Этимология названия языка эсперанто

mevamevo — 03.10.2024

Продолжим наши эсперантологически-этимологические штудии (перечень моих эсперантологических записей можно увидеть тут).

Как ни странно, я ещё не разбирал этимологию самогó названия языка, так восполним же этот пробел! Ну, почти каждый популярный источник приводит базовую информацию о том, что название «эсперанто» (в самом эсперанто это слово пишется с заглавной буквы — Esperanto) идёт от псевдонима, которым Лазарь Маркович Заменгоф (инициатор эсперанто) подписал свою самую-самую первую публикацию (т. н. «Первую книгу») о своём тогда ещё лишь проекте: Д^ръ Эсперанто. Многие источники также упоминают тот факт, что на самом эсперанто слово esperanto означает «надеющийся»; если точнее, то «надеющийся [человек]; некто/тот, кто/который надеется». Однако к истории возникновения и «устаканивания» данного названия всё же имеется ряд вопросов, на которые мало какой популярный русскоязычный источник даст внятные ответы. Например, почему Заменгоф вообще решил опубликовать свой труд под псевдонимом и почему он выбрал именно этот псевдоним? Почему и когда именно псевдоним автора превратился в название языка? Наконец, какова этимология этого названия в рамках самого эсперанто? Вот с этими вопросами и попробуем разобраться!

На первой иллюстрации можно увидеть обложку русского издания «Первой книги» (именно издание на русском языке вышло первым 26 июля 1887 года по новому стилю; за ним последовали издания на немецком, французском и польском, версии на этих языках были подготовлены самим Заменгофом). Обратите внимание на указание авторства в самом верху и на само тогдашнее название языка (просто «Международный язык»). По клику картинка должна открыться в полном размере.

Этимология названия языка эсперанто UL.jpg

1. Вопрос первый: об этимологии слова esperanto
Для начала ответим на наиболее простой вопрос: про этимологию самого слова esperanto. Чуть-чуть напомним, что эсперанто как языковая система является апостериóрно-схематическим (или же апостериóрно-автонóмным) языком. Это означает, во-первых (апостериóрность), что почти все элементы эсперанто взяты/заимствованы из уже существующих языков (хоть и, разумеется, не без определённых искажений и доработок, неизбежно вызванных «подгонкой» исходного материала как минимум под графику и фонетику эсперанто, уже не говоря о ряде других более тонких причин); в его лексике и грамматике нет почти ничего взятого «с потолка». Во-вторых (схематичность/автонóмность), после «включения» какого-либо элемента в свою основу эсперанто в дальнейшем обращается с ним лишь сообразно со своими собственными законами, уже без оглядки на модели и примеры из тех языков, из которых был почерпнут исходный материал (в отличие от так называемых натуралистических плановых языков вроде Окциденталя или Интерлингвы).

В рамках самого эсперанто слово esperanto является отпричастным существительным (именем существительным, произведённым от причастия). Из эсп. глагола esperi («надеяться»; корень esper- и окончание инфинитива -i) при помощи суффикса активных причастий настоящего времени (-ant-) и окончания -a можно получить активное причастие настоящего времени esperanta со смыслом «надеющийся» (состав слова: esper/ant/a). В эсперанто от любого причастия можно получить «отпричастное существительное» простой заменой окончания -a на -o. Для ряда подобных производных можно подобрать точный аналог в русском языке: например, из leganta «читающий» мы получаем leganto «читатель» (ну, «некто/тот, кто читает»); аналогично lernanta «учащий, изучающий» → lernanto «ученик», helpanta «помогающий» → helpanto «помощник», okupanta «занимающий, оккупирующий» → okupanto «оккупант» и мн. др. Однако нередко точных аналогов подобным производным в русском языке не находится, потому и слово esperanto максимально точно переводится именно слегка кружным путём: «тот, кто надеется; человек, который надеется» (ну, в русском просто нет отдельного слова, чтобы различить «надеющийся» как причастие и «надеющийся» как имя существительное). Напомню, что этимологию эсперантских окончаний я уже разбирал тут, а этимологию суффиксов причастий — вот тут.

Для ответа на первый вопрос осталось лишь описать этимологию глагольного корня esper-. Тут всё несложно: этот корень идёт от фр. espérer (в нём -er является окончанием, которое было отброшено; эсперантским корнем стал корень французского глагола). Французский этимон очевидно идёт (через старофранц. esperer и вульг.-лат. *espērāre) от латинского глагола spērāre «надеяться; ожидать; полагать» ← лат. spes «надежда, ожидание, предвидение». Примечательно, что латинское spes является родственным словам spatium «пространство; величина; расстояние; время, срок; мера, количество» и prosperus/prosper «удачный, счастливый, благоприятствующий»; последнее слово распадается на pro (в данном случае — в значении «сообразно») + sperare (то есть в итоге получается что-то вроде «соответствующий ожиданиям»). Ещё более примечательно, что все эти слова восходят к праиндоевропейской основе *sp(h)e-/*sp(h)a- со значением «простираться, расширяться, продвигаться, преуспевать»; русские слова «успех», «спелый», «поспевать», а также английские speed «скорость», to speed «ускорять», устар. «содействовать» считаются восходящими к той же основе.

Об этимологии эсперантского корня esper- можно упомянуть и ещё несколько интересных деталей. Не вполне очевидно, почему Заменгоф предпочёл именно французскую форму с начальным e- вместо, казалось бы, чуть более международной итальянско-латинской формы sper-. Очевидно, что он долго колебался с выбором: так, в праверсии эсперанто от 1881 года использовалась именно форма sper-. Ещё более показателен тот факт, что в словаре к первому русскому изданию «Первой книги» этот корень ещё приводился в «архаичной форме» даже несмотря на то, что в оригинальном стихотворении Заменгофа «Mia penso», представленном в том же издании, корень уже выглядит как esper-. По поводу того, почему Заменгоф предпочёл именно французскую версию корня, выдвигался ряд версий: «Для большего благозвучия» (Golden), «Для большей выделяемости/различимости слова [в потоке речи]» (Piron). Напрочь экстравагантную теорию выдвинул Silfer: согласно его версии, данная форма восходит к др.-греч. ἕσπερος «вечерняя, западная [звезда]» (см. Геспер в ру-вики); данная версия давала бы совершенно нетипичную трактовку выбора псевдонима D-ro Esperanto: «Западный доктор» или же «Доктор, переходящий [к новой жизни]» (на западе в мифологии древних греков располагался сад Гесперид, нередко символизирующий переход к смерти). Данная версия была правомерно отвергнута всеми остальными исследователями, так как она не демонстрирует никакой смысловой связи между древнегреческим и эсперантским словами. Намного проще и логичней принять версию о том, что Заменгоф нередко предпочитал заимствовать как раз французский корень вместо «потенциально более международного» просто из-за того, что во время создания эсперанто именно французский язык являлся наиболее известным и популярным во всей Европе, включая Российскую империю (ср. эсп. ĉevalo вместо чуть более «международного» *kavalo, etendi вместо *ekstendi, ĵeti вместо *jekti и др.).

2. Вопрос второй: почему псевдоним и именно такой?
Как уже было упомянуто, своё произведение Заменгоф опубликовал под псевдонимом Д^ръ Эсперанто. В связи с этим возникают два взаимосвязанных вопроса: почему он вообще решил воспользоваться псевдонимом и почему был принят именно такой псевдоним. Сразу подчеркнём, что сам Заменгоф (насколько известно) никогда не давал прямых комментариев по этому поводу, поэтому отталкиваться можно лишь либо от общих соображений, либо от каких-то косвенных свидетельств.

