День в истории. Почему рабфаками умилялись и ненавидели их?

maysuryan — 18.09.2021
Борис Иогансон. Рабфак идёт. 1928

Август 1986 года. Как первокурсник МГУ, я впервые явился на общее собрание студентов, чтобы получить студенческий билет. Царило приподнятое, праздничное настроение. Начало новой студенческой жизни! По очереди назывались фамилии, новоиспечённые студенты выходили вперёд и получали свои билеты. Мне запомнились студенты КНДР — солидные, важные, степенные, хранившие серьёзность и некоторую замкнутость внутри своей группы. У каждого на груди красовался круглый значок с изображением Ким Ир Сена. Спустя года три они были отозваны из СССР своим правительством назад на родину — буржуазная реставрация в Советском Союзе, по мнению корейского руководства, зашла слишком далеко. Дипломы они так и не получили... Но больше всего на этом собрании меня удивило другое. Когда назывались некоторые фамилии, часть студентов приветствовала выходивших вперёд бурными одобрительными аплодисментами и возгласами, называя по именам. «Откуда они друг друга знают?» — недоумевал я про себя. Ведь я видел своих однокурсников в этот день первый раз в жизни. Когда же эти успели так хорошо познакомиться? Потом я сообразил: это всё были учащиеся подготовительного отделения для рабочей и сельской молодёжи. На нём они, конечно, и познакомились, и подружились. Об этом у меня ещё раньше был разговор с мамой. «А что такое подготовительное отделение?» — спросил я. «Это рабфак», — ответила она. Ей было хорошо знакомо по годам юности это слово, а я читал о рабфаках у Макаренко в «Педагогической поэме». Оттуда я запомнил строчки Макаренко про 1923 год: «В то время слово «рабфак» означало совсем не то, что сейчас обозначает. Теперь это простое название скромного учебного заведения. Тогда это было знамя освобождения рабочей молодёжи от темноты и невежества. Тогда это было страшно яркое утверждение непривычных человеческих прав на знание, и тогда мы все относились к рабфаку, честное слово, с некоторым даже умилением". «Рабфак? — усомнился я в том разговоре в 80-х. — Разве теперь бывают рабфаки?» Оказалось, что бывают... Конечно, то, что я сам наблюдал в 1986 году — это была уже только тень тех прославленных рабфаков 20-х годов, окружённых практически религиозным почитанием и столь же накалённой классовой ненавистью. Да-да, было не только умиление, но и ненависть!


Советский плакат 1920-х годов

Следы этих чувств можно ощутить, например, в мемуарах писательницы Евгении Гинзбург (матери Василия Аксёнова и автора больших воспоминаний о лагерях «Крутой маршрут»). В 20-е годы Гинзбург была восторженной комсомолкой, о чём рассказывал её очерк в журнале «Юность» 1966 года «Студенты двадцатых годов». Из очерка:
«Вот хоть вчера на лекции нашего знаменитого лингвиста Рудде. Иногда не знаешь, чего в его лекциях больше — эрудиции или желчи против всего нового. Кто, например, может всерьёз принять его выпады насчёт слова «рабфак»? Дескать, по законам русского языка «рабфак» должен бы склоняться по типу слов «сапог», «пирог». То есть в родительном падеже должен быть «рабфаГа», а раз это невозможно, то слово это в нашем языке — инородное тело.
«Это сам рабфак для него инородное тело», — пишет мне на полях блокнота Люба. Так и есть, конечно».


Илья Васильченко. Рабфаковцы. 1971

Другой эпизод из того же очерка:
«Как члену студпомгола мне пришлось вступить в непосредственные отношения с некоторыми работниками АРА... Мне был представлен мистер Койпер, активный деятель христианского студенческого союза. Это был первый знакомый иностранец в моей жизни... Наши ребята сразу стали называть мистера Койпера Летучим Голландцем... Мне было безумно любопытно узнать, что толкнуло мистера Койпера на поездку в наши льды и что вообще может твориться в этакой вот черепной коробке, никогда не воспринимавшей ни одной марксистской идеи.
Кое-что в этом смысле прояснилось для меня, когда однажды мистер Койпер стал рассказывать, как в первый день приезда он не только видел тот суп, которым нас кормили, но даже съел полмиски. По тону было видно, что этот свой поступок он считает выдающимся актом самопожертвования... Мне стало ужасно обидно и за нашу столовую, и за чечевицу, служившую нам верой и правдой, и вообще за то, что этот долговязый так «воображает»... И я преувеличенно беззаботным тоном заявила, что, мол, на вкус и цвет товарища нет, а многим чечевица нравится больше, чем маис. И вообще бобовые очень питательны. Потом подумала и добавила, что и в древности чечевица, очевидно, высоко ценилась, поскольку, как мы знаем из библии, кто-то, не помню, кто именно, но твёрдо знаю, что именно за чечевичную похлёбку продал своё первородство.
Услыхав последний довод, мистер Койпер вскочил с табуретки, на которой сидел... Он стал трясти мне руку и восклицать:
— Вы читали библию? Вы читали ее? О-о-о... Как я счастлив слышать это!..
В другой раз Летучий Голландец произнёс довольно длинную речь о том, как он преклоняется перед студентами гуманитарных факультетов. В такой, мол, немыслимой обстановке они занимаются не прикладными науками, обеспечивающими в дальнейшем кусок хлеба, а ищут путь к чистому знанию. И предложил усилить снабжение ФОНа за счёт других факультетов.
Это заставило нас насторожиться. Ведь мы имели твёрдые установки насчёт распределения обедов по факультетам. И не зря насторожились. Оказалось, что это было только прелюдией. А потом мистер Койпер построил такой силлогизм:
— Американская администрация помощи желает поддержать молодых людей, занимающихся в этих трудных условиях наукой. А вот, например, учащиеся так называемых рабочих факультетов. Их ведь, собственно, надо рассматривать даже не как студентов, а как учеников колледжа, что ли... Так что...
Не давать обедов рабфаковцам? У меня просто дух перехватило. Вот оно что! Я еле донесла своё негодование до Любы.
— Нет, подумай только! А я-то считала Летучего Голландца человеком!.. А он... Как назвать такую низость?
— Классовой борьбой! — безапелляционно отчеканила Люба».
Такие дела...
В каком-то смысле можно сказать, что вся революция совершалась в том числе и для этой немаловажной цели: чтобы рабочей и крестьянской молодёжи зажёгся зелёный свет к знаниям, к высшему образованию, о котором в Российской империи подавляющее большинство «кухаркиных детей» не смело и мечтать...
11 сентября 1919 года и 17 сентября 1920-го — дни двух решений, Наркомпроса и Совнаркома, о создании рабфаков.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив