БЕЗУМИЕ ДАНТЕ ГАБРИЭЛЯ РОССЕТТИ


Часть 1.
Интересно, о чем думал итальянский эмигрант и убежденный карбонарий Габриэль Россетти, когда назвал своего первенца, родившегося уже в Лондоне в 1828 году, Данте Габриэль (впрочем, третье имя, данное им сыну, было банальным и чисто английским – Чарльз)? Видимо, перебравшись в Англию по политическим мотивам, Россетти-старший не переставал считать себя итальянцем. Он и так преподавал итальянский язык и литературу в лондонском Кингс-колледже, да еще и в семье продолжал культивировать атмосферу поистине итальянской утонченности и любви к искусству. И, разумеется, Данте Алигьери был у него любимым поэтом (называют же сейчас мужчины своих сыновей в честь любимых футболистов или героев фильмов), а на досуге Габриэль Россетти занимался составлением подробнейших комментариев к «Божественной комедии». Кстати, одна из сестер Данте Габриэля, Кристина Джорджина стала известной поэтессой, его старшая сестра, Мария Франческа, — писательницей (и монахиней), а младший брат Уильям Майкл — художественным критиком и литератором.




Как бы там ни было, но имя, данное при рождении, во многом определило дальнейший жизненный путь юного Данте Габриэля. Трудно сказать, как он чувствовал себя в детстве среди Биллов, Диков и Гарри. Иногда такая вопиющая непохожесть приводит и к формированию ужасных комплексов, а иногда наоборот, ребенок с раннего детства ощущает свою исключительность и гордится этим.
С Данте Россетти произошло как раз второе. Он всегда чувствовал свою близость, практически родство со своим с великим тезкой. Кое-кто из исследователей творчества Россетти даже полагал, что его биография представляет собой прямое подтверждение слов Оноре де Бальзака о том, что имя играет исключительно важную роль в деле развития человека и в его судьбе в целом. Утверждали даже, что «все поэтическое творчество Россетти коренится в Данте, а его миросозерцание представляет неясный осколок с миросозерцания флорентийского поэта».

Когда Данте Габриэль достиг школьного возраста, отец вполне предсказуемо определил его в Кингс-колледж, чтобы сын занимался под его присмотром. Но отцовский надзор оказался бесполезным, мальчик учился плохо, считал школьную программу «никчемной и утомительной», а когда ему исполнилось 13 лет, вообще уговорил отца отдать его в художественную школу.
Впрочем, и там учиться по-настоящему он не пожелал. Его приняли в класс античного искусства при Королевской академии, но Данте Габриэль регулярно прогуливал занятия, а в натурном классе вообще так ни разу и не появился. Зато он в полной мере наслаждался богемной жизнью: носил длинные волосы, небрежно одевался в артистическом стиле и позволял себе всевозможные дерзкие выходки.
Но все-таки искусство захватило его по-настоящему, он прослыл среди своих однокашников блестящим знатоком и английского, и итальянского искусства, а еще чуть ли не первым в Англии оценил творчество Уильяма Блейка. Но в конце концов, Россетти полностью разочаровался в академической системе образования, и начал искать себе наставника самостоятельно. Это случилось в 1848 году, когда Россетти было 20 лет.



(о картине Брауна «Прощание с Англией»):
Его кумиром на тот момент был Форд Мэддокс Браун. И, что вполне логично, Россетти решил пойти в ученики именно к нему. Недолго думая, он написал Брауну письмо, где в весьма льстивых и высокопарных выражениях просил взять его в ученики.
Браун был всего на семь лет старше самого Россетти, на тот момент времени даже сам считал себя начинающим художником, а критики его вообще не замечали. Так что письмо Россетти он воспринял как чью-то злую и жестокую шутку.
В письме был указан обратный адрес, и по слухам. Браун, прихватив увесистую трость, несколько дней караулил у дома отправителя, чтобы с ним поквитаться. Встретив, наконец, Россетти, Браун бросился к нему со вполне закономерным вопросом:
- Что вы имели в виду?!
Обаятельному Россетти, впрочем, без особого труда удалось убедить Брауна, что он был вполне серьезен, а затем очаровать старшего коллегу настолько, что он согласился давать уроки Данте Габриэлю совершенно бесплатно, да еще и стал его другом на всю оставшуюся жизнь. Более того, впоследствии они еще и породнились семьями, поскольку брат Данте Габриэля Уильям Майкл женился на Люси Мэдокс Браун, одной из дочерей художника.


