Герцен и Пирогов

Читая Герцена, невольно сравниваю его мемуары с мемуарами Пирогова.
Герцен оставил после себя «Былое и думы», а Пирогов
книжку с длинным названием «Дневник старого врача, писанный
исключительно для самого себя, но не без задней мысли, что может
быть когда-нибудь прочтёт и кто другой».
Ну, вот «задняя
мысль» хирурга воплотилась в жизнь, — будьте покойны, Николай
Иванович! — «кто-то другой» действительно читает вашу писанину.
Герцен и Пирогов — ровесники. Оба учились в Московском университете, оба (каждый по своему) занимались наукой и оба называют среди ярких воспоминаний детства рассказы взрослых о наполеоновском нашествии и пожаре Москвы.
И оба говорят о зарождающемся чувстве патриотизма.
Герцен пишет:
«Рассказы о пожаре Москвы, о Бородинском сражении, о Березине, о взятии Парижа были моею колыбельной песнью, детскими сказками, моей Илиадой и Одиссеей. Моя мать и наша прислуга, мой отец и Вера Артамоновна беспрестанно возвращались к грозному времени, поразившему их так недавно, так близко и так круто. Потом возвратившиеся генералы и офицеры стали наезжать в Москву. Старые сослуживцы моего отца по Измайловскому полку, теперь участники, покрытые славой едва кончившейся кровавой борьбы, часто бывали у нас. Они отдыхали от своих трудов и дел, рассказывая их. Это было действительно самое блестящее время петербургского периода; сознание силы давало новую жизнь; дела и заботы, казалось, были отложены на завтра, на будни, теперь хотелось попировать на радостях победы.
Тут я еще больше наслушался о войне, чем от Веры Артамоновны. Я очень любил рассказы графа Милорадовича; он говорил с чрезвычайною живостью, с резкой мимикой, с громким смехом, и я не раз засыпал под них на диване за его спиной.
Разумеется, что при такой обстановке я был отчаянный патриот и собирался в полк».
А Пирогов вторит ему:
«...карикатуры над кичливым, грозным и побеждённым
Наполеоном, вместе с другими изображениями его бегства и наших
побед, развили во мне рано любовь к славе моего отечества. В детях,
как я вижу, это первый и самый удобный путь к развитию настоящей
любви к отечеству».
« Не родись я в эпоху русской славы и искреннего народного
патриотизма, какою были годы моего детства, едва ли бы из меня не
вышел космополит; я так думаю потому, что у меня очень рано
развилась, вместе с глубоким сочувствием к родине, какая-то
непреодолимая брезгливость к национальному хвастовству, ухарству и
шовинизму».
Пирогов всерьёз, получается, считал, что по свойствам своего характера, он вполне мог бы быть космополитом. В конце концов опыт жизни за границей у него имелся вполне приличный — с 17 до 30 лет Пирогов жил в Германии, изучая медицину.
Но, как мы знаем, каждый понял патриотизм по-своему.
И Герцен боролся за освобождение русских крестьян умозрительно, из
Лондона.
А Пирогов спасал жизни этим крестьянам, одетым в военную форму, в
осаждённом Севастополе.
Разные дорожки вышли, при достаточно похожих исходных данных.
У нас в Севастополе есть улица имени Герцена, и есть площадь
имени Пирогова.
Имя хирурга носят также Первая городская больница и Морской
госпиталь.
|
</> |