Гонконг | поднимаясь к небоскребам


Очень тесный стеклянный и стальной Гонконг, с помощью которого я обещаю показать тебе что-то от Нью-Йорка, почему собственно и называю эту точку на глобусе "азиатским NY", не подчиняется строгим правилам градостроительства, прореживающим в обыкновенных городах высотки: тут не до ровных рядов, тут вы отвыкаете от мышления 2D, когда влево и вправо по карте не подталкивают вас к мысли о вверх и вниз в какой-то особенной манере, тут вы оказываетесь в условиях трехмерной сетки координат и осваиваетесь с буквальными значениями глаголов "подняться" и "сойти", становящихся вровень с обычными "пройти", "пересечь", "повернуть". И из всех картографических приложений на смартфоне самые ваши любимые отныне те, что максимально отражают многослойность вашего пути следования: когда вы сами постоянно на разных уровнях от над- до подземного, и это далеко не Нью-Йорк, это еще дальше.

А при этом в царстве больших зданий часто-часто вы наблюдаете выщербленные грани стен на уровне выше трамвайного роста. И вот под козырьком бейсболки зона видимости яркого и рекламного сити, тогда как выше - словно старые ветви с царапинками. Гонконг будто диковинное дерево: растет снизу чем-то зеленеющим, поднимая ввысь повидавшие времена складки коры.

Наше первое "здравствуй", сказанное городу, звучит на подъеме от приморского уровня к уровню холмов, прячущихся в глубине острова. Продвижение по этой маршрутной линии - прорезание воздуха между жилыми и нежилыми порами, разного воздуха, разного света. Здесь звучит торопливая музыка с электронными оборотами, здесь она забивается людским гомоном, здесь образуются крошечные прогалы неожиданной и не совсем тишины, будто подтаяло, обвалилось, не успело оказаться заметенным, засыпанным, поросшим, спрятавшимся.

Мы остановимся и услышим родительские голоса. В телефонных трубках. За мили и мили. А теперь и за жизни и жизни. Построенное давным-давно сталкивается с ровняющими все с грунтом многоколесными орудиями времени, пришедшими возвестить и возвести новое. Мы нажимаем клавиши, которые когда-то были красными, а ныне до холодка серебристы, отмечая мгновение, когда родная речь перестает быть слышна. Мы испытываем теплоту к этой речи, что провожала нас сюда, что желала нам всего доброго.

Наша нить Ариадны требует безостановочного продолжения. И мы сжимаем ее, стараясь ощутить подушечками пальцев всевозможные тонкострунные подсказки, реверберации знаков на отрезках от ушедшего к тому, в чем мы видим наши надежды.
|
</> |