Еще маленько про Сэлинджера

morreth — 30.01.2010 Просто берем маленький кусочек текста из оригинала и из перевода.

Some things are hard to remember. I’m thinking now of when Stradlater got back from his date with Jane. I mean I can’t remember exactly what I was doing when I heard his goddam stupid footsteps coming down the corridor. I probably was still looking out the window, but I swear I can’t remember. I was so worried, that’s why.
When I really worry about something, I don’t just fool around. I even have to go to the bathroom when I worry about something. Only, I don’t go. I’m too worried to go. I don’t want to interrupt my worrying to go. If you knew Stradlater, you’d have been worried, too. I’d double-dated with that bastard a couple of times, and I know what I’m talking about. He was unscrupulous. He really was.
Anyway, the corridor was all linoleum and all, and you could hear his goddam footsteps coming right towards the room. I don’t even remember where I was sitting when he came in–at the window, or in my chair or his. I swear I can’t remember.
He came in griping about how cold it was out. Then he said, “Where the hell is everybody? It’s like a goddam morgue around here.”
I didn’t even bother to answer him. If he was so goddam stupid not to realize it was Saturday night and everybody was out or asleep or home for the week end, I wasn’t going to break my neck telling him. He started getting undressed. He didn’t say one goddam word about Jane. Not one. Neither did I. I just watched him. All he did was thank me for letting him wear my hound’s-tooth. He hung it up on a hanger and put it in the closet.
Then when he was taking off his tie, he asked me if I’d written his goddam composition for him. I told him it was over on his goddam bed. He walked over and read it while he was unbuttoning his shirt. He stood there, reading it, and sort of stroking his bare chest and stomach, with this very stupid expression on his face. He was always stroking his stomach or his chest. He was mad about himself.

Бывает, что нипочем не можешь вспомнить, как это было. Я все думаю – когда же Стрэдлейтер вернулся со свидания с Джейн? Понимаете, я никак не вспомню, что я делал, когда вдруг услышал его шаги в коридоре, наглые, громкие. Наверно, я все еще смотрел в окно, но вспомнить точно не могу, хоть убей. Ужасно я волновался, потому и не могу вспомнить, как было. А уж если я волнуюсь, так это не притворство. Мне даже хочется в уборную, когда я волнуюсь. Но я не иду. Волнуюсь, оттого и не иду. Если бы вы знали Стрэдлейтера, вы бы тоже волновались. Я раза два ходил вместе с этим подлецом на свидания. Я знаю, про что говорю. У него совести нет ни капли, ей-богу, нет.
А в коридоре у нас – сплошной линолеум, так что издали было слышно, как он, мерзавец, подходит к нашей комнате. Я даже не помню, где я сидел, когда он вошел, – в своем кресле, или у окна, или в его кресле. Честное слово, не могу вспомнить.
Он вошел и сразу стал жаловаться, какой холод. Потом спрашивает:
– Куда к черту все пропали? Ни живой души – форменный морг.
Я ему и не подумал отвечать. Если он, болван, не понимает, что в субботу вечером все ушли, или спят, или уехали к родным, чего ради мне лезть вон из кожи объяснять ему. Он стал раздеваться. А про Джейн – ни слова. Ни единого словечка. И я молчу. Только смотрю на него. Правда, он меня поблагодарил за куртку. Надел ее на плечики и повесил в шкаф.
 А когда он развязывал галстук, спросил меня, написал ли я за него это дурацкое сочинение. Я сказал, что вон оно, на его собственной кровати. Он подошел и стал читать, пока расстегивал рубаху. Стоит читает, а сам гладит себя по голой груди с самым идиотским выражением лица. Вечно он гладил себя то по груди, то по животу. Он себя просто обожал.

Разберем некоторые выражения, которые Холден употребляет и которые его характеризуют. 

На протяжении текста 7 раз встречается слово goddam или просто damn. Это сильное выражение для английского языка. Мне попадались в американской литературе персонажи, которые свободно употребляли слово на букву ф, но при этом вместо goddam использовали эвфемизмы типа darn или dash. То же самое можно сказать о слове hell, которое Холден употребляет дважды или трижды:  его тоже стараются избегать. Америка, несмотря ни начто, все-таки сильно христианизованная страна, и там зязря ни чертей, ни Бога всуе стараются не упоминать. То, что Холден постоянно чертыхается, указывает не просто на подростковый нонконформизм - а на серьезный вызов, на постоянную внутреннюю вздрюченность героя.
Как все это переводит Райт-Ковалева?

I heard his goddam stupid footsteps - услышал его шаги в коридоре, наглые, громкие
his goddam footsteps coming right towards the room - было слышно, как он, мерзавец, подходит к нашей комнате
Where the hell is everybody? It’s like a goddam morgue around here - Куда к черту все пропали? Ни живой души – форменный морг.
He didn’t say one goddam word about Jane - А про Джейн – ни слова.
if I’d written his goddam composition for him - спросил меня, написал ли я за него это дурацкое сочинение
I told him it was over on his goddam bed.- Я сказал, что вон оно, на его собственной кровати.

Резюме: в двух случаях - ругательство просто опущено, в одном - заменено словом "дурацкий", в другом - неругательным словом "собственный", и в трех - книжными ругательствами: "наглый", "мерзавец", "подлый"

Люди, кто из вас хоть раз слышал, чтобы подросток кого-то называл подлецом или мерзавцем? Подросток скажет "козел" или "урод". "Негодяй", "подлец", "мерзавец" - слова книжные. Подросток может так написать, если он начитан и обладает речевым вкусом - но он никогда так не скажет.

Да, апологеты "канонического" перевода Райт-Ковалевой обычно говорят, что Холден Колфилд - книжный мальчик, очень начитанный, так что ничего странного нет в том, что в переводе он ругается книжными словами. Насчет книжного мальчика - это правда. Холден много употребляет книжных слов. Даже в этом отрывке он думает о своем соседе по комнате - unscrupulous. Это книжное слово - " беспринципный, без моральных убеждений; бессовестный". Вот как этот момент переводит Райт-Ковалева.

f you knew Stradlater, you’d have been worried, too. I’d double-dated with that bastard a couple of times, and I know what I’m talking about. He was unscrupulous. He really was.
Если бы вы знали Стрэдлейтера, вы бы тоже волновались. Я раза два ходил вместе с этим подлецом на свидания. Я знаю, про что говорю. У него совести нет ни капли, ей-богу, нет.

То есть, и простая ругань у Райт-Ковалевой передана книжными ругательствами, и книжные ругательства - ими же.
Что исчезает при таком подходе? Контрастность. Холден - мальчик, речь которого вмещает в себя широчайший диапазон, от библиотеки до мусорника. В переводе Райт-Ковалевой осталась только библиотека.

Вопрос "зачем нам мусорник", отметем как неорганизованный - если мы хотим,чтобы внутренний мир подростка был отражен честно, как у Сэлинджера, нам не избавиться от мусорника, не заменить его библиотекой.

(Кстати, в этом абзаце есть еще один штришок, важный для картины мира Холдена: когда он говорит о себе, о том, как он хочет в туалет, когда беспокоится - он употребляет слово bathroom. Не toilet, не lavatory, не грубый эвфемизм john, а мягчайшее bathroom. Трепетно к себе относится мальчик).

Книга на англоязычного читателя производит шокирующее, местами даже отталкивающее впечатление - потому что таков ее герой. Сгладить его речь, убрав из нее паразитные слова, сократив количество ругательств (как поступила Райт-Ковалева) означает разрушить его образ. Если автор хотел, чтобы герой на протяжении трех недлинных абзацев чертыхнулся семь раз, а не пять и не три, если автор отел, чтобы он наряду с книжными словами употреблял паразитное and all - значит, нужно следовать воле автора, потому что так он создает образ. Переводчик не должен быть "великим", его величие - в способности умалиться и подчиниться тексту.

Ну и чтобы не быть голословной - насколько ты сама это можешь - тот же кусок текста, как его перевела бы я.

Бывает, тяжело что-то вспомнить. Я вот сейчас вспоминаю - когда Стрэдлейтер вернулся со свидания с Джейн. В смысле - что я делал, когда тупо услышал его гребаные шаги в коридоре. Может, я в окно смотрел? - застрелиться, не вспомню. Волновался потому что.
Когда я насчет чего-то волнуюсь, это у меня не просто так, ля-ля-тополя. Мне даже в ванную заглянуть требуется, если я насчет чего-то волнуюсь. Только я не иду. Волнуюсь потому что. Не хочу перестать волноваться и куда-то идти. Если бы вы знали Стрэдлейтера, вы бы тоже волновались. Я ходил раз-другой с этим уродом на свидания парами, я знаю, о чем говорю. Он беспринципный тип. В натуре беспринципный.
В коридоре у нас типа линолеум, все такое - и слышно, как эти гребаные шаги приближаются прямо к комнате. А я не помню, где сидел, когда он вошел - у окна, на моем стуле или на его... Вот не помню, и все.
Он вошел - и сразу давай ныть, что холодно. Потом сказал:
- Куда все, к черту, подевались? Просто долбаный морг какой-то.
Я даже не почесался ему ответить. Если он такой тупой, что не допер - сегодня же суббота, все или спят или уехали домой на выходные - то чего я буду жопу рвать и объяснять?
Он начал раздеваться. И ни слова, падла, не сказал про Джейн. Ни единого. И я тоже. Только смотрел на него. А он только спасибо сказал за куртку, что я ему одолжил. Повесил ее на вешалку и сунул в шкаф.
Потом, снимая галстук, он меня спросил насчет этого долбаного сочинения - написал я его или нет. Я сказал, что оно на его долбаной кровати. Он пошел туда и начал читать, по ходу расстегивая рубашку. Стоит, читает и типа гладит себя по голой груди и животу, а рожа тупая-тупая. Он всегда себя по груди или по животу гладил. Его от самого себя просто перло.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив