Девицы-террористки: Мария Прокофьева

bettybarklay — 18.04.2024

В жизни Анны Пигит и Марии Прокофьевой до 1907-го года много было общего. Они были сверстницы — Мария родилась годом раньше, 25 марта 1883 года в Уфе. Обе были из купеческих семей. Отец Марии — Алексей Кириллович Прокофьев, старообрядец, богатый уфимский лесопромышленник. Обе были слушательницами Курсов Лесгафта, вступили в партию эсеров в 1902-ом году, а в 1906-ом стали членами террористической организации Боевого отряда при ЦК партии эсеров. 

Обе девицы в террористической группе Никитенко участвовали в подготовке покушения на императора Николая II, великого князя Николая Николаевича и премьер-министра П.А. Столыпина в 1906-1907 годах, были арестованы и в августе 1907-го года признаны виновными. 

Мария Алексеевна Прокофьева была признана виновной в пособничестве преступному сообществу, осуждена на пожизненное поселение в Сибири с лишением прав состояния. Местом ссылки был Туруханский край, но 27 ноября 1907-го года из ссылки бежала и уехала за границу. Побег её был то ли оплачен отцом, то ли «старый товарищ бежать пособил».

Мария Алексеевна Прокофьева в 1907-ом году. Фотографии из следственного дела Департамента полиции.

При расследовании заговора было установлено, что брат Прокофьевой входил в террористическую организацию эсеров, участвовал в подготовке убийства фон-дер Лауница и был убит в декабре 1906-го года при оказании сопротивления полиции в петербургской гостинице «Гранд-Отель». 

Мария во время подготовки покушения на императора под именем крестьянки Дарушичевой проживала в Санкт-Петербурге в доме № 1 по Ярославской улице вместе с Борисом Никитенко и особой, скрывавшейся под именем «товарищ Ирина». «Ирина» была среди тех, кому удалось скрыться до ареста.

Выяснилось, что Мария Прокофьева участвовала в организации побега одного из лидеров эсеров, Г.А. Гершуни, из Акатуйской каторжной тюрьмы в 1906-ом году. Для подготовки побега Мария Прокофьева представилась невестой другого осуждённого террориста, отбывавшего наказание в Акатуе — Егора Сазонова (Созонова). 

Статус невесты давал ей возможность свободно приходить в тюрьму. С Сазоновым её связывало давнее знакомство — они были оба из Уфы, где семьи Сазоновых и Прокофьевых жили рядом. Они происходили из семей купцов-старообрядцев, занимавшихся лесоторговлей. Вероятно, эти семьи вместе молились Богу, соблюдая обряды древнего благочестия, а дети их учились в одних гимназиях города Уфы.

Егор Сергеевич Сазонов, сын вятского, а затем уфимского, купца, бывший студент медицинского факультета Московского университета, 14 июля 1904-го года бросил бомбу в карету министра Плеве и убил его. Террорист при этом сам тоже получил ранения. Сазонов был прооперирован и осуждён на вечную каторгу, но по амнистии 1905 года вечная каторга ему была заменена на семилетний срок.

Егор Сергеевич Созонов (Сазонов). 1906 год. Неизвестный фотограф. Светотипия Кульженко, Издание В.П. Водовозовой.

Невозможно представить этих людей — террористов  Прокофьеву и Сазонова—  любящими и действительно собиравшимся вступить в брак. Они всё время играли чужие роли. Причём, делали это часто на предельном уровне риска, на грани жизни и смерти. Приезжая в тюрьму при подготовке побега Гершуни, Прокофьева исполняла роль невесты Сазонова. Во время подготовки убийства императора она была прислугой, и в каждом теракте была новая роль. 

Борис Викторович Савинков, являвшийся главным руководителем покушения на Плеве, играл роль богатого англичанина. При нём жила Дора Бриллиант, исполнявшая роль его любовницы. При этой паре, снимавшей квартиру в Петербурге на улице Жуковского, 31, кв. 1, была своя «свита», дворня, в которой Сазонов играл роль лакея — «молодой и жизнерадостный, сильный и румяный». 

В других условиях, в разговорах с Савинковым Сазонов исполнял  роль лихого террориста, пламенного борца за свободу, которому не страшно идти на смерть...

«Вот вы пойдете и, наверное, не вернетесь»,— говорил Савинков Сазонову перед убийством Плеве. «Скажите, как вы думаете, что мы будем чувствовать после убийства?» «Гордость и радость», — отвечал, не задумываясь, Сазонов.

Сазонову вторил другой террорист, Покотилов: «Я счастлив этим, я горд. Завтра Плеве будет убит».

Борис Викторович Савинков в начале XX века. Он посылал на смерть.

У террористов-эсеров не было собственной жизни, а психика их была изуродована, исковеркана. Нельзя вообразить те гипотетические реабилитационные психические средства, способные бы сделать их нормально чувствующими, нормально думающими, нормально живущими людьми. Таких средств просто нет.

Мир этих людей часто был резко разделен на тех, кого они жаждут, мечтают убить: взорвать, разорвать, распылить, уничтожить, и тех, кого они боготворят. Эти люди не были созданы для семейной жизни; они вообще жили не для жизни, они жили для смерти.

Кстати, одной из причин, почему заговор группы Никитенко оказался раскрыт сыскной полицией, была плохая режиссура и распределнение ролей. Некому было ставить спектакль: Савинков был за границей после побега из тюрьмы, Штифтар-Зильберберг арестован после убийства фон-дер Лауница, Никитенко был молодым и неопытным. Внешность и манеры Марии Прокофьевой сразу выдавали в ней особу образованную, не из прислуги, не подходившую на роль «крестьянки Дарушичевой».

Примером уродливого мировосприятия террористов является бракосочетание между осуждённым на смерть Борисом Степановичем Синявским с его сожительницей. К сожалению, имя этой женщины осталось неизвестным, известно только, что она была дочерью следователя и у неё был ребёнок, отцом которого был Синявский.

Церковь венчает брак для жизни и для продолжения жизни, а не для смерти. На этом основании брак Синявского с «дочерью следователя» можно считать фиктивным. Бракосочетание совершилось накануне казни, 20 августа 1907-го года. Новобрачные знали, что никогда не будут жить вместе. На рассвете 21 августа Синявский вместе с Никитенко и Наумовым были повешены.

Но вернёмся к немногочисленным сведениям о жизни Марии Прокофьевой. В конце декабря 1908-го года она входила в группу эсеров, принимавшую решение о судьбе своего лидера и одновременно полицейского провокатора Евно Азефа.

Мария Алексеевна Прокофьева в 1908 году.

В 1911-ом году покончил собой в Горно-Зерентуйской тюрьме её «жених» Егор Сазонов, с которым Прокофьева все годы состояла в активной переписке.

В литературе существует устойчивое мнение, что причина его самоубийства была в протесте против наказаний тюремными властями политкаторжан розгами. Но это мнение было растиражировано революционерами и усилено в советское время. Самоубийство он совершил за несколько недель до окончания срока каторги, а порка заключённых была обычным делом и раньше. Его смерть ничего не изменила.

Сазонов вёл переписку с Савинковым. Он писал ему с каторги: «Сознание греха никогда не покидало меня. К гордости и радости примешалось и другое, нам тогда неизвестное чувство». Хочется всё же верить, что душа Сазонова, воспитанного в традициях древнего благочестия, не была совсем унижена и изничтожена дьявольской идеей свободы. Как знать, может быть Сазонов не представлял, чем он будет жить дальше, ведь на каторге он был свободен от обязанности взрывать людей бомбами.

В истории Мария Прокофьева так и осталась как «невеста Сазонова». К этому добавляется тот факт, что она была хороша собой. На этих двух обстоятельствах — «невеста и красавица» — выстроены все характеристики террористки Марии Алексеевны Прокофьевой.

Такой прекрасной её рисовала в воспоминаниях спустя десятилетия известная эсерка Мария Спиридонова: «Девушка с серо-зелеными огромными лучистыми глазами, со строгим взглядом, прозрачным, бледным, тонким лицом и золотыми косами, вся нежная, точно пронизанная светом души своей и в то же время строго-серьезная, — она производила на нас в свой приезд в Акатуй большое впечатление. Она гармонировала с Егором без единого диссонанса. Егор смотрел на нее из своего угла удивленно любящими глазами и редко решался бывать с ней вместе».

В 1910-1911-х годах Мария Прокофьева жила в Париже, вела террористическую деятельность вместе с Борисом Савинковым. Примером является эпизод, рассказанный в воспоминаниях жены социалиста-революционера Д.Д. Донского, Надежды Михайловны. Надежда Михайловна, урождённая Филипченко, тоже проходила по делу о покушении на императора группой Никитенко в 1907-ом году, но ей удалось избежать ареста и нелегально выехать за границу. 

Они с мужем в конце 1910-го года жили в Швейцарии в эмиграции, где у них родился сын. Когда молодая мать вернулась в дом из клиники после родов первенца, «муж сказал, что должен поговорить со мной. Оказывается, к нему от Б.В. Савинкова приехала М.А. Прокофьева. Готовилось покушение на Николая II. 

На этот раз Мария Алексеевна привезла пуд динамита с просьбой временно его сохранить. Половину Дмитрий Дмитриевич отдал на хранение художнику Баклушинскому — многодетному, нуждающемуся, но верному человеку. А 20 фунтов он хотел спрятать у нас, но без моего согласия не мог этого сделать. В первый момент я испугалась: «А как же наш сын?». Муж улыбнулся: «При осторожности ничего не произойдет, ну, а если произойдет, тогда не только от нас, но и от дома ничего не останется». 

Хороший муж, заботливый...

Весной 1910-го года Мария заболела туберкулёзом. В 1911-ом году она вместе с семьёй Савинкова уехала на виллу «Вера» (Villa Vera Monte Solaro) в Сан-Ремо. Эта вилла была главным штабом эсеров в Лигурии. Узнав о болезни дочери, отец Марии, купец Прокофьев, приехал в Сан-Ремо и снял для неё дачу, где она жила, по словам Зинаиды Гиппиус, близкой к Савинкову, «умирающая, белая, воздушная, прекрасная М(ария) А(лексеевна), среди цветов».

Кладбище в Сан-Ремо Фоче. Где-то здесь стоит одинокий крест на могиле Марии Прокофьевой.

Мария Прокофьева умерла в возрасте 30-ти лет 29 июля 1913 года в Сан-Ремо на вилле «Вера». Её смерть так описал Борис Савинков:

«Когда Мария Алексеевна умирала, я не поверил, что это смерть, — думал, что обычный припадок. До 8-и я играл в шахматы с…, в 8 лег спать — был уже день давно. В 10 с половиной меня разбудила Е. И [жена Савинкова террористка Е. И. Зильберберг]. Я вошел, М. А. была еще жива, лежала тихо, с закрытыми глазами. Я взял ее за руку, она посмотрела на меня и слабо пожала руку. Потом сказала: «Какие вы все добрые… Спасибо». И умерла.

А потом я каждый день ходил на кладбище, в склеп, и смотрел через окошко в гробу, как медленно, медленно (она была набальзамирована) разрушалось лицо. Темными тенями. Синеватыми пятнами. Провалом около губ».

Прокофьева была похоронена  на кладбище Фоче (Cimitero monumentale della Foce) в Сан-Ремо. 

Возможно, тело Марии действительно было помещено в склепе и даже так, что Савинков мог наблюдать процесс тления через стекло. Но почему-то я думаю, что эта картинка смерти — стилистическая выдумка Савинкова. Ведь он воображал себя вестником смерти Аваддоном. Ради обращения к «эстетике смерти» Савинков готов был сочинить любую небылицу.

Есть сведения, что отец хотел увезти тело Марии на родину в Уфу. Это могло объяснить, зачем тело забальзамировали. Но сведения эти происходят из ненадёжного источника — это воспоминания Зинаиды Гиппиус, для которой стиль и эстетика тоже были важнее всего. 

Новый вид семейных отношений в новой свободной России — тройка: Гиппиус — Мережковский — Философов. Начало XX века.

«…К нам на дачу под Петербургом приехал ее [Марии Алексеевны] отец. В картузе, в синем полукафтанчике каком-то, как мещане одеваются, да он и был мещанин-волжанин, не помню из какого города. Лицо самое простецкое, и говор такой же. Оказывается был у нее [в Сан-Ремо], сразу увидел, что «не жилица», и стал думать, как бы ее в родной земле схоронить, когда «придет час».

Нас всё удивило: и как он до Сан-Ремо добрался, и эта мечта (неисполнимая, конечно) тело «домой» перевезти и, главное, что у такого — вдруг такая Марья Алексеевна! Д.С. [Мережковский], впрочем, последнему не удивлялся: уверял, что из народа, с Волги, выходят вот эти удивительные девушки, крепкие характером и сильные душой».

Вот каковы учителя и знатоки русского народа — творческая интеллигенция: стилисты словесных формулировок, псевдорелигиозные мистики, изобретатели модели новой России, населённой выдуманным народом. В этой модели террор является благом для народа и делается во имя народа, а Уфа — город на Волге. Хорошо, что Волга находится в России, а не в Германии. Они логично обосновали и стилистически точно изложили, почему террор нужен был русскому народу.

Гиппиус, говоря о том, что отец Прокофьевой мещанин, имеет в виду не его сословие, а примитивный образ мышления, речь, обывательские привычки. В её модели России мещанин — антипод утончённой, образованной героини-террористки. Естественно, что террористка «такая Марья Алексеевна» — это элита, а мещанину не место рядом с ней. И зачем было мещанину-волжанину приезжать на дачу к Гиппиус? 

Прокофьева погребена на кладбище в Сан-Ремо. Отец, скорее всего, не стал перевозить тело дочери в Уфу, но не потому что эта «мечта» была «неисполнимая». Это дело было вполне исполнимое, если его исполнять.

Мария Алексеевна Прокофьева была не просто «невеста Сазонова» и красавица-эсерка. Это была реальная террористка. Об этом говорит хотя бы уже упоминавшийся факт, что она в числе наиболее авторитетных боевиков входила в группу, принимавшую решение о судьбе своего лидера и одновременно полицейского провокатора Евно Азефа. Просто она рано умерла и мало успела взорвать.

Могила М.А. Прокофьевой на кладбище отмечена простым русским крестом, на ней нет никакого склепа. Марии Алексеевне Прокофьевой — М.А.П. —Борис Савинков посвятил роман «То, чего не было».

Мы и рады бы были, чтобы всего этого ужаса террора и революции не было в нашей истории. Но они нам такой радости не доставили: увы, всё это с нами было... 

Оставить комментарий

Популярные посты:

marcus

Работа в офисе целый день

masterok

Почему астронавты стареют медленнее в космосе

vredtech

Никаких совпадений!

morena_morana

4 вещи, которые женщины не прощают мужчинам 40+

psmirnova1

ДО и ПОСЛЕ обнуления. Размышлизмы.

nathoncharova

Как появляются ямочки на щеках, и можно ли их сделать или убрать

inna1903gr

Красная сумка

prilepin

ДЕВУШКИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

irina_co

Немецкий пирог со сливами (Deutsche pflaumenkuchen)

• Архив