В отношении первой части вопроса имеется две более-менее популярных (и, вероятно, дополняющих друг друга) версии. Согласно первой, Заменгоф (будучи ничуть не уверенным в успехе своего проекта) как минимум поначалу не желал явно обнародовать своё имя, опасаясь, как сейчас бы сказали, «репутационных рисков». В то время он был лишь начинающим врачом с довольно небольшой и небогатой клиентурой (впрочем, заметим, что и впоследствии он не стал прям известным и популярным врачом; некоторые источники открыто говорят, что он был «плохим врачом», так как направлял всю свою энергию именно на дело эсперанто, а не на профессиональную карьеру), так что у него были серьёзные основания полагать, что возможная дурная слава («врач, а занимается какими-то утопическими прожектами!») может оттолкнуть от него потенциальных пациентов. Сам Заменгоф косвенно подтверждает эту версию в своём письме к Н. А. Боровко (письмо, ставшее важным источником по истории языка, было написано на русском; чуть позже с согласия обоих корреспондентов оно было опубликовано в переводе на эсперанто; впоследствии русский оригинал был утерян, ниже приводится обратный перевод фрагмента письма с эсперанто на русский; само письмо, вероятней всего, было написано в 1896 году):

Mi estis tre ekscitita antaŭ tio ĉi; mi sentis, ke mi staras antaŭ Rubikono kaj ke de la tago, kiam aperos mia broŝuro, mi jam ne havos la eblon reiri; mi sciis, kia sorto atendas kuraciston, kiu dependas de la publiko, se tiu ĉi publiko vidas en li fantaziulon, homon, kiu sin okupas je «flankaj aferoj»; mi sentis, ke mi metas sur la karton tutan estontan trankvilecon kaj ekzistadon mian kaj de mia familio; sed mi ne povis forlasi la ideon, kiu eniris mian korpon kaj sangon kaj… mi transiris Rubikonon.

Я был весьма взволнован перед этим [т. е., перед выходом Первой книги]; я чувствовал, что стою перед Рубиконом и что со дня, когда выйдет моя брошюра, у меня уже не будет возможности повернуть назад; я знал, какая судьба ждёт врача, зависящего от публики, если эта публика видит в нём фантазёра, человека, который занимается «посторонними делами»; я чувствовал, что ставлю на карту всё будущее своё спокойствие и само существование моей семьи; но я не мог оставить ту идею, что вошла в мою плоть и кровь, и... я перешёл Рубикон.

Следует тут же заметить, что попытка Заменгофа скрыть своё имя была несколько наивной, так как уже в конце «Первой книги» он, по сути, раскрывает свой псевдоним, указывая следующий адрес для корреспонденции: Адрес автора: господину Д^ру Заменгофу для д-ра Эсперанто в Варшаве или Al sinjoro D^ro L. Zamenhof’ por d-ro Esperanto en Varsovio. Впрочем, даже такой наивный способ мог хотя бы слегка оградить Заменгофа от тех, кому его идея показалась бы абсолютно неприемлемой (такие лица, очевидно, вряд ли бы стали дочитывать брошюру до самого конца). К слову, в связи со столь кратким адресом (где эта улица? где этот дом?) некоторые исследователи истории эсперанто даже полагали, что инициатор языка был в Варшаве довольно известным лицом, если уж полагался лишь на собственное имя; однако, судя по всему, он просто получал корреспонденцию на главпочтамте «до востребования». Во-вторых, вряд ли Заменгоф полагал, что дело обойдётся лишь изданием этой самой-самой первой брошюры и что ему удастся скрывать своё имя достаточно долго. В общем, эта версия, несмотря на кажущуюся очевидность, всё же не представляется абсолютно исчерпывающей.

Вторая версия (её, в частности, придерживался внук Заменгофа, Луи-Кристоф Залески-Заменгоф, 1925−2019) заключается в том, что использованием псевдонима Заменгоф хотел подчеркнуть тот факт, что не он лично, а все будущие пользователи нового языка являются его полноправными владельцами. Далее — цитата из книги «Улица Заменгофа» (напомню, что в своём блоге я выложил её полный перевод на русский):

— Почему Заменгоф подписал произведение всей своей жизни псевдонимом? [вопрос интервьюера]

— В отличие от своих предшественников он сознавал, что язык не может быть создан одним человеком, что язык «оживёт» лишь в том случае, если станет явлением общественным и сможет самостоятельно развиваться. Дед хотел, чтобы его считали не единоличным создателем международного языка, а лишь его инициатором. Эту мысль он ясно выразил уже на первой странице «Первой книги»: «Интернациональный язык, подобно всякому национальному, составляет достояние общественное, и от всяких личных прав на него автор навсегда отказывается». Это заявление поясняет, почему он подписал книгу псевдонимом. [ответ Л.-К. Залески-Заменгофа]

В отношении второй части вопроса (почему Заменгоф выбрал именно такой псевдоним?) тоже имеется две версии, которые неплохо дополняют и «уравновешивают» друг друга. По наиболее распространённой трактовке, выбором такого псевдонима (см. его смысл выше) Заменгоф просто максимально «концентрировал» свою надежду о том, что его проект удастся и что все его усилия не пойдут прахом. С учётом возможных рисков (см. чуть выше) и душевного состояния Заменгофа, который к тому времени отдал своему проекту немало сил и финансовых средств, выбор именно такого псевдонима не представляется особо удивительным. Причина, по которой форма псевдонима была взята именно из самогó «нового языка», полагаю, самоочевидна.

Вторая версия (вероятно, всё же второстепенная, но ничуть не лишённая правдоподобия) говорит о том, что при выборе псевдонима Заменгоф несколько играл словами, обыгрывая свою фамилию. Фамилия имеет явно немецкое происхождение (как и у многих польских евреев) и в исходной форме писалась как Samenhof (нем. Samen «семя, зёрнышко» + Hof «двор»), из чего можно предположить, что основатель фамилии занимался торговлей зерном. Фамилия является весьма редкой (если не уникальной); уже упоминавшийся внук Заменгофа предполагал, что носители этой фамилии происходили из Курляндии; более распространённое написание фамилии через начальную Z- (Zamenhof) является следствием адаптации «по звучанию» как к польской, так и к русской орфографии (хотя в первые годы развития эсперанто Заменгоф нередко писал её и через S-: например, в немецких текстах первой эсперантской газеты «La Esperantisto»); сам Заменгоф позже упоминал и об адаптации к орфографии самого эсперанто. Тот факт, что в «Книге учёта родившихся евреев» (Белосток, 1859) фамилия отца Заменгофа кириллицей указана как Заменов (sic!), является результатом банальной криворукости чиновников (и — вот уж судьба! — следствием многоязычия: должностные лица далеко не всегда владели многочисленными языками вверенных им регионов в достаточной мере). В любом случае Заменгоф не мог не осознавать «немецкости» происхождения своей фамилии (немецким он владел очень хорошо!), поэтому, согласно разбираемой версии, он вполне мог играть словами, уловив схожесть второй части своей фамилии с немецким глаголом hoffen «надеяться». Данную версию косвенно может поддержать тот факт, что Заменгоф «играл буквами» и при выборе других своих псевдонимов (для публикаций, не имеющих прямого отношения к эсперанто): в качестве таковых известны анаграммы его фамилии (Hemza и особенно Hamzefon).

Повторимся, что никаких прямых свидетельств или документальных подтверждений к ответу на данный вопрос не имеется; удовлетворимся лишь представленными выше версиями, которые (óбе!), как мне кажется, выглядят вполне правдоподобными.

3. Вопрос третий: почему и когда именно слово «эсперанто» стало названием языка?
Как было уже замечено, поначалу язык Заменгофа не имел никакого особого названия: он обозначался просто как «Международный язык»/«Lingvo internacia». То же обозначение Заменгоф использовал и во второй публикации, подготовленной и выпущенной уже полностью на эсперанто и озаглавленной «Dua Libro de l’ Lingvo Internacia» («Вторая книга Международного языка»). Такое же обозначение использовал и выдающийся немецкий пионер эсперанто-движения Leopold Einstein в своей публикации «La Lingvo Internacia als beste Lösung des internationalen Weltsprache-Problems» («La Lingvo Internacia как лучшее решение международной языковой проблемы», сентябрь 1888 года). Сами же сторонники нового языка поначалу обозначались как internaciistoj (то есть, буквально, «международники, интернационалисты»; эту форму использовал сам Заменгоф в предисловии ко «Второй книге»). Схожую форму («La Internaciulo»/«Международник») Заменгоф планировал использовать в качестве названия первого периодического издания на эсперанто (он подал заявку о регистрации этого издания в соответствующие органы Российской империи в сентябре 1888 года, но получил отказ по причине того, что «[у Администрации] нет компетентных лиц, способных рассматривать [то есть — цензурировать] издания на языках, созданных в последнее время»).

Однако некоторая проблема заключалась в том, что в то время (конец 1880-х) уже как бы имелся другой вполне себе знаменитый по тогдашним меркам международный язык, и он имел собственное название — Волапюк. Заменгоф не просто знал о его существовании: он был знаком с его основами и даже некоторое время выписывал один из периодических источников, посвящённых волапюку. Тем не менее Заменгоф ясно понимал, что его язык имеет ряд преимуществ перед волапюком (последний имел чрезмерно избыточную, хоть и регулярную грамматику; ещё более важно то, что лексика волапюка была весьма «оторвана» от лексики национальных языков, что делало её заучивание довольно сложным): именно поэтому на титульной странице «Первой книги» имеется следующее замечание (см. выше): «Чтобы язык был всемирным, недостаточно назвать его таковым». Этой фразой Заменгоф явно полемизирует с создателем волапюка, Иоганном Мартином Шлейером. Более того, через некоторое время после публикации своего проекта Заменгоф даже отправил Шлейеру письмо (на эсперанто! с одной стороны, Заменгоф был уверен, что адресат поймёт его в силу простой и прозрачной структуры эсперанто; с другой стороны, это могло выглядеть и как, выражаясь современными терминами, «весьма тонкий троллинг»), исполненное почтения, в котором он выразил следующее убеждение: «Я работаю не против волапюка, а во благо идеи. Свята для меня идея всемирного языка, и в какой бы форме ни обрело его человечество, я был бы доволен и счастлив. Если мне покажут, что моя работа вредит идее, я сам уничтожу плоды моих трудов, хоть и отдал им лучшую часть своей жизни. Если же выбор человечества не станет решающим, то «Международный язык» и Волапюк будут существовать наравне, как два друга, имеющие общую цель. Либо один из языков умрёт сам по себе, либо человечество будет иметь два общих языка, что всё равно значительно лучше, чем не иметь всемирного языка вообще».

Так или иначе, проект Заменгофа всё же явно нуждался в каком-то оригинальном отличительном названии. Как известно, этим названием стал псевдоним автора; остаётся лишь выяснить, почему именно он и когда именно.

По наиболее распространённой версии, ход событий был примерно таков. Первые сторонники эсперанто, с целью отличать его от волапюка, использовали формы вроде «Международный язык, предложенный доктором Эсперанто». Подобная тяжеловесная форма неизбежно стала сокращаться: «Язык доктора Эсперанто», а затем и просто «Язык [кого?] Эсперанто». Поначалу в этой формулировке слово «Эсперанто» служило обозначением автора, однако в какой-то момент произошло «ошибочное восприятие» имени автора как названия самого языка, в результате чего, по сути, приложение стало восприниматься как имя собственное. Этому, безусловно, способствовали грамматические особенности русского языка (поначалу эсперанто имел больше всего сторонников именно в Российской империи, где он и родился!), в котором столь необычное слово воспринималось как несклоняемое, в результате чего и «совпали» подразумеваемая форма родительного падежа и исходная именительная форма.

Данной версии явно придерживался и сам Заменгоф. На страницах журнала «La Esperantisto» (первом периодическом издании на эсперанто; 1889−1895) в 1890-м году он описал своё представление о данном вопросе. Далее — цитата с моим переводом.

[...] la nomo de nia lingvo ne estas elpensita, kaj jen estas ĝia historio. Eldonante la unuan lernolibron de nia lingvo, mi prenis por mi la pseŭdonimon «Esperanto»; la lingvo mem havis nenian propran nomon kaj estis nomata la «lingvo internacia proponita de Esperanto». Pro oportuneco oni komencis uzadi la esprimon «lingvo de Esperanto» (die Esperanto-Sprache); aliaj esprimoj, kiujn kelkajn provis uzadi (ekzemple, «la lingvo internacia», «la internacia») montris sin ne oportunaj kaj ne enfortikiĝis, ĉar ili estis ne bone elparoleblaj, ne memoreblaj por la publiko kaj prezentis nenion difinitan. [...] Multaj amikoj komencis baldaŭ en siaj leteroj aŭ artikoloj uzadi simple la solan vorton «Esperanto», ekzemple «la afero Esperanto», «skribi en Esperanto» k.s. Tiel iom post iom ellaboriĝis unuvorta nomo de nia lingvo.

[...] название нашего языка не выдумано, и вот его история. Издавая первый учебник нашего языка, я взял себе псевдоним «Эсперанто»; сам язык не имел никакого собственного имени и назывался «международный язык, предложенный Эсперанто». Из соображений удобства начали использовать выражение «язык [кого?] Эсперанто» (die Esperanto-Sprache); другие выражения, которые некоторые пробовали использовать (например, «язык международный», «международный») показали себя неудобными и не укоренились, так как они были сложнопроизносимыми, незапоминающимися для общественности и не представляли собой ничего определённого. [...] Многие друзья начали вскоре в своих письмах или статьях использовать просто единственное слово «Эсперанто», например «дело Эсперанто», «писать на Эсперанто» и т. п. Так мало-помалу выработалось односложное название нашего языка.

Как видим, Заменгоф (как минимум «официально») придерживался версии о том, что подобное название языка «шло из народа», было инициировано самими сторонниками языка. Александр Иосифович Королевич (по специальности — математик, жил и работал во Львове, преподавал технические дисциплины, автор ряда учебных пособий по начертательной геометрии) в своей довольно авторитетной книге, озаглавленной «Книга об эсперанто» (Киев, изд. Наукова думка, 1989; произведение было утверждено к печати учёным советом Института языковедения им. А. А. Потебни АН УССР), дополняет эту версию несколько апокрифическими деталями:

Однажды Заменгоф получил письмо из Крыма, которое его очень тронуло. Пятнадцатилетняя девушка, А. Чайковская, написала Заменгофу письмо на его языке, в котором, сообщив об успехах руководимого ею кружка по изучению международного языка, предложила назвать этот язык псевдонимом автора — Эсперанто. Позже с такими же предложениями обратились к Заменгофу другие поклонники его языка, и вскоре «язык Эсперанто», а затем — просто «эсперанто» стало общепринятым названием нового языка...

Следует заметить, что Антонина Юстиновна Чайковская (1872−1948) — реальное лицо; она стала женой известного эсперантиста Н. А. Боровко, а их дочь Нина впоследствии вышла замуж за шведского эсперантиста Вальдемара Ланглета, прославившегося своей деятельностью по спасению евреев из будапештского гетто в годы Второй мировой войны. Но всё же вся история о том, что именно А. Ю. Чайковская была первым человеком, предложившим Заменгофу название для его языка (даже если эта версия фигурирует и у Королевича, и в википедии на эсперанто) всё же представляется как минимум немного сомнительной. Вполне возможно, что подобные детали — это лишь «художественные элементы», слегка придуманные историками эсперанто-движения. Ну, допустим, возьмём и данную версию на учёт! :)

Однако, если обратиться к реальным (palpeblaj, то есть «пальпируемым, ощутимым») фактам, то оказывается, что первые хоть как-то документально подтверждённые применения слова «эсперанто» в качестве названия языка принадлежат... самому Заменгофу!

На русском языке слово «эсперанто» в качестве названия своего языка Заменгоф впервые (ну, насколько известно) употребил в рекламе-анонсе, опубликованном в популярном еженедельном российском журнале «Нива» 5 ноября 1888 года (через год и 3,5 месяца после выхода «Первой книги»). Невероятно, но факт: архив журнала находится в сети, ниже привожу скриншот упомянутого анонса. Строго говоря, если судить по одному лишь заголовку, то ещё не вполне понятно, чем является тут слово «эсперанто»: то ли уже собственным обозначением названия языка, ли всё ещё именем автора-инициатора. Но, если вчитаться в текст, можно заметить выражение «эсперантский язык» («По поводу эсперантскаго языка предложено всемирное голосование»), что уже весьма роднит слово «эсперанто» с названием собственно языка! В общем, инициатором официального использования слова «эсперанто» в качестве названия языка вероятней всего был сам Majstro (Маэстро) Zamenhof (даже если он и получал подобные «народные» предложения до данной публикации)! Примечательно также, что в этом анонсе Заменгоф уже ничуть не скрывает своё имя, даже обозначая свой тогдашний варшавский адрес.

Этимология названия языка эсперанто !!!!E-NIVA.jpg

А что известно по поводу употребления названия «Esperanto» в текстах, написанных на самом эсперанто? В так называемом Plena Verkaro de Zamenhof («Полном собрании сочинений Заменгофа», куда вошли как его изданные произведения/переводы, так и доступная исследователям его корреспонденция и прочие документы вроде дневников, черновиков и т. п.) находится текст почтовой карточки, отправленной Заменгофом Владимиру Майнову 21 июня 1889 года с фрагментом текста «Kolekto da novaj verkoj en la lingvo Esperanto» («Коллекция/подборка новых произведений на языке эсперанто»). Владимир Владимирович Майнов (1871—1942) был одним из выдающихся российских эсперантистов «самой первой волны»; несмотря на юный возраст, он вёл активную переписку с Заменгофом; именно он поспособствовал тому, что Лев Толстой хотя бы ненадолго заинтересовался языком эсперанто и дал ряд положительных отзывов о «новом языке». Кроме Льва Толстого, Майнов всеми силами старался заинтересовать эсперанто также и великого князя Константина Константиновича (который был известен и как литературно одарённая личность, публиковался под псевдонимом К. Р.); Майнов даже перевел его произведение «Возрождённый Манфред» на эсперанто.

Первое задокументированное употребление слова «esperantisto» (если судить по известным фактическим источникам) опять же принадлежит самому Заменгофу: он использовал его в письме к тому же Майнову (точная датировка письма неизвестна, но, судя по всему, оно было отправлено до июля 1889 года) в контексте «Kelkajn adresojn de esperantistoj donos al vi sinjoro E. de Wahl» («Несколько адресов эсперантистов даст/предоставит вам господин Э[дгар] де Валь»). Окончательно название языка («Esperanto») и его сторонников («esperantistoj») устаканилось никак не позднее второй половины 1889 года, так как уже 1 сентября того же года вышел первый номер первого периодического издания на эсперанто: оно выходило в Нюрнберге и называлось «La Esperantisto».

Резюмируем: доподлинно неизвестно, действительно ли Заменгоф получал какие-либо предложения от сторонников своего языка в отношении названия последнего; имеющиеся документальные свидетельства говорят о том, что инициатором (ну, уж как минимум — первым пользователем) названия «эсперанто» был сам Заменгоф.

На этом разбору и конец! Dankon pro la atento!

Источники
Использовалось множество источников, но из наиболее значимых/основных нельзя не упомянуть следующие два:

• Пятитомный «Этимологический словарь эсперанто» авторства Эббе Вильборга (Vilborg, Ebbe. Etimologia vortaro de Esperanto. Malmö: Eldona Societo Esperanto (poste en Stockholm). En kvin volumoj, 1989−2001). Этимология слов esperi и Esperanto разбирается в его втором томе («Volumo 2: E−Ĵ»; Malmö, 1991) на стр. 29−30.
• «История эсперанто» (Korĵenkov, Aleksander. Historio de Esperanto. Kaliningrado: Sezonoj, 2005).

Напомню, что с полным перечнем моих эсперантологических заметок можно ознакомиться тут.