Биржа во время войны
taxfree — 05.10.2022Я уже рассказывал об интереснейшей трилогии известного человека в Петрограде начала 20 века - писателя и издателя журнала для аристократов Столица и Усадьба, журналиста, Крымова " За миллионами " В этой трилогии есть книга, в которой есть интереснейший раздел, касающийся поведения петербургской биржи в время 1 мировой войны и прямо в время революции. Всю книгу, "Хорошо жили в Петербурге", а это точно раритет, можно скачать здесь И мне кажется что сейчас, трейдеры и спекулянты бегущие от мобилизации и путинских безумств, повторяют то, что чувствовал Крымов и его герои в 1916 - 1917 годах. Под катом я привожу отрывки из книги и рекомендую вам обязательно ее прочитать. Вам точно понравится. Отрывки неполные, но дают представление о том, что чувствовал русский спекулянт в 1916 году
Биржа делает войну и останавливает ее. Орден банкиров заменил орден иезуитов.
Биржа направляет мировую историю...
Вдруг бумага начинает расти. Месяц назад стоила двести, сегодня — триста. На бирже на миллиард бумаг, и все увеличились на пятьдесят процентов! Чудом создалось новых пол-миллиарда и кучка людей поделила их между собой. В дележе участвовали сначала многие, но в результате осталось все у немногих...
Биржа нервничала.
Вечером в пятницу некоторые бумаги котировались на тридцать-сорок рублей выше дневной, официальной цены. Торговали в банковских кабинетах, в мелких банкирских конторах, в кафэ. Торговля шла просто на тротуаре около банков или в подъезде. Служащие банков, перегруженные работой, сидели до полночи, и давно бы забастовали и бросили службу, если бы им не разрешали играть самим. Играли все. С неба сыпались миллионы.
В субботу биржи не было. Но утром вдруг, по непонятным причинам, стало слабее. Цены упали на десять-двадцать рублей, хотя в банках осталось много невыполненных приказов на покупку и все поступали
210
новые из провинции, и было ясно, что в понедельник будет очень крепко. Большинство приказов шло без лимита, покупать по какой угодно цене.
С войны известия были нерадостные, между строк читали трагичное и, понятно, биржа должна была ит- ти вверх. Чем хуже, тем лучше.
«Почему вдруг понижение?» — спросил Арсений по телефону заведующего фондовым отделом большого банка.
«Спекуляция берет разницу... Это не надолго», — ответил тот.
Цены делались до позднего вечера, даже ночью. Утром в субботу Арсению предлагали в банке Мамона семьсот бакинских по восемьсот, как особое одолжение.
«На какой цене кончилось вчера?»
«Семьсот сорок».
«Семьсот сорок! Тогда дорого восемьсот... Шестьдесят рублей разницы. Нельзя-ли семьсот семьдесят?..»
«Нет, нет, Арсений Павлович... Это только для вас по восемьсот. Сейчас восемьсот «деньги», на какое угодно количество».
Арсений почему-то не взял.
В субботу ничего не случилось, что могло бы неблагоприятно повлиять на биржу. Хороших известий с войны не было, а только этого боялись. Кто-то сказал по телефону, что бакинские пойдут до тысячи. Есть большой приказ из Парижа. Арсений нервничал, жалел, что не взял. Позвонил вечером домой к двум маклерам, но у тех товара не было.
В воскресенье были особо печальные вести с войны. Значит война затягивается, значит биржа будет еще крепче, значит игра обеспечена еще надолго вперед... Такова была логика биржи.
Ночью в воскресенье Арсений видел в редакции телеграмму и не спал всю ночь, и не мог простить себе, что не взял по восьмисот.
«Будут в понедельник восемьсот пятьдесят, а то и выше... Потерял тридцать пять тысян... Глупо».
В воскресенье по телефону опять ничего нельзя было купить.
«Все крепко и товару нет», — отвечали везде. — «В понедельник будет сумасшедшая биржа...»
Утром в понедельник поехал в банк в девять часов, чтобы поспеть до биржи. Решил купить по цене какая будет.
«Сейчас нет цены... Через несколько минут будет биржевая котировка. Называют восемьсот двадцать пять»,—ответили у Мамона.—«Подождите немножко».
Пошел к самому Мамону, но ничего не вышло. Дал приказ купить по первому биржевому курсу и назначил лимит в восемьсот пятьдесят.
Едучи из банка в автомобиле, стал жалеть, что лимитировал приказ.
*'Может быть курс будет восемьсот шестьдесят и из-за десяти рублей не купят, а к концу биржи могут быть девятьсот, если правда, что покупают на Париж...»
Хотел вернуться в банк, уже снял с крючка рупор, чтобы приказать шоферу ехать обратно, но опять почему-то не сделал этого. Из конторы сейчас же телефонировал в банк и просил покупать без лимита.
«Уже куплены». — ответили оттуда, «по семьсот сорок».
«Куплены?!.. Почем?»
«По семьсот сорок».
«По семьсот сорок бакинские?!.. Не может быть».
«Да, по семьсот сорок, господин Аристархов... Очень слабо сегодня».
Арсений не мог придти в себя. Десять минут тому назад он просил их по восемьсот и дал лимит по восемьсот пятьдесят.
«Разница в сто тысяч рублей!.. Я их заработал на том, что ошибся... Но все-таки глупо, что приказал купить по первому курсу, рассчитывая на очень крепкую биржу. Очевидно, дальше будет еще слабее...»
Но в два часа бакинские были опять семьсот семьдесят! Биржа опять окрепла.
Известия с фронта были трагичны. Но к этому давно уже привыкли. Биржа нервничала, но шла вверх.
Забастовки прибавляли нервозности, но бумаги все- таки повышались...
Сегодня, в субботу, было понижение: в Петербурге бастовало несколько заводов. Так объясняли в биржевых отделах газет. В действительности влияло не это: биржа должна повышаться и понижаться, чтобы деньги уходили из карманов многих в карманы немногих
«Сегодня ниже, завтра выше... Ведь это биржа, Арсений Павлович! Биржевые волны — так и должно быть. Везде волны, все во вселенной волнообразно». Мамон не обеспокоился даже и тогда, когда заведующий онколем растерянно вошел в кабинет: на Невском остановились трамваи... Биржа не работала. Город был полон слухами. Из редакции вечерней газеты, куда удалось дозвониться, сообщили:
«Протопопов назначен диктатором... Государственная Дума отказалась подчиниться указу о роспуске...»
Часа в четыре узнал, что горит на Литейном окружный суд и дом предварительного заключения. «Наивные люди. Они полагают, что сменится правительство, и все... А они останутся жить в роскошных квартирах и по-прежнему будут ездить в своих лимузинах и держать по десять прислуг... Нет! Дворцы и лимузины уже не ваши, и если вы не отдадите их сейчас же, грозит опасность вашей жизни. Впрочем, ей все равно грозит опасность...»
|
</> |