День рождения Э.Т.А. Гофмана. Мой Гофман и чудеса вокруг нас обоих.

nkb — 24.01.2023 24 января 1776 года в прусском Кенигсберге родился мальчик, которого впоследствии мир узнал как Эрнста Теодора Амадея Гофмана, великого "темного" сказочника и мастера мистическо-романтической новеллы. При рождении был он крещен как Эрнст Теодор Вильгельм, но в 1805 году сменил третье имя на Амадея, в знак преклонения перед гением Моцарта.



А зимой 1976 года, в подмосковном Шаммере, меня угораздило посмотреть не то "Будильник", не то еще какую детскую передачу к двухсотлетию Э.Т.А., и влюбиться на всю жизнь. Ну, скажем, точную дату я не помню, но по логике вещей - это должно было быть именно двухсотлетие. Передачу же помню очень хорошо, местами - дословно, но вот найти ее пока не удалось. Было там и про самого Гофмана, и про его милую и несчастную жену Михаэлину, которую он звал Мишей, и, разумеется, про Юлию, юную ученицу Гофмана, в которую он так влюбился...

С тех самых пор Гофман - это мой автор. С той самой "одной полки", которая у меня не меняется, пожалуй, с отрочества. И в Берлин мне было нужно в первую очередь ради него. И книги его я читала все, и по многу раз, и сюттерлин начала изучать, чтобы пытаться продраться через его рукописные почеркушки. И на всех экзаменах по литературоведению непременно затрагивала хоть что-то из его творчества - в любом контексте он неизменно пригождался.

Ну, и, разумеется, дипломную работу на факультете германистики Берлинского Университета им. братьев Гумбольдтов я писала тоже по Гофману. Называлась она "Влияние индивидуального стиля переводчика на переводимый текст на примере трех переводов "Щелкунчика" на русский язык". Два перевода были от мэтров - Соловьева и Татариновой, третий я делала сама. Защита внезапно затянулась - вместо предполагающейся четверти часа она длилась почти полтора. Копий об эту тему сломалось множество, но в конце концов мокрого, как мышь, дипломанта в черном костюме и белой блузке таки выпустили с предикатом "Ausgezeichnet" ("Отлично") вместо ожидаемого "Sehr Gut" ("ОчХор"), а впоследствии оказалось, что такой предикат на дипломе до того выдавался всего трижды с основания факультета в 1810 году.

И вот хотите верьте, хотите нет - с Гофманом у меня постоянно происходит нечто слегка мистическое.

В прошлом году была 250-я годовщина его смерти, и, разумеется, мне непременно было нужно попасть в этот день на его могилу, окропить ее игристым вином, как завещал сам Э.Т.А., и принести Мастеру алые розы, по своему обыкновению и вопреки его желаниям - как уже не раз бывало.

Разумеется, невозможно было приехать в любимый Город и не пойти на свидание с Альмой Матер. А перед главным зданием Университета, на Унтер ден Линден, очень часто бывает книжный развал. И в тот день он тоже имелся. Жара стояла несусветная - под 37 градусов. И солнце в зените, яркое и безжалостное. А оба красных каштана перед дворцом, увы, успели исчезнуть, так что ни намека на тень, одни изнывающие под солнечными зонтиками продавцы...

Рыться в такую погоду в книгах мог только совершенно упоротый германист. Но мне была нужна книжка Э.Т.А. Обязательно. Красиво изданная, лучше всего - с золотым обрезом. Нет, зайти в книжный и купить там новую - ни за что. Только букинистическую, только перед Альма Матер, и только в этот полдень!

Времени было маловато, поэтому я попробовала спросить продавца. "Увы", - сокрушенно махнул он рукой, - "нет у меня ничего подобного, давно никто не спрашивал..." Но я решила не верить. И пошла рыться сама. Под яростным солнцем и вопреки услышанному. Мне было нужно хоть что-то от Мастера.

И через пару минут мне попалась первая "рыбка" - двухтомный сборник немецких романтиков, среди которых были и эссе Гофмана.



Мило, и на безрыбье сгодился бы и он. Но... я знала, что если не прекращу искать, то найду непременно. И продолжила шерстить ящики. Отложив двухтомник поближе к продавцу, который удивленно поцокал языком: "О, надо же, а про сборники я и не подумал!"

Я не помню, думала ли я про Серпентину, пока рылась в старых и очень старых фолиантах, но только вдруг дивной красоты бирюзовый сполох мелькнул меж темно-коричневой кожей и оранжево-коричными картонами переплетов позапрошлого века. И я даже как-то не удивилась, выудив... второй том трехтомника с золотым тиснением на обложке. "E.T.A. Hoffmann" - значилось там, как и на двух остальных томах, тихонько лежавших в соседнем ящике. Bibliothek Deutsche Klassiker, Weimar, 1963 - утверждал титульный лист. Золотого обреза, правда, не случилось, но все остальное было просто идеально.



Продавец, кажется, обомлел. "Но откуда? Я же точно знаю, что не было у меня такого!" - пожал он плечами в искреннем недоумении. - "Не знаю, но это точно МОИ книги" - безмятежно заверила я его, доставая двадцатку и еще монетку.



Вместе с трехтомником ко мне на ПМЖ отправились прижизненный томик стихов Виктора Гюго на французском, чудесный Гауф, а еще - внезапно самиздатовский альбомчик подростковой поэзии, тот самый "уездной барышни альбом", который воспевал и Пушкин, и я в своей курсовой по сравнительному анализу русских и немецких "прошу тетрадь не пачкать"...




И был мне дивный вечер в компании любимого человека и любимого автора, в Шпандау, посреди любимого Берлина. Но об этом как-нибудь в другой раз...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив