Новая тень

morreth — 11.01.2010 Отыскать нужный дом было легко – забирая свою лошадь из дома Балана два дня назад, Борлас увидел, как из дома выносят вещи девицы Рутвэн и спросил, куда их повезут. Слуга не видел причины хранить в тайне место жительства Дамрода, поэтому Борлас уверенно двигался вверх вдоль четвертого круга стен, пока не увидел дверь с описанным ему гербом: ястребом, держащим в когтях ворона. Борлас качнул медное кольцо под аркой, оно ударилось в стену и зазвенело. На звон появилась полная женщина средних лет, назвавшая себя домоправительницей Диорет. Она пропустила Борласа в крохотный внутренний дворик, стиснутый меж двух глухих стен, и отправилась доложить молодому господину о госте.
Борлас присел на каменную скамейку, склонился к маленькому фонтанчику, каскадом сбегавшему по трехступенчатой чаше: верхнее углубление – для питья, нижнее – для омовения рук. День выдался жаркий, а оделся Борлас не по погоде, но сообразно своему прежнему званию.
- Господин ждет вас, - сообщила домоправительница: открыла перед Борласом дверь в сад и приняла плащ.
Дом был стар – насколько Борлас разбирался в строительстве, такие глухие внутренние дворики, где двое плечом к плечу не разойдутся, было принято устраивать во времена усобицы Кастамира, чтобы легче оборонять дом. Тогда же стали выводить дома наружу глухими стенами, не прорубая в них окон, делая исключение лишь для бойниц. Глубокие, выбитые прямо в скале, подвалы с запасами пищи и воды позволяли выдержать в доме небольшую осаду, а помещения устраивались анфиладой так, чтобы каждую комнату можно было превратить в оборонительный рубеж. За тысячу с лишним лет дом, конечно, перестраивался не раз, но костяк его сохранился прежним.
Самой большой перестройке дом подвергался, скорее всего, во времена Бдительного Мира. Именно тогда пошла мода на внутренние сады, уголки зелени в городе, сделанном почти сплошь из камня. Галерея, в куда выходили двери всех жилых комнат и служб, устроена была искусно, но Борлас видел, что она построена много позже смежных помещений, и что прежде этот сад был залом, над которым снесли крышу.
Хмель и виноград оплели галерею так густо, что невозможно было рассмотреть резьбу на перилах и колоннах. Хозяин дома полулежал на кушетке в тени, и, увидев гостя, поднялся ему навстречу.
При виде его Борлас почувствовал укол зависти: у себя дома Дамрод мог носить легкую тунику без рукавов и сандалии. Дамрод, в свою очередь тоже отметил, что гость одет не самым подходящим образом.
- Почтенный Борлас, какая честь, - поклонился он. – Право же, я смущен: неужели вы в такую жару надели кафтан с гербовой накидкой только ради меня?
- Нет. Первым делом я посетил старого приятеля, который все еще служит. Ну и чтобы в крепостном кольце не задавали лишних вопросов – кто я да что я…
- Ну, здесь-то можно вопросов не опасаться, так что ради всего святого, снимите накидку и кафтан. Если желаете – можете и переобуться, я велю подать сандалии.
Соблазн был велик, но Борлас устоял. Конечно, сапоги не позволяли вольно расположиться на кушетке, но Борлас, усевшись по приглашению хозяина в низкое кресло, нашел его вполне удобным. Дамрод предложил воды и инжира – Борлас согласился.
Глядя на Дамрода сейчас, Борлас удивлялся, как это он при первой встрече так легко распознал в нем орка. Сейчас те черты, которые он счел безошибочно орочьими, просто не бросались в глаза. Все они были присущи многим людям в той или иной степени, особенно южанам. А перед Борласом стоял сейчас молодой гондорец-северянин, с чистыми, еще влажными волосами, убранными назад и связанными тесьмой, одетый в длинную тунику из некрашеного тонкого льна, сколотую на плечах двумя застежками и приоткрывающую сильные плечи, очень бледные по сравнению с загоревшими предплечьями и темным лицом. Правая рука его покоилась на перевязи, под глазами залегли тени.
- Как вы себя чувствуете? – спросил Борлас.
- Благодарю, с каждым днем все лучше. Рука больше не кровоточит, но голова иногда кружится. Если не возражаете, я прилягу.
Борлас не возражал. Дамрод устроился на кушетке полулежа, а служанка тем временем поддала Борласу стакан и забрала его кафтан с гербовой накидкой. В присутствии по-домашнему одетого хозяина Борлас решил, что можно, пожалуй, и воротник распустить – после чего прохладная тень галереи сделалась настоящей обителью наслаждения.
- Как поживает ваша сестра?
- Благодарю, хорошо, - сказал Дамрод. – То есть, она прекрасно себя чувствует, но ее вовсе не радует предстоящее возвращение в поместье.
- Может быть, в таком случае лучше вашим родителям переехать в город?
- Если меня опять зашлют в Харад на год или на более долгий срок. Это старый просторный дом, мастер Борлас, но даже он не может вместить меня и мачеху одновременно. Скажите начистоту – вы разве пришли сюда обсуждать мои семейные дела?
- Отчасти, - Борлас решил не ходить вокруг да около. – Я хотел бы поподробнее расспросить вас о Хэруморе.
- Я, - Дамрод склонил голову набок, - не называю свояка этой дурацкой кличкой, пусть даже он сам себе ее прицепил. И вам не советую, если хотите пребывать со мной в добрых отношениях. У него есть честное имя, данное родителями: Амандиль. И что вам до него, господин Борлас? Если вы беспокоитесь о его изысканиях, его виршеплетстве и той компании, что собирается в его доме, то я могу вам сказать, что за ним присматривают, притом хорошо. И он об этом знает. Если вас волнуют судьбы королевства и тревожит вопрос – не куется ли тут крамола на Государя? – то отвечу вам: нет. Не верите мне – побеседуйте с главой Тайной Стражи. И если у Амандиля зайдет ум за разум настолько, что он начнет плести какие-то настоящие заговоры – то даю вам слово: его укоротят быстрее, чем вы скажете «ах».
- Я понимаю, почему вы сердитесь, - сказал Борлас. – Видимо, я должен рассказать, как вышло, что я встрял в ваше дело…
И, не скрывая ни малейшей подробности, Борлас изложил Дамроду все события того дня, когда они впервые встретились, пересказал в общих чертах разговор с Саэлоном и поведал о своих предчувствиях, а напоследок рассказал и о том мертвенно-ледяном дуновении, которое посетило его перед встречей с Дамродом.
- …А потом мой слуга сказал, что руку вы рассадили о камин нарочно, - закончил он. – Вы показались мне странным человеком, господин Дамрод, и если бы меня не волновала в первую голову встреча с приверженцами Тьмы, я бы присмотрелся к вам попристальней. Ну, а остальное вы знаете сами.
Дамрод глядел на него пристально, слегка наклонив голову, подпирая кулаком подбородок. И молчал. Тянулось это довольно долго, и Борлас думал какое-то время, что ему сейчас укажут на дверь, но вдруг Дамрод приподнялся и громко потребовал подать вина и холодных закусок.
- Разговор предстоит долгий, - пояснил он Борласу. – А я не завтракал.
Когда служанка накрыла на стол, хозяин сказал, что прислуживать им за трапезой не надо и велел, уходя, прикрыть за собой дверь. После чего вернулся к столу и налил себе и гостю вина. Гостю - на треть, чтобы он разбавил по своему вкусу, себе – неразбавленного.
- А я слыхал, что когда в доме сестры, вы не пьете, - не удержался Борлас. Неразбавленное вино за завтраком – это было как-то уж очень с места в карьер.
- Когда в доме сестры, я не напиваюсь, - поправил Дамрод. – А вино с утра – это харадская привычка, извините. Там пить сырую воду попросту опасно. Да что я говорю, вы же знаете…
Борлас ощутил вдруг, как он стар. Ведь было время, когда он служил в Ближнем Хараде, в гондорской торговой колонии. И у него завелась такая же привычка. И он долго избавлялся от нее, вернувшись в Итилиен и продолжая службу под началом отца. И отец ему пенял за нее. И все это длилось годами – а сейчас он это просто забыл, потому что прошло более полувека…
«У меня мало времени», - подумал он. – «У меня так мало времени, а я ничего еще не знаю, по сути дела, а если и узнаю – могу ничего не успеть…»
Он долил себе воды и взял ломтик мяса. Дамрод выпил полстакана в два глотка и начал:
- Амандиля я знаю с того времени, как нам обоим было по пятнадцать, и мы вступили в Палаты Учения. Нрав мой не располагает к сближению, да и мачеха позаботилась пустить сплетню о том, что с моим происхождением нечисто – поэтому Амандиль стал моим единственным другом. Ему одному, среди всех прочих, было безразлично, чье именно я отродье.
Я до того времени жил в глуши предгорий, у истоков Келоса. Амандиль родился и всю жизнь провел здесь, в Городе. Отец его – торговец драгоценными камнями, он уже тогда был богат, а с тех пор его состояние преумножилось. Надо сказать, он не из тех купцов, кто не видит ничего дальше прилавка. Он собирал старинные книги и рукописи, где были какие-то сведения о гномах. С гномами он ведет дела до сих пор, они очень уважают Балана, а уважения гномов, сами знаете, добиться нелегко. Словом, Балан – человек широко мыслящий, он решил дать сыну и дочери образование и напирал при этом на необходимость изучения харадского языка, потому что хотел расширить дело на юг. И даже когда оказалось, что сыну больше по сердцу ученые изыскания, Балан не стал ему препятствовать и выделил под школу свой дом в Предмостье. Ну а уж теперь, когда школа преуспевает, и Амандиль совсем не нуждается в родительском содержании…
- Вот как? – не удержался Борлас. – Школа темных наук преуспевает, и даже находятся охотники платить?
Дамрод коротко засмеялся.
- Амандиль преподает грамматику, риторику и искусство счисления, - сказал он. – И преподает хорошо. Его ученики всегда могут устроиться секретарями к важным людям, законотолкователями, и даже если простыми писцами – то в верховном суде, в Войсковой палате, в Адмиралтействе… - Дамрод вдруг прикрыл глаза, словно задумался о чем-то на миг. Потом продолжил: – Словом, добрая слава школы бежит во все стороны, как круги на воде. Балан уже не связывает надежды на продолжение своего дела с сыном и дочерью – а перенес все на внука, благо он есть…
Дамрод вздохнул, допил и снова налил.
- Отец отправил Индис в город, когда ей исполнилось пятнадцать. Она стала посещать Палаты Учения, сошлась с Утариэль, подружилась с ее братом – у нас была дружная четверка, два брата и две сестры. Лишь одно разногласие было между нами – мы трое интересовались историей и, как бы это сказать, мудростью Темных. А Индис – нет. Это нам не мешало ни в дружбе, ни в любви, потому что вскоре между ней и Амандилем зародилась любовь… Она горюет, что ее муж не принимает ее веру, но им обоим хватает сердца это разногласие не привносить в семейную жизнь, и в общем, я за них рад.
- Судя по словам госпожи Утариэль, у вас все вышло не так хорошо. Но если вы в то время были их единоверцем, что же помешало вам сочетаться браком?
- Я ни единого дня не был их единоверцем, хотя многие мысли Амандиля разделял и продолжаю разделать. Это история непростая, многим людям вашего поколения непонятная и почти смешная. Никому другому я бы ее не рассказал, есть но у меня странное чувство, что вам я это рассказать должен. Среди прочих радостей Тьмы, о которых у нас тогда было весьма… занятное представление… Амандиль ценил в том числе и плотские радости – точнее, возможность предаваться им, брачными обязательствами себя не связывая.
- Зачем? – удивился Борлас.
Дамрод закусил губы, потом не выдержал и расхохотался.
- Узнаю старую нуменорскую кровь, - проговорил он, смеясь. – Один вопрос – и сразу видно, кто наследник Трех Домов, а кто просто ханжа: тот на вашем месте задал бы вопрос «как вам не стыдно» ил «как непротивно», или что-то в этом роде. А человек, в жилах которого течет прохладная кровь Акаллабет, рубит напрямик: зачем?
