Без названия

julia_monday — 13.02.2022 Глава 4

В середине марта 1942 года, днем, я посадил Р-40 на аэродроме Батаан после разведывательного вылета и узнал, что меня ищет генерал Джордж.

- Думаю, нам нужно попрощаться на некоторое время, Эд, - сказал он и уточнил, что ему приказано сопровождать генерала Мак-Артура, который должен отправиться в Австралию и принять командование всем южным Тихоокеанским фронтом. Было очевидно, что генералу Джорджу очень не хочется нас покидать.

- Передай ребятам, - сказал он, - что если я вскоре не вернусь, то это не потому, что мне не хочется возвращаться.

Тогда я видел его в последний раз. Он был самым достойным офицером из всех, кого я знал. Мы всегда думали о нем, как о добром духе, который стал человеком. [Через несколько недель генерал Джордж погиб в авиакатастрофе в Австралии].

C того времени, как он оставил нас, наши пайки оказались урезаны до самой крайности. Шестьдесят процентов наших пилотов были так слабы, что не могли вести самолет. А те, кто все же летал, возвращались совсем измученными.

Иногда у нас был один рис. Порой к нему прибавлялся небольшой кусочек консервированного лосося. О муке мы уже даже и не мечтали. Бывало, удавалось подстрелить пару птиц или обезьяну. Наконец наш врач, подполковник Уильям Кеппард, решил, что необходимо хоть что-нибудь предпринять.

Он отправился к генерал-майору Эдварду П. Кингу и выложил ему все без всяких обиняков. Если у летчиков не будет достаточно пищи, то всякие полеты очень скоро прекратятся. Тогда генерал Кинг устроил так, чтобы нам прислали еды с Коррехидора. В этих припасов были полные рационы и таблетки-витамины для двадцати пяти летчиков на десять дней. Как только все это доставили, я вызвал к себе несколько сержантов.

Я сказал им, что удалось раздобыть немного лишней еды для летчиков, но я не хочу ее выдавать, пока не узнаю отношение к этому рядовых. Первый сержант, Р. У. Хьюстон, с чувством произнес:

- Черт возьми, капитан, мы уже об этом знаем. Все считают, что просто расчудесно, если вы получите лишний паек. Если этого будет недостаточно, то мы и свой отдадим!

Я никогда еще не был так горд тем, что я американец.

День или два мы наслаждались ветчиной, хлебом, горошком, ананасовым соком, консервированным говяжьим рагу, сахаром, кофе, таблетками-витаминами и прочим. Мы также надеялись на сигареты. Тогда ты был лишен прелести курения, если у тебя не было друга на Коррехидоре.

Уже через день эта еда буквально сотворила чудо. Благодаря дополнительному пайку, который получили эти воистину удачливые пилоты, они намного лучше других выдержали Батаанский марш смерти, который нам предстоял. Осталось лишь десять ужасных дней до сдачи врагу, и это был непрекращающийся кошмар.

Японские самолеты постоянно летали над нами, бросая бомбы и стреляя. Нашу артиллерию отодвинули подальше, так что снаряды, посланные в японцев, свистели прямо над аэродромом. Связи почти не было. Бомбы и осколки тут же рвали едва починенные провода.

Раненые нескончаемым потоком днем и ночью шли по дороге, соединяющей Кабкабен и Батаан. А солдаты без ран были грязными, измученными отсутствием сна и пищи. Некоторые из них, сбитые с толку, отставали от своих отрядов. У нас оставалось все меньше припасов, а японцы каждый день получали свежее пополнение.

7 и 8 апреля, два дня до трагической сдачи Батаана 9 апреля, наши самолеты провели на земле. В последние несколько ночей японские корабли подходили совсем близко и стреляли в нас всем, чем можно. 8 апреля их снаряды попали в наш лагерь и оставили от него одни руины.

Вдобавок ко всему они стали бросать белые фосфорные бомбы, так что мы постоянно тушили пожары. Никому из нас не удавалось поспать. Нам отчаянно хотелось напасть на японцев с нашими Р-40, Вроде-бы-Р-40 и несколькими Р-35. Но нам приказали оставаться на месте, чтобы мы могли отразить атаку, если японцы высадятся за нашими позициями.

У нас созревал смутный план насчет снабжения с кораблей с острова Себу. Мы должны были «подавить японскую авиацию», которая попыталась бы помешать, а потом с помощью бомбардировщиков, которые должны были прибыть из Австралии, торпедным катерам следовало атаковать блокирующие берега японские суда и подлодки. Но все это было назначено на 10 апреля и потому так и не осуществилось.

Я покинул аэродром за час до заката 8 апреля и вернулся в лагерь, желая оценить ущерб. К тому же мне надо было поспать.

Мы ожидали один из самолетов Бамбуковых ВВС с лекарствами с Себу и я хотел помочь его разгрузить. Я только уселся поесть, как вдруг прозвучал сигнал тревоги с аэродрома. Капитан Берт из Алабамы – теперь он военнопленный – сообщил мне, что большой отряд японцев прорвал нашу оборону и теперь находится всего в двух милях по дороге от аэродрома.

Я прыгнул в машину и помчался. Дорога была забита отступающими в страшном беспорядке филиппинскими солдатами. На самом закате я прибыл на взлетную полосу. Там я ухватил лейтенанта Джека Доналдсона, Тулса, Оклахома, и приказал ему взять старину Кайбоша с 30-фунтовыми осколочными бомбами и разбомбить приближающихся японцев.

Джек был вместе со мной, когда мы стали пехотой. Он был, что называется, «смутьян» - всегда готов затеять ссору. Я сказал:

- Джек, когда закончишь, лети обратно сюда. Если это ложная тревога, возвращайся и садись. Если японцы так близко, как нам сказали, покачай крыльями и лети на Себу.

Через пятнадцать минут он вернулся с пустой подвеской для бомб. Он затряс крыльями, как сумасшедший, и продолжал лететь. Позже я узнал, что он благополучно добрался до Себу, но один из гидравлических тормозов был поврежден выстрелом, так что он приземлился с поднятыми шасси. Это был конец старого верного Кайбоша.

Тогда я отправился в наш летный штаб и доложил новости. Мне сказали, что нужно эвакуировать летчиков на оставшихся самолетах. Отметили, какие именно пилоты обязательно должны улететь. Капитан Джо Мур взлетел с Кабкабена на Р-40, а капитан О. И. Лунд – с Батаана на Р-35. Он взял с собой второго пилота, который смог втиснуться в багажное отделение.

Вечером артиллерия позади аэродрома открыла огонь по японцам на дороге. Одновременно наши взрывали склады с припасами в четверти мили от аэродрома.

Я приказал убрать все самолеты с аэродрома и прогреть им моторы на случай, если японцы внезапно прорвутся сюда. Затем я вызвал штаб и попросил капитана Хэнка Торна и Бена Брауна явиться на взлетное поле. Я встретил их, когда уже занимался рассвет, и приказал садиться в оставшийся Р-35. Они оба отказывались, но как офицер, командующий аэродромом, я просто приказал им улетать.

Оба они прекрасно потрудились на Батаане. Хэнк командовал 3-ей истребительной эскадрильей, которая сражалась на Эбе с первого дня войны. Бен Браун был одним из первых героев Батаана, который сбил много японских самолетов, а также бомбил и расстреливал наземные цели с потрясающей эффективностью.

Хэнк и Бен взяли еще одного пилота в свой полуразбитый Р-35, который они подняли в воздух при свете горящих складов. Хэнк также взял шесть осколочных бомб, которые сбросил на подступающих японцев.

Наши наземные команды тем временем работали как неутомимые бобры, опустошая и поджигая топливные склады, разбивая радиооборудование и перетаскивая орудия к краю аэродрома. Мы должны были оставить это место чистым как стеклышко. Японцы ничего не получат. Вскоре прибыли артиллеристы наших летных частей, которые принялись взрывать наши бомбы.

Я собрал всех свободных пилотов и техников и мы принялись готовить орудия к транспортировке, те, что можно было забрать. Остальные мы уничтожили. Потом мы поспешили на Кабкабен и увидели, что все самолеты, кроме Конфетного клипера, улетели. Во время последнего полета он повредил один из цилиндров.

Лео работал над ним двадцать четыре часа без продыху, ставя другой цилиндр, взятый с разбитого морского самолета. Он прогревал мотор, но никто не проверял Клипера на ходу, так что неясно было, может ли он вообще взлететь.

Я приказал садиться в самолет лейтенантам Барнеку, Роббу, Коулмену, Шорти и Боленсу. В последний момент я посадил туда еще полковника Карлоса Ромуло, которого в тот вечер прислал генерал-лейтенант Джонатан Уэйнрайт с Коррехидора. Он был офицером по внешним связям и потом вошел в штаб генерала МакАртура.

[Дессу было приказано улететь первым же самолетом на юг. Другие, кого он эвакуировал, потом говорили, что он отказался лететь, когда его люди должны были остаться. Об этом Десс сказал только: - «Все было сделано по-другому, с разрешения, разумеется». ]

Старина «Конфетный Клипер» не подкачал. Хотя и тяжело нагруженный, он взлетел красиво. Вел его Барнек. Во время осады Батаана он всегда дежурил при штабе. Когда Клипер поднялся со взлетной полосы, артиллерия Коррехидора открыла огонь в поддержку батаанских батарей. Снаряды били по дороге. Шум стоял ужасный.