В том же году Россетти познакомился с Уильямом Холменом Хантом и с Джоном Эвереттом Миллесом. Картину Ханта он однажды заметил на одной из выставок, и был так воодушевлен, что прямо с выставки отправился в мастерскую Ханта, чтобы познакомится с художником лично. А с Миллесом он познакомился еще в Академии. И очень скоро все трое стали закадычными друзьями.
Именно в этой компании молодых идеалистов и родилась идея о создании «Братства прерафаэлитов». Согласно их собственной версии, это случилось, когда как-то вечером приятели рассматривали гравюры, выполненных по копиям фресок итальянского Проторенессанса.
Чуть позднее Россетти, как идейный лидер «Братства», пригласил присоединиться к своему сообществу еще четверых молодых коллег по цеху, причем отчасти это было связано с желанием довести число участников творческого сообщества до магического числа семь. Чтобы дополнить эффект таинственности, которая по изначальному замыслу должна была окружать новоявленный союз, художники решили подписывать свои работы буквами P.R.B. Естественно, это сокращение означало название их неформальной организации (Pre-Raphaelite Brotherhood), но прерафаэлиты намеревались объяснять непосвященным, что эта аббревиатура переводится как “please ring bell” (пожалуйста, звоните) или же “penis rather better” (пенис куда лучше).


И если судить даже всего лишь по этому незначительному эпизоду, то становится ясно, что молодые парни занимались на своих встречах отнюдь не только обсуждением актуальных художественных проблем. Очень может быть, что уже к этому периоду, к концу 1840-х годов, когда Россетти было всего немногим больше двадцати лет, относятся и первые эксперименты художника с наркотиками (как с веществами, способствующими расширению сознания и влияющими на творческие способности). К тому же в английской артистической среде вряд ли можно было встретить хоть кого-то незнакомого с пресловутыми откровениями курильщика опиума Томаса де Куинси («Исповедь англичанина, употребляющего опиум» (Confession of an English Opium-Eater)). Книга вышла еще в 1822 году, за шесть лет до рождения Данте Габриэля, но популярностью она пользовалась вплоть до начала 20 века (вспомнить хотя бы начало рассказа Конан Дойла «Человек с рассеченной губой» (1891):
«Айза Уитни…приучился курить опий. Еще в колледже, прочитав книгу де Куинси, в которой описываются сны и ощущения курильщика опия, он из нелепой прихоти начал подмешивать опий к табаку, чтобы пережить то, что пережил этот писатель…»)


Вполне возможно, что первым большим потрясением в жизни Россетти оказалась его первая творческая неудача. На академической выставке 1849 года, где прерафаэлиты показали свои первые работы, их просто не заметили, а в следующем, 1850 году, работы Данте Габриэля «Слуга Господня» и «Юность Марии» были довольно жестоко раскритикованы.
(пост о «Слуге Господне»:
И если бы не поддержка Джона Рёскина, который опубликовал хвалебную статью, посвященную P.R.B. в «Таймс», то, вполне возможно, что прерафаэлиты так и остались бы в истории английского искусства авторами «возмутительных, отвратительных, грубых, нелепых и уродливых картин», а вовсе не революционерами, какими они сами себя ощущали. (Впоследствии другой прерафаэлит, Джон Эверетт Миллес отблагодарил Рёскина тем, что увел у него молодую жену).
Но после первого унижения Россетти так и не оправился, и с середины 1850-х годов решил вообще никогда больше не выставлять свои картины. Он часто говорил, что торговля искусством сродни проституции:
«…быть художником – все равно, что быть шлюхой; также зависимость от капризов и причуд клиентов…»
По сути, это была реакция избалованного капризного ребенка, привыкшего к исключительному отношению к своей персоне: его не приняли с первого раза, и он на всю жизнь на всех обиделся. И судя по всему, переживать стресс ему помогали не только дружеские попойки, но и хлоралгидрат.
Это было популярное в то время успокаивающее и снотворное средство, которое тогда было абсолютно доступно в любой аптеке. Само по себе злоупотребление им способно вызвать привыкание (лекарственную зависимость), а вот сочетание хлорала с алкоголем может оказаться причиной как нарушения восприятия (галлюцинаций), так и расстройства эмоциональной сферы (депрессий).
Продолжение следует…