- Господин Дамрод, - серьезно и даже чопорно сказал Борлас. – Вы знакомы с моим сыном, который – живое доказательство тому, что я в свое время отдал должное этим радостям. Они прекрасны. Ноя не понимаю, зачем бежать от брачных обязательств. Воин, который взыскует радостей победы, но бежит присяги, называется, по-моему, просто разбойником. И кстати, раз уж на то пошло - то отчего муж восходит к жене всенепременно во Тьме? Разве не лучше видеть женщину, которую ты любишь.
- А балрог его знает, - пожал плечами Дамрод. – Спросите по случаю у самого сочинителя. Что же касается обязательств, то тут штука ведь вот в чем. Вы, люди старой крови, поступаете так, как велит вам ваша собственная природа, а она такова, что плоть вас мало тяготит. Женитесь вы поздно и, как правило, на таких же, как вы, женщинах древних родов. Вам довольно одного супруга на всю жизнь, и если его преждевременно отнимает смерть, вы предпочтете одиночество поискам новой пары. Отец мой и не женился бы, если бы не желание получить настоящего, - Дамрод поморщился, - сына. Но ведь вас мало, и с каждым годом все меньше. А больше других – кто по богатству и положению в обществе хотел бы равняться с потомками Трех Домов, да вот беда – кровь у них уже не та, и то, что у вас получается легко и свободно, от них требует усилий, которые нужно как-то оправдывать перед собой. Вот они и толкут, не уставая, людям в головы: искажение, падение, мерзость! А самое гнусное – то, что они в большинстве своем находят способы утолить желания, которые сами же объявляют мерзостными – но тайком от всех, сохраняя приличия. Борлас, если вы хотите хоть как-то понять Амандиля, да и этого своего друга, вы должны представить себе, каково человеку обычному, простому, слышать справа и слева, что его желания – мерзость; да еще от тех, кто либо сам не понимает, как тяжело бремя плоти, либо того хуже – потихонечку облегчает его себе, переваливая на других. Вольно было королям переписывать для высоких нуменорцев эльфийские брачные уставы. А здесь, в смертных землях, и люди смертны, господин Борлас. Причем одни гораздо более смертны, чем другие. Они не могут себе позволить, как государь Элессар, добиваться руки любимой шестьдесят лет, или как государь Эльдарион, пятьдесят лет ждать появления той единственной, которая навсегда… И если человек слышит, что он сам по себе мерзость, и обречен сдохнуть в мерзости – не удивляйтесь, что люди стекаются к дому того, кто кличет себя Хэрумором!
За время этой речи Дамрод успел осушить свой стакан, наполнить и снова осушить – не проявляя ни малейших признаков опьянения. Словно не вино, а воду он лил в себя, пытаясь потушить какой-то скрытый огонь. Борлас же слушал, позабыв и про вино, и про еду. Конечно, слова Дамрода не были для него откровением – если брать все, что он высказывал, по отдельности, то Борлас слышал подобные речи то здесь, то там. К примеру, простые солдаты, что несли охрану колонии в Хараде, а то и офицеры из простонародья, заводили себе временных жен или нанимали служанок, которые не только застилали господам постель, но и ложились в нее… Что ж, пожимали плечами высшие офицеры (и Борлас в их числе) – таковы последствия затемнения, что Моргот и Саурон навели на эти земли, такова слабость людей, выросших под Тенью. Будем снисходительны.
Но только сейчас до Борласа дошло, что снисхождения людям в таких случаях мало. Они хотят уважения. Они хотят признания. Они хотят, чтобы на их слабость никто не смел смотреть, как на слабость. Хотят быть не хуже других.
И Амандиль, он же Хэрумор, учит их говорить об этом во весь голос.
- Амандиль, - продолжал Дамрод уже размеренней и тише, – свои взгляды на должное в отношениях мужчины и женщины придумал не сам. Это взгляды его отца. Балан вдовец, жениться по второму разу не хочет, но и холостяковать, как вы, господин Борлас, не хочет тоже. И когда он увидел, как друг его сына чуть ли не в петлю лезет, разрываясь между своими желаниями и какой-то виной за них, которую ему вколотили в голову предки… Амандиль и его отец объяснили мне, что в желаниях плоти нет ничего плохого, а у меня и сейчас зазор между мыслью и делом невелик, тогда же он и вовсе был с волосину. Если ты что-то считаешь хорошим – так при первой же возможности нужно это сделать. И Балан взял да и сводил меня туда, где рыбка ловится. В Городе есть свободные женщины, ведущие независимую жизнь и готовые утешить одинокого мужчину.
- За деньги, - сказал Борлас, стараясь голосом не показать, какой кислый привкус у него сейчас во рту. Одно дело – признавать, что такие женщины наличествуют в Хараде и Умбаре. Тогда их нельзя даже осуждать – ведь там, где женщина лишена прав и зависима, а мужчина не понимает, что такое достоинство Детей Единого, понуждение к блуду – обычное дело. Но чтобы женщина Города, никем не понуждаемая, сама, по доброй воле!..
Видимо, у него не получилось удержать лицо. Дамрод усмехнулся криво и снова стал похож на орка.
- Нет, за еду, - огрызнулся он. – Неужели я так погано выгляжу, господин Борлас? Да и Балан хоть куда еще сейчас, а тогда и вовсе был молодец. Нет. Наши женщины сами выбирали, кому подарить дружбу своих бедер. А мы в ответ дарили украшения, ткани, красивую утварь… кто чем богат.
- Я… не могу этого понять, - сказал Борлас.
- Тогда мне вас жаль. Потому что я-то прекрасно могу понять вас. Я все это пережил, когда моя дружба с Утариэль переросла в любовь. Я ходил вокруг нее, дышал с ней в одно дыханье, я уподоблял нас двоих героям самых прекрасных легенд… как все влюбленные… но у нас были забавные убеждения, и я не мог выдавить из себя предложение брака.
- Зато Амандиль легко сделал предложение вашей сестре?
- Да. Взгляды взглядами, а Амандиль никогда не ходил в те дома, что посещали мы с его отцом. Я же сказал: это у меня зазор между мыслью и делом был с волосину шириной, а он пошел не в отца. Он уже тогда был мыслителем, господин Борлас. Женщины его не волновали, пока он не встретил Индис, а когда встретил и полюбил – то вступил с ней в брак. Она – старой доброй нуменорской крови, без гнилых прививок к благородному стволу. Ей нужен или один муж на всю жизнь, или никакого. Мы же с Утариэль никак не могли даже втайне произнести брачные клятвы – это ведь означало связать себя и другого обетом, который мы вслух презирали… Пока мы колебались туда-сюда, пришло мое время служить в войске. Я получил назначение на северо-восток, на заставу к отрогам Пепельных гор. И служба моя несколько затянулась…
- Вы попали к оркам в плен, а потом сумели стать их вождем.
- Ага, вам и об этом рассказали. Да, вот тут начинается та часть рассказа, которая не должна покинуть ваших уст. Знают об этом только двое – я и начальник тайной стражи. Дадите мне слово, что четвертого не будет?
- Если и будет – то не через меня. Даю вам слово.
Дамрод протянул ему раненую руку, и Борлас осторожно пожал его пальцы. Тогда здоровой рукой Дамрод расстегнул пряжку на правом плече и спустил тунику, обнажив грудь.
Точно посередине на его груди чернел грубый рисунок, поначалу показавшийся то ли условно набросанным цветком, то ли звездой, изломанные лучи которой изгибались противосолонь, словно она шагала куда-то на девяти ножках. Но приглядевшись, Борлас понял, что это глаз, испускающий девять лучей черного сияния. Рисунок был около пяди в поперечнике и слегка выдавался над кожей.
- Это насечка, - сказал Борлас. – Такие делают в Хараде: рассекают кожу до крови и втирают краску. Орки иногда тоже… украшают себя подобным образом.
- Да, - Дамрод застегнул тунику. – Это мне нарезал орочий шаман, на следующий день после того, как я перерезал их вождю глотку. Нужно было пройти что-то вроде посвящения в вожди, иначе, мол, меня не будут слушаться и придется постоянно отстаивать свое право быть вождем. Поскольку драться со всем племенем я не мог, пришлось согласиться. Ладно, думаю, я все-таки нуменорец наполовину, что мне какой-то дурацкий орочий ритуал… Много я в жизни сделал глупостей, почтенный Борлас, и много, наверное, сделаю, но эту мне никогда не переплюнуть…
- Это оказался не просто знак, - догадался Борлас.
- Точно. Я не сразу это понял. Поначалу я в орочье колдовство не верил совсем, потому что ничего толкового на моей памяти старый Шазг не сделал. Погоду он угадывал от случая к случаю, наворожить победу – и я бы так сумел, а сваренные им зелья… ну, от чего-то они помогали, но наши целители знают дело лучше. И тут оказалось, что знак этот – и в самом деле знак Силы. Он помогает мне подчинять орков своей воле.
- Только орков?
- Только их.
- Как это действует?
- Очень просто. Я приказываю – они подчиняются. Приказ нужно отдать вслух. Конечно, они могут сопротивляться, если приказ противоречит их воле или там угрожает жизни. Если я прикажу орку, скажем, прыгнуть в огонь, то подчинится сразу разве что самый слабый и забитый. На другого придется поорать, на третьего – орать долго, а если четвертый окажется равен мне силой воли, то он, пожалуй, и пошлет меня куда подальше. Но равных себе я еще не встречал. Еще многое зависит от части орочьей крови – чем орк чистокровней, тем он легче подчиняется.
- И вы пробовали… заставлять вот так, в огонь?
- Никогда. Но мне случалось гнать их в бой, когда они очень не хотели. Случалось заставлять их работать, а это, пожалуй, труднее. Поначалу я думал, что дело тут во мне, в моем, так сказать, нуменорском наследии… Но быстро сам сообразил, что будь дело только в нем – меня бы полгода кнутами не гоняли. А что к чему, я понял, когда мы столкнулись с другим племенем. У них в обычае заведено: перед дракой вожди выходят и ругают друг друга. Я уже видел, как это делается, вышел против их вождя, наорал на него… и у него душа в пятки ушла сразу. Я его заколол просто как барана, он и меча не поднял. А все племя сдалось. Сразу. Ни один не дернулся. И когда я совсем понял, что у меня за сила – то решил обратить ее, так сказать, к добру. Поистине, история учит тому, что ничему не учит…
- Вы попробовали создать племя мирных орков, а соседи его истребили.
- Вы и об этом наслышаны? Тем лучше, я не люблю рассказывать эту историю. Но сейчас я не о том. В один прекрасный день я понял, что этот знак выдуман не только для того, чтоб вожди управляли орками. Но и для того, чтобы кто-то управлял вождями. Вы хотите еще вина? Потому что я сейчас все допью.
- Да, благодарю вас.
Дамрод разлил вино по кубкам и отодвинул кувшин в сторону.
- Значит, то, что я почувствовал тогда в своем доме…
- Да. Это было оно. Меня призывал тот, кто хочет быть моим хозяином.
- И вы разбили руку, чтобы…
- Боль. Чем она сильнее – тем слабее этот зов. Иногда я думаю, что он, этот… хозяин… может как-то ее чувствовать через знак. И ему, понятное дело, не нравится.
- Что он пытался приказывать вам?
- Ничего. Это самое удивительное. Я полагаю – и господин Эрнистир со мной согласен – что он еще не знает толком, какое богатство ему досталось. Он как дикарь, которому в руки попала лютня – дергает струны и пытается добиться какой-то мелодии, но не знает, ни чего хочет, ни как это делается. Поначалу он дергал меня без всякого смысла, в любое время дня и ночи. Это было как раз когда я вернулся в Город после своей неудачи с оседлыми орками… Он насылал на меня тоску, дикую и беспричинную, когда хотелось то ли броситься на меч, то ли бежать куда глаза глядят. Насылал смертный ужас. Ярость.
Дамрод развез пальцем по столешнице несколько капель.
- Выпивка действует не хуже, чем боль. И она гораздо приятней.
- Разве нельзя было все это объяснить госпоже Утариэль?
- Нет, - резко ответил Дамрод. – Она бы пожалела меня. Она бы снова сошлась со мной. А я был на полпути к безумию.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив