ЧЕРНИКА Землю под садовые участки нарезали от завода - на

Землю под садовые участки нарезали от завода - на фамилии тех, кто там работал. И все на большом заводе знали друг друга по именам ещё с довоенных времён, а имена тех, кто реально строил дома и занимался хозяйством - близких и дальних родных - ещё долго не знал никто.
Поэтому Лёню звали Макаровым, хотя он был Махов, а Макаровым был его дедушка, Сергея - Сандриковым тоже по деду, Игоря - Петровым по отчиму, а меня вообще Письман - по тёте Соне, хотя тётя Соня на даче бывала не очень часто, а строили и жили на даче мы, Анпиловы все до одного.
Лет двадцать ушло на то, чтобы в общей памяти уместились фамилии настоящих людей.
Да и то до сих пор участки своих соседей мы называем по именам их первых хозяев, для ясности, о ком речь идёт - у «Бениных», у «Чопоровых» - хотя те более полувека назад продали собственность.
Да и всюду так эхо долго тянется - переулок называется Хрущёвским, хотя кто помнит прапорщика Хрущёва 1812-го года и его арбатскую усадьбу?..
Нам лет по семь, Игорёк самый крупный и флегматичный, Сандриков шустрый как кузнечик, он не может стоять мирно и всегда подпрыгивает, я в майке без рукавов, ровный как столбик, но щёки полные, а Аркаша полненький и ноги буквой Х, коленка коленку задевает, но щёки у него худые, поэтому на дачах толстым считаюсь я, а не действительно полный Аркаша, это несправедливо и нечестно, тем более, что бегаю я быстрее Аркаши, но это уж судьба - кому что.
У Сандрикова на правой руке нет пальцев, только большой есть, он носит сшитую защитную варежку с дыркой для большого пальца, нежаркую летом, из хлопка. Но Серёже ничуть не мешает недостаток, он управляется одним пальцем так ловко и без комплексов, что ничего не заметно.
Он здоровается, крепко сжимая твою ладонь большим пальцем, он подтягивается на турнике больше всех раз - левой рукой обычно, а правой - на запястье, он играет в волейбол и в теннис - и всё получается не хуже, а то и лучше, чем у нас, десятипалых.
Кроме того, у Сандрикова язык как бритва, молниеносная сообразительность и наблюдательность - и бегает он стремительнее всех и вечно подпрыгивает в нетерпении, как заводной.
Пальцы он потерял легендарно, лет в шесть, в бою за деревянный игрушечный корабль. Каждый раз этот случай обрастал новыми подробностями, и в конце концов сложилась картина в памяти, что обороняющийся противник лишил пальцев Сандрикова во время абордажа, когда он прыгнул и схватился за борт, так оно и было на самом деле, конечно.
На даче рядом с Игорем, через забор, жила немолодая женщина. Она не могла ходить и её катали в коляске.
Понять, сколько ей было лет, теперь невозможно - может быть тридцать пять, а может быть семьдесят. Помню, что у неё был платок на плечах, живой взгляд, грамотная речь и интерес к тому, чем мы занимаемся. Её вывозили на улицу перед лесом в тень и она водила с нами разговоры, расспрашивала, что в мире происходит.
И устраивала между нами соревнования.
Кто из нас дальше камешек бросит - тот победитель.
Или кто из нас больше раз подтянется на турнике.
Или в слова или в города мы играли по её предложению - и она нас судила.
В сущности, она возилась с детьми как неглупая учительница, знала, на какие кнопки надо нажимать, чтобы было интересно и со смыслом.
И однажды она командует - а вот теперь такое соревнование - кто скорее всех добежит до перекрёстка и обратно - получает конфетку!
И показывает конфетку - леденец в шуршащем фантике.
Считает - раз, два, три - старт!
И мы, четыре маленьких человека, побежали сломя голову к перекрёстку и обратно. Выбежали четверо, прибежали трое.
Игорь в начале соревнования свернул в лес и растворился среди елей.
Дело в том, что двигался Игорёк неторопливо, бегал широкими шагами, хлопая большими подошвами - но в спринте получалось очень медленно. На длинной дистанции он бы нас всех обогнал минут через сорок, когда мы бы выдохлись, а Игорёк бы только разрумянился.
И на двухсотметровке он отстал с первых же шагов, результат был понятен заранее и мальчик вышел из одной игры и тут же вошёл в другую, в свою собственную.
Победил, что не мудрено, Сандриков, леденец был его.
А потом из леса вышел к нам Игорь в чёрной морской пилотке.
Женщина спрашивает, усмехаясь - куда же ты спрятался?
На что Игорь спокойно и основательно отвечает - я побежал, но в пути заметил в кустах чернику и мне захотелось сорвать ягоды черники, и съесть их.
Женщина машет указательным пальцем, покачивая головой - а вот и нет, это ты схитрил!
Но Игорь стоял неколебимо - нет, на самом деле люблю чернику, ничего с собой поделать не могу, если увижу, что хотите, думайте, а это так.
И женщина говорит, подводя итог - значит, на первом месте Сандриков, на втором месте Письман, на третьем месте Екельчик, а по техническим причинам Петров сошёл с дистанции!
А я не Сандриков! - возразил Сергей.
И я не Письман! - говорю.
Я не Петров! - спокойно и твёрдо закончил Игорёк.
Только Аркаша промолчал, он действительно был самим собой, Екельчиком.
23.7.21
МАЛЬЧИКИ С ПЕРВОЙ УЛИЦЫ
Это обитатели первой улицы, годам к шести я познакомился и с дальними окраинами Самоточки - на пруд приходили все, в «жопки» играли все, кто в наличии.
Мама сдружилась с Аркашиной бабушкой, у них было общее прошлое в Чаусах - и они шептались о чём-то своём.
И с Аркашей я иногда встречался, с единственным пересекался даже в Москве, когда родители в гости к ним ходили или звали к себе.
В первый раз это было потрясение - я был почти уверен, что тех, кто есть на Самоточке - в Москве нет.
И наоборот.
Точно так же, как на дачах не бывает зимы и снега.
А в Москве никогда не существует лета.
И у нас нашлось и в Москве общее занятие - Аркаша предложил написать вместе рассказ.
И мы его написали, едва умея писать.
Самый первый рассказ в жизни.
Про Тунгусский метеорит - что-то смешное, наверное.
Потому что Аркаша смеялся, так заразительно взвизгивая и брызгая - что я валился на подушку или на пол.
Аркаша увидит, что я рыдаю от смеха на полу - и от этого ещё сильнее пищит и брызгает, а я от этого ещё активнее дрыгаю на полу ногами, держась за живот.
Из гостей нас приходилось почти уносить, душевные силы невиданно прибавлялись от хохота, а физические исчерпывались надолго.
Сандриков выглядел всегда так - словно только что с моря приехал.
Чистенький, спортивный, всегда словно теплее окружающей северной среды - от южного солнца и солёной волны.
И сухие черты лица, намекающие на приморский Кавказ.
Сандриков был Сандриковым по маме и по дедушке.
А настоящая его фамилия была как у барда и художника Евгения Бачурина.
Когда мы выросли и я услышал и впервые увидел по телевизору, как Женя выглядит - мне он сразу отдалённо напомнил товарища детских игр, только мрачнее.
Спрашиваю - а вы случаем не родственники?
Или однофамильцы?
И Серёжа спокойно пожал плечами - отец говорит, что родственники, но очень дальние. Давно не общались.
Но в 1962-м году речь на эту тему зайти ещё долго не могла, ещё я не скоро на гитаре играть научусь.
А западнее всех на первой улице жил большой Игорёк.
Хоть он был младше на год-полтора - но уже тогда был крупнее нас всех.
В обществе он хранил молчание, зато наедине разговаривал очень интересно, не похоже ни на что.
Я бы сказал, что Игорь в те годы главную свою жизнь проживал в приключенческом фильме, он мне его пересказывал, увлекаясь безгранично - и увлекая собеседника.
Пока я его слушал - верил всему, невозможно было не верить уникальным подробностям опасностей, чудесных спасений, коварным предательствам и благородным поступкам.
(В следующем рассказе будет примерный образец такого кино из чуть более поздних времён, слабое подобие того, что запомнилось.)
В тринадцать лет мы с Игорьком, которого тогда стали звать по-деревенски Гариком - бродили в обнимку по вечерним улицам Самоточки и пели вполголоса народные песни - примерно такие, как устные рассказы Гарика.
О Мэри - он пришёл за тобой, за тобой! -
Раздался пьяный голос атамана.
И в воздухе сверкнули два ножа,
Пираты затаили все дыханье,
Все знали, что дерутся два вождя,
Два мастера по делу фехтованья!
Друг вспоминает, как мы впервые встретились в начале шестидесятых, я знаю, что это правда.
Все мальчишки знакомились обычно - называли своё имя и запоминали, как зовут нового знакомого.
А мы с тобой, говорит, посмотрели друг на друга - и без слов обнялись.
1.2.24
ВДОХНОВЕНИЕ
Нам по десять лет, Игорёк рассказывает, сыпет незнакомыми мне именами вразмешку со знакомыми.
Мы соседи по летней даче, а в Москве живём в разных районах. Я у киностудии Горького, Игорь на Пресне.
Звали его тогда «Гарик», как наездника молодого из песни, пираты его Гарри называли.
Колю Свиридова из третьего подъезда знаешь?
Пожимаю плечами, никого я не знаю на Пресне, кроме Гарика.
Значит, знаешь, кудрявый такой, у него индейский лук есть, боевой, со стрелами, да ты видел, я тебе показывал.
Ладно, хотя индейский лук я видел только в кино у Гойко Митича.
Неделю назад пошли попробовать в тихое место, пристрелять, на запасных путях Белорусского вокзала... Нашли мишень, повесили на товарный вагон, никого нет, вроде, отошли на сто метров, Колян прицелился, стрела летит... И тут откатывается дверь товарняка – там белогвардейцы! Мы ахаем, стрела влетает в белую бурку, ударяет в газыри, отскакивает... белые по коням, выпрыгивают из вагонов – полный эшелон беляков!
Ну, я пропал уже, а Гарик поддаёт потихоньку жару.
Падаем за шпалы, дивизия проносится мимо, почти растаптывая нас с Коляном – и тут с Пресненского вала ползут индейцы! Над нашей головой пролетает томогавк! К нам на помощь скачут ковбои, знаешь Саню Горохова со второго этажа? Он и ещё ребята из седьмого класса, коней в зоопарке взяли, у Сани там отчим служит...
А потом уже и не потихоньку поддаёт жару, глаза горят.
Игорь то прижимает ладонь к груди, то показывает приёмы самбо, эффектно жестикулирует, где надо переходя на шёпот, где надо изображая посвист пролетающих предметов и взрывы мин.
Потом появляются неуловимые мстители Яшка-цыган и Валерка, отряд пограничников, Кожаный чулок, Айвенго, участковый инспектор по делам несовершеннолетних Иван Иваныч, ненормальный пастух в кепке из Криулино, Чапаев и ведущий телепередачи «Клуб кинопутешествий» Шнейдеров, все они щедро разбавлены соседями и одноклассниками, Димка Попов, Гриша Зорькин, санитарка Лариса из 5-го А, пролетают стрелы, гранаты, лассо, томогавки, дротики, запасные пути Белорусского вокзала потихоньку взрываются, в кадр впирается бронепоезд под знаменем атамана Махно, проносятся тачанки и джигиты, три мушкетёра и конница Чингисхана с гиканьем и свистом... А последним ковыляет одноногий Джон Сильвер, он застревает своей деревяшкой в раздваивающихся рельсах, предатель перевёл стрелку...
Пока Гарик рассказывает – я верю всему, и уже сам с коня верхом бросаю лассо, и уворачиваюсь от дротиков и спасаю Лариску из плена каннибалов Новой Зеландии, главное ведь, что рядом на Пресне туча свидетелей, да сам спроси, Коля подтвердит, у Сани плечо пробито отравленной стрелой, пойдём в 220-ю поликлинику, он расскажет...
И долго ещё по дороге домой трясу головой, пытаясь вытряхнуть из неё великие приключения, вытряхиваются они неохотно.
Я уже прихожу в себя, рассудком понимаю, что Гарик сам увлёкся и меня заодно увлёк.
Но расставаться с запасными путями Белорусского вокзала мне всё равно не хочется, хочется досмотреть, что стало там с одноногим Джоном, удалось ли ему наконец освободить застрявший в рельсах деревянный протез, успел ли он сделать это раньше, чем проехал бронепоезд атамана Махно...
3.12.19
|
</> |