День рождения и остальное. Часть четвертая

inkogniton — 24.12.2021 Во второй части меня спросили интересует ли меня что-либо, кроме вещей -- к примеру, хожу ли я в театры, галереи, в парки, в конце концов. Мне подумалось вдруг, что этот вопрос, наверное, один из самых лучших комплиментов моим скромным записям -- значит, подумала я, у меня получается писать так, что забываешь о том, что мир временно сошел с ума, что всё немного с ног на голову, но всё, на самом деле, как всегда, как обычно. И потому, конечно, странно, отчего это вдруг я ни о чем таком почти не пишу. Почти два года назад я перевела свой журнал в режим дневника -- мне было интересно и важно фиксировать события, так как то, что началось тогда и всё еще продолжается сейчас, является из ряда вон выходящим. Уже давно целый мир не находился в таком хрупком и нестабильном состоянии как сейчас. Мне всё еще кажется важным продолжать фиксировать то, что только могу. Однако, тут следует заметить важное -- в этом журнале никогда не было, нет, и не будет так называемой жизни без прикрас. Я не люблю записывать грустное или плохое -- когда мне плохо, я замыкаюсь и прячусь, вокруг и так вполне достаточно такого без меня. Зато когда мне хорошо, мне жизненно необходимо поделиться, мне хочется, чтобы всем вокруг было если не так же хорошо, как мне, то максимально близко к этому. Мне хочется, чтобы всем досталось немного счастья -- того, которое меня переполняет и льется, порой, через край. Мне хочется верить, что скоро, совсем скоро, мир вернется если не к прежнему, то хотя бы к спокойному и относительно стабильному состоянию и тогда, хочется верить мне, я опять буду писать художественные рассказы, изредка перемежая их литературно обработанными зарисовками из нашей жизни.

Начало ноября вдруг начало казаться началом дня рождения. Меня пригласили на большую конференцию в Москву. Я никогда не была в той Москве, которая существует сегодня на карте. Та Москва, в которой была я -- ее, наверное, и нет больше. Меня пригласили в Москву, -- орала я Ыклу, -- ты отпустишь? Мне было неудобно спрашивать -- оставлять его здесь, одного, с тремя детьми: я бы, наверное, сошла с ума. Потому я была готова к тому, что мысль о моей поездке вызывает в нем гораздо меньше восторга. Однако он обернулся, посмотрел внимательно и бросил: езжай, конечно, кому ты тут вообще нужна? Я изучала цены на билеты, я изучала правила -- принимают ли там наши прививки, нужен ли тест, если да, то какой, сколько их нужно, какие тесты (или что еще) там нужны, чтобы гулять по Москве. По Москве! Чтобы гулять по улицам, ходить в театры, заскочить куда-нибудь и выпить кофе. Я не представляла как сейчас выглядит Москва, но она снилась мне по ночам. Ура, я лечу в Москву, думала я, когда ложилась спать и просыпалась с улыбкой.

Я всё еще не заказала билеты, так как нам посоветовали подождать несколько дней -- в Москве пытались принять решение об очередном карантине. Не бывать этому, сердито, с надеждой, думала я, не бывать -- и всё тут. За неделю до предполагаемого вылета организаторы прислали письмо. Я смотрела на письмо и понимала, что его содержание мне, скорее всего, не понравится. Два часа я сидела перед белой строчкой и собиралась с духом. Наконец, я выдохнула и начала читать. Дорогие докладчики и участники, вежливо, но с тоской в буквах, писали организаторы, ввиду того, что в Москве вводится очередной карантин, который, скорее всего, продлят и на саму неделю конференции, мы вынуждены перенести всю конференцию в формат онлайн. Мы надеемся, добавляли они, кажется, со вздохом, что несмотря ни на что у нас у всех получится получить удовольствие и пообщаться.

Я никуда не лечу, бурчала я сердито, никуда, ты понимаешь? Ну послушай, примирительно подходил ко мне Ыкл, чего ты на меня-то сердишься? Не я ввел карантин, не я принял решение перенести всё опять к нам домой, не сердись, будет тебе Москва. Вздохнул и добавил -- когда-нибудь точно будет. Каждый день в течение недели, ровно в десять утра, я, красиво одетая -- так, как если бы это было по-настоящему, садилась перед экраном и оказывалась на конференции в Москве. Вокруг меня прыгали дети, я же пыталась делать вид, что меня нет. Остальные участники пытались вести себя похоже. Во время одной из перемен, которая уже почти подошла к концу, так подошла, что начали объявлять следующего докладчика, вдруг раздался бас: Слушай, передай мне, пожалуйста, варенье. Вон то, да, именно его. На экране появился седовласый благообразный господин -- он сидел на широкой, до блеска отполированной, деревянной скамейке за громадным, кажется навеки сколоченным, столом. Подле его руки стояла большая толстостенная чашка, из которой поднимался пар. Не понимаю, вздохнул господин, едва поднеся ложку ко рту, почему все говорят, что оно прокисло? Хорошее же варенье, ничего не понимаю! Подай-ка мне, он потянулся куда-то в сторону, еще этого варенья. Простите, закашлял ведущий сессии, у вас микрофон включен. Ох, пробасил господин и немедленно исчез с экранов.

Целую неделю я просыпалась и засыпала в Лондоне, но проводила дни напролет в Москве. Всякий раз меня поражало это заново. Я включала компьютер, здоровалась с зевающими калифорнийскими коллегами и желала приятного обеда московским. Калифорнийские коллеги пили кофе из огромных кружек, всё пытаясь проснуться, московские же планировали что они будут есть на обед. Лондон казался связующим звеном между всеми частями света. И в этом связующем звене была я -- собственной персоной. Это смешило, наполняло необъяснимой дурацкой гордостью и скрашивало расстройство от того, что и в этот раз я нахожусь где-то, не выходя при этом за порог собственного дома.

Когда мы обсуждали ехать ли нам в Израиль, я сомневалась. Я боялась, что что-нибудь сорвется в последний момент. Мне не хотелось терять денег, мне не хотелось расстраиваться, но, главное, мне не хотелось надеяться. Когда я почти было решила, что не стоит даже пытаться, что-то щелкнуло -- мы отпразднуем мой день рождения здесь, сами, а потом, на следующий день или через неделю -- со всеми, в Израиле! Я помчалась к Ыклу -- заказывай билеты, заказывай, едем! Заказ билетов оказался тем самым спасительным кругом, получив который, мы немедленно поверили в то, что мы обязательно, несмотря ни на что, поедем. Я была счастлива. Бабушка Ыкла настойчиво просила сообщить на какое число брать билеты в театр, в каком ресторане бронировать ужин перед и коктейль после; О. сообщала какие вечера будут заняты ею; родители выбрали в какие дни приедут они, а в какие -- мы к ним, не-свекры сообщили когда заберут детей, брат спешил сказать, что обязательно возьмет на пару дней отпуск. И, конечно же, коллеги -- с ними мы планировали проводить почти всё имеющееся у нас время. Счастливее меня, наверное, не было. Мы всё рассчитали -- теперь (в отличие от лета) Израиль принимает английские прививки, но, несмотря на то, что дети не привиты, мы же все болели! Все! И поэтому, счастливо подсчитывали мы дни, мы прилетим, сразу же сделаем серологические проверки детям, они, конечно же, вернутся прекрасными и всего-то через три дня нас всех выпустят на свободу. Всего через три! А это значит, что у нас будет еще одиннадцать дней -- целая вечность.

Этого подарка от госпожи жизни было вполне достаточно. Однако, она не остановилась и продолжала осыпать меня подарками. В конце ноября, обезумевшие от длительного заточения аспиранты, сообщили, что собирают всех на рождественский ужин. Ужин состоится третьего декабря, сообщалось в письме, вот в этом небольшом, чисто английском, баре-ресторане. Мы будем пить! есть! смеяться! шутить! И, добавляли крамольное, мы все будем без масок, так как есть и пить мы будем без перерыва! Поначалу я не поняла что всё эту роскошь устраивают аспиранты, только удивилась, что собирают с каждого полную стоимость. Впрочем, действительно только удивилась -- немедленно внесла лепту в общий котел и начала планировать как я туда пойду. Ты точно не хочешь? -- спрашивала я Ыкла в сотый раз, втайне надеясь, что он скажет нет. Точно, -- смеялся он, -- совершенно точно! И, -- добавил, рассмеявшись еще громче, -- уж точно не хочу так, как хочешь ты! Я долго думала что надеть, я так давно не была на празднествах и званых обедах, что почти забыла что это такое. Я надела пачку традиционного красно-зеленого тартана, я надела строгую черную водолазку, я повесила на шею переливающийся во все цвета радуги кристалл. Думала было надеть что-нибудь на плоском ходу, как рассмеялась самой себе -- гулять так гулять, упрямо, словно споря с кем-то невидимым, покачала я головой и достала любимые сапоги на высоком каблуке. Я ехала в метро -- вечером, в обратную от дома сторону, и уже одно это казалось каким-то сказочным. Я тихо наблюдала за немногочисленными пассажирами и придумывала куда и почему едет каждый из них. Вот этот, к примеру, засыпающий господин -- он, наверное, едет домой. Он очень устал, весь день на ногах, а дома, я посмотрела на него опять и заметила небольшое пятно на рукаве куртки от цветных карандашей -- дома, конечно же, его ждет какой-то сорванец, господин сейчас немного поспит, но когда приедет домой -- будет как огурчик.

Нас просили приехать пораньше. Внимание, писали нам, вам всем вручат по бокалу шампанского -- до того, как мы сядем за стол! Поэтому, писали нам, приезжайте, пожалуйста, чуть пораньше. Я честно приехала тогда, когда было велено. В баре было немного народа и только в центре бара стояла пока еще небольшая, но уже шумная и веселая компания. Вот и наши, довольно отметила я про себя и встала в круг. Приятная девушка немедленно предложила мне шампанского, оглядела меня с ног до головы и усмехнулась -- ты прекрасно выглядишь, но шампанское, кажется, тебе очень и очень не повредит. Я огляделась вокруг и, к своему стыду, поняла, что не знаю практически никого. Как это может быть? Это же аспиранты, осенило меня, это же всё -- наши аспиранты! Это открытие оказалось необычайно счастливым -- меня наполняла бесшабашная гордость: нас пригласили на ужин аспиранты, вот это да! есть еще порох в пороховницах! Я огляделась вокруг и рассердилась -- а где же, собственно, мой-то, мой аспирант? Но моего аспиранта нигде не было. Работает, довольно отметила я про себя, перестав сердиться, молодец какой. Мы стояли посреди бара, разговаривали и пили шампанское. Постепенно подтягивались люди, показался и высший состав. Ура, довольно отметила я про себя, пришли, уважили. Люди всё шли и шли и казалось этому нет ни конца ни края. А сколько нас будет? -- тихо спросила я у одного из организаторов. Ну, -- протянул он и закатил глаза, -- человек восемьдесят, наверное. Мне оставалось только охнуть.

Наконец, нас усадили за стол и начали подавать настоящий рождественский ужин. Вариантов было несколько, каждый выбирал для себя. Я выбрала густой, невероятно пахнущий, грибной суп; после мне подали какой-то хитрый рождественский пирог со свеклой, какой-то крупой и орехами, но главное было не это, главным тут был -- десерт. Горячий рождественский кекс, доверху наполненный изюмом и сухофруктами, настоявшийся на чем-то алкогольном, переполненный пряностями и специями. Рядом с кексом лежал аккуратный шарик ванильного мороженого. Именно то, что надо для понимания что праздник везде, совершенно везде и на данный момент прямо в тебе. Я могла бы сидеть вечность, но мне надо было уходить. Они же только начинали веселье, только взгромоздились на столы, взяли микрофоны в руки и начали петь что-то веселое под бурные аплодисменты всех окружающих. Я шла к метро и улыбалась, я всё смотрела на украшенные гирляндами фонари и мне тоже хотелось взгромоздиться на стол, топнуть каблуком и запеть что-то такое веселое, от чего сразу хочется пуститься в пляс.

Приближалась поездка в Израиль. Теперь я почти не сомневалась -- конечно же, мы полетим. Я написала дорогому Й. Он всегда просит предупредить заранее, ему так проще. Мы договорились о дате доклада, однако, памятуя о нестабильности сегодняшней жизни, я писала, смеясь: я обещаю очень и очень условно, так как пока я не приземлилась и не получила разрешение ходить где вздумается, все мои обещания, изначально, чрезвычайно условные. Я понимаю, смеялся он в ответ, теперь у всех так. Несмотря на всю условность моего обещания, уже на следующий день он сообщил мне куда поведет меня обедать, куда мы пойдем после, с кем встретимся до и когда он, наконец, отпустит меня домой. Целый день в Иерусалиме! У меня дрожали руки и ноги, я так соскучилась по этому гиганту -- такому суровому к чужакам и по-отечески снисходительному к своим. У меня не получилось доехать до тебя летом, объясняла я ему шепотом, но теперь! теперь я точно до тебя доеду! Я буду гулять целый день, я побегу на любимую улицу с зонтиками (а они всё еще там?), я буду сидеть в одном из небольших кафе и пить обжигающий кофе, остро пахнущий кардамоном. После, конечно, я побегу на рынок -- я буду ходить между рядами, слушать выкрики зазывал, вдыхать всевозможные и все возможные ароматы, впитывать его в себя настолько, насколько это вообще возможно. Я увезу его с собой -- пусть не весь, пусть не целиком, но столько, сколько смогу вместить. Я пойду гулять по хитрым небольшим улицам центра, пока не добреду до немецкой колонии -- я буду гулять там пока не потеряюсь и не запутаюсь, после вернусь маленькими улицами назад и встану. Так и буду стоять посреди одной из улиц. Стоять и вбирать в себя столько Иерусалима, сколько смогу унести.

Мы только услышали новости, мы ничего не успели решить, ничего не успели понять, как посыпались письма от коллег. Я пойму, писал Й, если ты отменишь поездку. Я бы, писал он и мне слышался вздох, отменил бы. Это же безумие, просто безумие, лететь всего на две недели из которых придется сидеть взаперти, как минимум, одну. А то и десять дней. У нас не оставалось никакого выбора, кроме как перенести поездку и остаться здесь. То, что Англию внесли в красный список, нисколько не удивило -- здесь больше ста тысяч новых случаев в день и никто не хочет нас к себе пускать. Может, кто-то и хочет -- но нам туда не надо. Слушай, -- я получила очередное письмо от Й. и с надеждой начала читать, -- а хочешь в Иерусалим по зуму? Нет, -- немедленно оговаривал он, -- я пойму если тебе не хочется, но я буду рад, если вдруг тебе захочется. Мы даже пообедаем вместе, -- словно мечтательно писал он, -- принесем пиво к экрану, чокнемся за жизнь, как тебе? Конечно, -- немедленно согласилась я, -- лучше так, чем совсем нет. На том и порешили.

Организатор второго доклада написал со вздохом, что они так устали от зума, что готовы слушать только тех, кто приходит лично. Пообещай мне, пожалуйста, писал он мне, что как только ты будешь знать о дате своего приезда, ты сразу сообщишь, сразу же! Даже если стандартное место семинара будет занято, мы сделаем специальную сессию! Только обязательно сообщи. Такое обещание давать легко и приятно, посему я немедленно пообещала.

Я думала, что сделала всё, что связано с отменой поездки -- я отменила заказ еды в Израиле, забронировала доставку еды домой, заказала елку, отменила доклады. Я поднималась в спальню и в очередной раз повторяла себе всё, что я сделала, мучительно вспоминая что я забыла сделать. Точно было что-то еще. Что? Я зашла в спальню, посмотрела на комод и вспомнила! Весь верх комод был уставлен пакетами и коробками -- подарки, которые мы собирались везти, подарки! Что делать с подарками?! Разберусь завтра, решила я, утро вечера мудренее.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив