи на равномерно качающуюся травинку с насекомым. Кузнечик словно нарочно не даёт травинке замереть, ему нравится качаться. Он качается и ехидно смотрит на меня пустотой своего коричневого глаза.
Пустота не была страшной. Это вначале так показалось, на самом деле, она как камера-обскура, переворачивает всё наоборот. Она пустая, если смотреть в неё, но можно повернуться и посмотреть наружу.
Там тоже очень много травы, правда, другой. Я не сразу понимаю, в чём разница. Потом понимаю – с этой травой интересно играть. Она домашняя. И ещё – всякая трава имеет своё назначение. Спорыш растёт густыми, пушистыми и ровными полями, это пшеничные поля. Трава, которую мы называем "ромашкой", высокая и мохнатая, это сосны и ели. А ещё сосны и ели – полынь. Калачики – тоже какое-то полезное съедобное растение, забыл какое. Есть ещё трава-яблони. В общем, долго перечислять.
Это не я всё придумал, а тот мальчик, за которым я наблюдаю. Он любит играть в зарослях вокруг дома. Я наблюдаю за ним из травы уже довольно давно, может быть, несколько дней, сам не знаю, зачем. Будто хочу впитать тайну. Мальчик не замечает меня, потому что мне удобно прятаться, и я одного цвета с травой, и если я не захочу, мальчик меня так и не заметит до самого конца лета.
Мальчик играет один, поэтому он всегда молчит. Но иногда откуда-то издалека доносятся ПЕСНИ. Я не понимаю их смысл, и называю их "песнями", потому что они что-то будят во мне, какой-то волнение.
"Ты простынешь, мороженое, надень кофту…"
"…пирожки совсем остыли, из них нужно вынуть сахар…"
"я эти штаны только вчера сахаром напудрила, а ты постирал!"
Мальчик качается на доске. У забора свалили груду досок, и мальчик пользуется моментом, пока одна из этих досок так хорошо и удобно высунулась своим концом. Наблюдая за ним, я тоже взбираюсь на лист осоки и качаюсь.
А потом к мальчику подходит кто-то другой, похожий на него, но не такой. Я чувствую, что этому новому кому-то тоже хочется покачаться на доске, но попросить она не решается, стесняясь, и от этого ей обидно, поэтому она начинает дразнить мальчика, а мальчик сердится и хочет её прогнать, но в какой-то момент сомневается, как будто понимает, что лучше как-нибудь сделать так, чтобы она осталась, но не дразнилась, но только у него не получается. И тут время замирает…

Бывают неснившиеся сны. Они самые тяжёлые. Ты ходишь, как мёртвый, в поисках этого сна, и не можешь его увидеть. И оставить его ты тоже не можешь. Всё равно, что найти попутчика из поезда, которого (попутчика) ты видел только при зыбком свете мелькающих фонарей, лицо его, перечёркнутое тенями, и голос его смешался со стуком колёс и далёким каким-то стоном – то ли гудков встречных поездов, то ли шумом раковин.

Но мне удалось вернуться. Город был тот самый, прежний. Только много, очень много людей. Я подходил, прислушивался. Большая часть ненастоящие: если приблизиться к ним вплотную, ничего не происходило. Они смотрели на меня с недоумением, иногда отступали. Но я помнил, как это было – рядом с нею что-то странно менялось, как будто стоишь у с детства знакомой тебе двери, которую ты так и не открыл. Двор позади тебя двоится: на самом деле там росло такое большое вишнёвое дерево … Если оглянуться, его не будет. Просто трава.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив