Генри Мэйхью. Уличные продавцы овощей и фруктов, часть 2, ларечница-фруктовщица

О том, что из себя представляют уличные ларьки[1]
[volume i. p.99]
Иные средства, которые приспособили уличные продавцы для того, чтобы выставлять свои разнообразные товары в определенны «точках»[2], или закрепленных \за ними\ местах, следующие. Соломенные шляпы, кепки для мальчиков, женские чепцы, и лубки[3] обыкновенно раскладываются для продажи внутри больших зонтиков, поставленных «вверх ногами». Чулочно-носочные изделия, вместе с мотками лент, каймы, и кружев, некоторые уличные продавцы выкладывают на прилавках[4], в то время как другие просто кладут доску на край тротуара, и на ней выставляют свои товары, как умеют покрасивее. Старые башмаки, залатанные и хорошенько начищенные, ожидающие покупателя - подходи и примеряй - и оловянную посуду, часто выставляют прямо на землю, или, если товаров немного, то используют прилавок[5] или стол.
Многие «стационарные[6]» уличные продавцы используют просто корзины, или лотки, которые или держат в руках, или в охапку, или же привязывают к животу, закрепив ремнями вокруг пояса, или же вешают на шею. Это, в основном, торговки фруктами, салатом, ваксой[7], серными спичками[8], продавцы сэндвичей с ветчиной.
Многие «стационарные» уличные продавцы стоят на мостах или возле них; другие возле причалов, \где причаливают\ паровые пакетботы, или возле перронов железной дороги; очень многие из таких продавцов занимают точку у входа в суд, или на углах улиц; а ларечники торгующие устрицами часто становятся напротив входа в пивные[9].
Обычай предполагает, что уличный торговец, желающий закрепить за собой точку в новом месте[10] должен испросить \на то\ дозволения у домохозяина, напротив чьих помещений[11] он желает поставить свой ларек. По получении такого дозволения больше никаких иных действий[12] не требуется.
Содержательница фруктового ларька[13]
[volume i. p.99. 100] 174
Следующее заявление я получил от женщины, которая «держала ларек» в Мэрилебон[14], на углу улицы, который она называет «мой угол», в течении 38 лет. Мне говорили о ней как о любопытном типаже класса ларечников, и когда я нанес \туда\ визит, я обнаружил «на точке»[15] ее дочь. Ее дочь в высшей степени отличалась тем красноречием, которое привлекает в уличных торговцах, точно так же, как я выяснил, как и ее мать, когда та присоединилась к нам. Они сыпят благословениями направо и налево; и когда кто-то из стоявших рядом людей, услышав фамилию этих ларечниц, заметил мимоходом, что вот жокей с такой же фамилией недавно выиграл Дерби, то дочь воскликнула: «Выиграл, выиграл, как же ему было не выиграть; он приходится родней моему дядюшке, вот же куча деньжат семье привалила! Благослови Господь всех тварей земных! Благослови Господь всех и каждого! Грецкие орехи, сэр, грецкие орехи, дюжина на пенни! Да ни в жизнь я вам гнилого не подсуну, статочное ли дело и подумать-то такое на бедную женщину[16].» Дочь была одета в серо-коричневого цвета пальто, облекавшее ее особу с головы до пят. Когда я увидел мать, та в руках несла подобное же пальто, так как шла к ларьку; и она использовала это пальто совсем так, как дамы используют муфты – руки ее были засунуты внутрь \свертка\. Старая, темных цветов одежда матери, казалось, была, если воспользоваться выражением Вальтера Скотта, «словно вилами на \нее\ накидана»[17]. Обе эти женщины поначалу проявили подозрительность, и никак не удавалось им объяснить, в чем цель моих расспросов; но спустя некоторое время, мать стала не просто общительной, а говорливой, рассказывая мне – и проявляя немалое раздражение, когда ее прерывали – о том, как живут люди в их околотке. Меня сопровождал один весьма смышленый «костамонгер»[18], который заверил меня, что не сомневается, что все заявления старухи совершенно соответствуют истине[19], и, как я выяснил впоследствии в ходе других расспросов, так оно и было.
«Ну, сэр» начала она, «так что же вам от меня надобно? Обязана я вам чем-нибудь? Здесь у нас и так есть должностные лица на половинном жаловании от которых проку никакого; чего вы-то хотите? Попридержи язык, дурочка малолетняя», [это дочери, которая начала было что-то говорить], «что ты можешь понимать во всех этих делах?» После того, как я дал ей удовлетворительные для нее объяснения, \из которых следовало\, что я не собираюсь причинять ей никакого вреда, она продолжила свою речь, поплевав предварительно, что является обыкновением для людей этого класса, на монету «на удачу»: «Конечно, сэр, все это очень даже прилично и хорошо. Да, я повидала мир – городской мир, и деревенский мир. Я не знаю, где я родилась; но вы на это не обращайте внимания – никому до этого никакого дела нет. Я не знаю ничего о моих отце и матери; но я знаю, что мне еще одиннадцати не было, когда я ходила по городам и весям[20] с моей хозяйкой. Моя хозяйка промышляла контрабандой. Я тогда и не знала, что такое контрабанда – Господь с вами, правда не знала; не больше обо всем этом знала, чем сейчас знаю, кто вот этот уличный фонарь сделал. Я вкуса-то того что мы перевозили не ведала в течение двух лет – не отличила бы от пива. С тех пор, Бог свидетель, я это вкус хорошо узнала. Моя хозяйка как-то раз целую кучу денег выручила в Дептфордских доках. Людям там все не платили и не платили, и не выпускали их, до двенадцати ночи – даже и не знаю, что за ночь была, все дни тогда друг на дружку похожи были – и они покупали у нас до часу, до двух, даже до трех ночи – а может, это была ночь на воскресенье, очень может быть. Не знаю, сколько моя хозяйка выручила; кругленькую сумму, уж за это можно не беспокоиться. Ко мне она вполне хорошо относилась. Я не знаю, сколько пробыла с хозяйкой. После я работала на сборе хмеля, на сенокосах[21]; но вот эта точка на моем углу у меня тридцать восемь лет – да! исполнилось тридцать восемь. Бесполезно спрашивать, сколько я поначалу выручала – этого я не могу сказать; но уверена, что выручала более чем в два раза больше того, что мы сейчас с дочерью выручаем, вдвоем. Хотела б я, чтоб люди, которые думают, что мы тут бездельничаем теперь, побыли здесь со мной один денек. Они б у меня сразу поняли, что к чему. Я не выручаю – мы вдвоем не выручаем – и 15 шиллингов в неделю теперь, и половины-то того, когда за все расплатишься. Что б мне \пропасть\[22], ежели не так. Проклятые[23] мальчишки разве дадут.» Далее последовал рассказ о торгующих мальчишках, во всем подобный тем, что я приводил ранее. «У «Кентербери» куча мальчишек, и они мне житья не дают. Я могу сказать, и всегда могла, как идут дела и работающего люда. Когда у мастеровых с работой хорошо, у их детей всегда найдется полпенни, чтоб у меня потратить. А если дела плохи, то никаких полпенни нет. Пенни эти идут на буханку хлеба, или чтобы купить свечку. Было время когда я могла скопить денег, да семья у меня злосчастливая[24]. Мой муж? Не стоит про него. Да \пропади\[25] он. Я уж много лет вдовствую. Мой сын – неважно, сколько у меня детей – женат; он обслуживал машину[26]. Но он потерял \работу\ из-за плохого здоровья. Работа была в цеху где перо перебирают[27], и ему в горло попал грипп, и укашлял его совсем; и тогда он поехал в деревню, за 108 миль, к матери его жены. Но мать его жены жила тем, что в лесу соберет[28], и всяким таким прочим, и не могла помочь ему и его жене; тогда он уехал, и сейчас со мной. Иногда ему перепадает работа у зеленщика, это 6 пенсов в день, и немного еды; совсем немного – чуточку. Я должна давать ему приют. Я не могла его выгнать. Да если б какой турок из числа моих знакомцев был в беде, а у меня было б всего полбуханки, я б и ему \турку\ отдала б половину, каким бы турком он ни был, вот правда отдала бы, сэр! Из этих 6 пенсов за день моему сыну – ему, бедняге, всего-то двадцать семь лет! – хочется немного на табачок[29] и пинту пива. Ведь отказать ему в этом было бы противоестественно, ведь правда, сэр? Он все тревожится о своей жене, которая живет со своей матерью, за 108 миль; и о своей дочке маленькой; но я ему говорю, погоди, может, будут у тебя еще дочки. Господь свидетель, они-то являются когда их вовсе не ждут. Я шучу и говорю, что все мои старые воздыхатели помирают один за другим. Старый Джеми помер внезапно. Он мне одалживал деньги иногда, но я ему всегда отдавала. Когда-то у него была пивная, и деньги у него были, когда он умер. Я с ним виделась за день до его смерти. Он лежал в постели, и был вроде как не совсем в себе; хотя со мной разговаривал довольно разумно. И вот он сказал мне, так сказал[30]: «Не разопьешь ли со мною пол четверти[31] рома, как мы прежде частенько пивали?» «Конечно, Джеми», говорю я, «за этим самым и пришла.» Бедняга! Его друзья сейчас ссорятся из-за того, что он оставил. 56 фунтов, как они говорят, и, скорей всего, пойдут они с этим в суд, да все и потеряют. Вот когда я помру, никаких таких ссор не будет, ну разве что ломбардные квитанции не поделят. У меня сейчас хватает как раз на еду, и раньше хватало как раз на еду; но та еда, на которую хватало раньше, была куда как получше. А теперь взгляните, какие у меня расходы. Во время оно то мне и заказчицей случалось быть. Покупала я тогда, как и многие вроде меня, синие матерчатые передники, напротив театра Друри лэйн: сама мастерская[32] и до сих пор там есть, только я не знаю, что это теперь за мастерская; не могу вспомнить. Я отдавала по 2 шиллинга 6 пенсов за ярд, это было где-то от двадцати до тридцати лет назад, на один передник, и уходило на него два ярда, и я платила 4 пенса за работу, так что передник стоил мне 5 шиллингов 4 пенса – в те времена это почти ни за что не считалось. Тогда у меня в смысле денег по-другому было. В церковь я вообще не хожу; ходила когда была совсем маленькой в Севеноукс[33]. Думаю, я родилась где-то там поблизости. Я забыла, как церковь выглядела изнутри. Никто из костамонгеров в церковь не ходит, разве что отщепенцы[34], которым хочется выглядеть хорошими. Я покупаю мои фрукты на Ковент-гарден[35]. Яблоки сейчас 4 шиллинга 6 пенсов бушель[36]; но бушеля мне может хватить на два, три, или четыре дня.»
[…]
“London Labour and the London Poor” by Henry Mayhew
A Selection by Rosemary O’Day and David Englander
Published 2008 by Wordsworth Editions Limited
In memory of David Englander
«Лондонские работяги и лондонская беднота» Генри Мэйхью
избранные места, подборка Розмэри О Дэй и Дэвида Инглэндераиздано в 2008 году издательством Wordsworth Editions Limited
в память о Дэвиде Инглэндере
[1] street-stalls https://en.wikipedia.org/wiki/Stall_%28enclosure%29
[2] pitches
[3] stampsэстампы, гравюры
[4] stalls
[5] stall
[6] stationary
[7] blacking
[8] congreves
[9] public-houses
[10] to “pitch” in a new locality
[11] premises
[12] no other course is necessary
[13] A fruit stall keeper
[14] https://en.wikipedia.org/wiki/Marylebone
[15] at the “pitch”
[16] which is a great thing for a poor 'oman for to offer to do. Не очень понятная фраза
[17] Уэйверли (Waverly) том II, глава I http://www.readbookonline.net/read/5166/18014/
[18] costermonger уличный торговец, изначально – торговец или торговка яблоками, особенно сорта «костер», ныне не существующего
[19] perfectly correct
[20] went through the country
[21] was a-hopping, a-haying
[22] d-d if I do
[23] d-d boys
[24] misfortunate
[25] D-d him.
[26] ingine
[27] feather house
[28] got her living by wooding
[29] ‘baccy
[30] and he said, said he
[31] quartern
[32] shop
[33] Sevenoaks может, вот это https://en.wikipedia.org/wiki/Sevenoaks, а может другой какой-нибудь городок или городишко, или даже улица, мало ли в Англии дубов
[34] rogues
[35] район Лондона, в прошлом овощной и фруктовый рынок, там же Королевский оперный театр (где и сидела Элиза с фиалками) https://en.wikipedia.org/wiki/Covent_Garden
[36] мера ёмкости, 36,3 литра