Я собрал людей, оставшихся на аэродроме, мы взяли винтовки и всю еду, которую смогли найти, и отправились на Маривелес, где из нас организовали отряды мобильной пехоты. Еще до того как мы достигли Малого Багуйо, в четырех милях к западу от Кабкабена, разверзся настоящий ад. Взрывали склады боеприпасов, инженерные склады с динамитом и все остальное. Моряки разрушали свои склады и туннели, которые вели к Маривелесу.

Везде в нижнем Батаане можно было читать газету, так было светло от взрывов и бушующего огня. Артиллерия все еще вела огонь, по воздуху носились осколки снарядов. Поскольку некоторые взорванные склады находились около дороги, куда-либо двигаться по ней было какое-то время невозможно.

Когда мы достигли Маривелеса, занимался рассвет. Я оставил несколько пилотов на маривелесской обходной дороге. Люди с винтовками и провизией отправились на две с половиной мили к северу от города и стали ждать. У меня был приказ держать их готовыми к возможной эвакуации с полуострова – если будет транспорт.

Поздним утром нам сообщили, что генерал Кинг приказал защитникам Батаана сдаться Японской императорской армии. Как только приказ разошелся по армии, за пределами города развернулась самая печальная сцена, какую я только видел в своей жизни. Наши армейские грузовики, ползли вниз по дороге, вздымая тучи пыли, с поднятыми белыми флагами. Пешие солдаты несли куски белой ткани в руках.

Японцы так и продолжали бомбить наши позиции, не собираясь останавливаться. Филиппинцы: мужчины, женщины и дети – стояли, сбившись в кучки, ничего не понимая, либо стремглав разбегались. Их крики, смешавшись с громыханьем грузовиков и свистом и грохотом от падающих бомб, звучали какофонией отчаяния.

Раненые американцы и филиппинцы лежали, забытые всеми, прямо в пыли. Другие американские солдаты, которых ранили за несколько дней до того, блуждали туда-сюда в больничных пижамах и кимоно. После того, как разбомбили Госпиталь № 1, они остались без приюта.

Я повел группу летчиков через разрушенные улицы Маривелеса к берегу. Я надеялся найти лодку и отправить их на Коррехидор, который лежал в трех милях отсюда по воде.

По дороге я встретил низкорослого филиппинца-разведчика, который был моим вестовым во время операции в бухте Аголома. Он был молод, крепко сбит и показал себя прекрасным бойцом. Мы называли его «Эль Торо» - «Бык». Я спросил его, что он делает. Он указал на тяжелораненого, лежащего неподалеку.

- Сэр, - сказал он, - я не покину раненого товарища.

Когда мы прошли обратно тем же путем, Эль Торо так и сидел там, но товарищ его был мертв.

Я не нашел лодки для своих пилотов. Все суда, которые избежали разрушения, уже забрали.

Я знал, где можно найти наших партизан, но они были далеко. У нас была провизия, которую мы взяли у моряков, взрывавших туннели, но не было хинина. Мне очень не хотелось идти без него в эти холмы, где свирепствовала малярия. Некоторые солдаты, не из нашей эскадрильи, попробовали так сделать – и они выглядели просто жутко, когда их все же поймали. Некоторые могли и дойти, но многие непременно бы погибли по дороге.

Так что мы отправились к северу от города по дороге, чтобы соединиться с наземными командами, у которых были винтовки и припасы. Мы прошли около двух миль и поднимались по крутой, похожей на простой уступ, дороге, когда столкнулись нос к носу с тремя японскими танками, которые стояли рядом и блокировали наш путь. Из одной башни выглядывал японский офицер, которого я никогда не забуду. Я очень хорошо помню его косые глаза и выпирающие зубы. Он указывал на нас пистолетом.

Мы остановились. Мы стали пленниками. Японец повел пистолетом, приказывая нам сойти с дороги в канаву. Японцы заняли все холмы и возвышенности. Танки ездили там и сям, паля по верхушкам деревьев. Везде на фоне неба виднелись ряды марширующих японцев. Самолеты продолжали все бомбить. Осколки продолжали падать. Мы потерпели полное поражение, это было ясно.

Никто из нас не отдыхал уже четыре дня и ночи. Потому мы решили немного перекусить, поспать, а потом решить, что делать дальше.

Но мы уже не были вольны в своих действиях. После еды мы заснули тяжелым сном без сновидений и были разбужены одним из японцев на следующее утро. В туче пыли, которую подняли колеса японских грузовиков, мы шли толпой на север от Маривелеса. Там нас построили в длинные колонны.

Но мы все еще хотели сражаться. Мы были пленниками, но еще не были укрощены. Не знаю, что бы мы сделали, если бы знали, что это был первый из 361 дня, каждый из которых был наполнен смертями и жестокостями, которые редко приходилось испытывать американским солдатам. Начался Батаанский Марш Смерти.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив