Белый мыс на Карском море, или Обратная сторона Вайгача

varandej — 16.08.2017

Осмотрев в прошлых частях Варнек и его окрестности со сталинскими рудниками и ненецкими святилищами, я чувствовал какое-то даже не разочарвание, а недосказанность: с одной стороны, сила впечатлений и так зашкаливала до уровня "это не со мной", с другой же стороны, глядя на карту Вайгача, я понимал, как мало мы увидели - по сути лишь южная половина западного берега, дай бог четверть острова, пусть и наиболее насыщенная достопримечательностями. И это чувство недосказанности так бы и осталось, если бы нам не довелось сходить на Карское море - пешком, потому что нет здесь ни транспорта, ни дорог.

Вернувшись с Раздельного мыса, я думал о том, что вот сходим мы ещё на Хосейто (всё см. прошлую часть), а потом - пять дней нам будет некуда пойти. Эта мысль наводила на меня тоску, я очень надеялся, что в бухту хотя бы заглянет идущий в Архангельск буксир и староста Владимир запишет нас туда пассажирами... но утром к нам зашёл Станислав, местный оленевод и мастер на все руки, у которого мы и снимали дом, да с заговорщическими видам поинтересовался "Как делишки?". Мы поделились планами пойти на Хосейто, а он предложил более интересную идею: на Карской стороне, на Дровяном мысу в 27 километрах отсюда у него есть изба, и вот, вместе с гостившим у него городским зятем Андреем Станислав собирался эту избу проведать. Он ехал туда на "буране", где нам не хватило бы места, да и топливо тут на вес золота, но "30 километров - это что такое? Мы в детстве из чума в посёлок бегали кино смотреть, туда и обратно!". Да, в отсутствии дорог 30-40 километров пешком - действительно не такое уж страшное расстояние, и тут не важно, на Вайгаче ты живёшь или в Афганистане за Пянджем. Мне же идти так далеко было откровенно страшновато, но всё же, отдав Станиславу на снегоход корзину тяжёлых продуктов, мы начали собираться в поход. Вскоре "буран" с нартами в клубах сизого дыма ушёл за посёлок. На фото - Баренцево море, а мы пойдём на Карское.

2.


В тот день солнечное ветреное утро сменило туманную серую ночь, и я опасался, что к вечеру туман вернётся. С собой у нас был допотопный GPSник, показывавший расстояние и направление до поставленной заранее точки старта, и более продвинутые навигаторы на планшете - maps.me с отметками и измерением расстояния, и OpenCPN с топографической картой. И всё же поначалу мы ими пренебрегли, увидев за посёлком примятую тропу снегоходки, столь накатанной, что называл я её не иначе как "автобан". На выезде из посёлка - такая вот сущность, которую мне бы очень хотелось принять за идола для уходящих вглубь Священного острова:

3.


С "автобана" мы, однако, очень быстро сбились - пару раз он ветвился, и мы взяли левее, а вынув навигатор в 4 километрах от посёлка, поняли, что уходим по просторной тундре под прямым углом к маршруту, и за те же 30 километров скорее обратно к Андрею в Лямчину придём. Забравшись на гряду, я нашёл вдалеке другой ориентир - скалистую сопку со звучным названием Большая Паранголова, которую мы разумеется прозвали "Поран-голова", и гадали, что это значит - "береги голову!" или "пошёл ты туда от больной головы!". "Автобан" же хорошо заметен на переднем плане, но только идти по нему не так-то и удобно - "буран" лучше идёт по сырым низинам, чем по каменистым грядам, и порой его колея пересекает болотца.

4.


За Паранголовой горой... я привык уже, что в скалах этого острова постоянно чудятся идолы:

5.


За сопкой - речка со звучным названием Крестьяха, впадающая в Югорский Шар как раз за увенчанным поморским крестом Створным мысом (см. прошлую часть). На берегу её мы нашли, кажется, самый грандиозный олений рог из тех десятков, что попадались нам в тундре. Чуть выше по притоку, текущему из озёра Варкулто, мы сделали недолгий привал - позади 10 километров, то есть треть пути, и я чувствовал, что мне хватает сил на оставшиеся две трети.

6.


Но не тут-то было! Туман совсем сгустился, так что видели мы не дальше полусотни метров, но сквозь этот туман просматривались столбы тумана другого, совсем уж молочного, непроглядного - он висел над озёрами. Кончились и камни под ногами - сначала мы путались в высокой сырой траве, ну а затем начались болота. Вайгач по своему рельефу напоминает тарелку с холодной кашей - по краям его скалистые берега, за ними гряды невысоких гор, а в центре острова - мокрая топкая низменность, которую нам и предстояло пересечь. По болотам, пытаясь обойти самые сырые участки, мы начали откровенно плутать, порой обнаруживая по навигатору, что идём уже строго обратно. Более того, вихляния эти оказались ещё и бесполезны - ноги мы всё равно промочили очень быстро и так, что в ботинках булькала вода. Кое-как одолев топи, мы вышли к озеру... и поняли, что озеро пересохло! Вместо воды в нём была лишь твёрдая сухая грязь, поросшая совсем не водорослями, но когда я достал фотоаппарат, чтобы её сфотографировать - он вдруг, как было уже с другой камерой на Юнояхе, перестал включаться! Так мы потеряли уже второй фотоаппарат за поездку, и оставалась в нашем распоряжении теперь лишь позорная "мыльница" с 5-кратным зумированием и крайне ограниченным набором настроек: единственным способом избежать пересвеченного неба, например, теперь было сфокусироваться на нём по центру и опустить кадр ниже... Ещё хуже было то, что мыльница работала на батарейках, и хотя батареек у нас было немерено, именно в этот-то поход мы их и не взяли, оставив в Варнеке.
Но можно ли не продолжать путь, если впереди Карское море?! За озером снова были болота с редкими островами морошковых кочек, а за болотами - быстрая, но гладкая речка Талейяха в микроканьоне с отвесными берегами несколько сантиметров высотой, порой так близко подходившими друг к другу, что и ребёнок смог бы между них перешагнуть. В речке плавали гусята, нырявшие при виде нас под воду, а сама вода оказалась не очень-то питьевой из-за болотной вони.
-Зато, - говорил я, - мы прошли водораздел, и теперь мы в бассейне Карского моря!
-И с бассейном в каждом ботинке! - пошутила Оля в ответ.
Всё это было символично - OpenCPN Петька sevprostor поставил нам с компа на лодке, и в этой версии и сами мы на карте обозначались лодочкой.

7.


На наше счастье, было не очень холодно, и по крайней мере на ходу мокрые ботинки раздражали лишь раздававшимся на каждом шаге хлюпаньем. Куда хуже было то, что с мокрыми ногами не очень-то сделаешь привал - за 10-15 минут без движения становилось откровенно холодно. Туман сгущался, но местность тут и без тумана откровенно унылая, и мы шли по карте, цепляясь за горизонтали высот и синие линии рек. За очередной грядой вновь начались болота, и мы в этих болотах снова начали плутать - от усталости и сонливости у меня словно сузился обзор, и огибая очередную лужу, я неизменно терял направление. Тут меня смогла удивить Оля - я привык, что она в походе "верный оруженосец", который соберёт оба рюкзака, разведёт в поле костёр и приготовит на нём всё как надо, но не умеет ни ориентироваться, ни принимать решений. Но Олю меньше одолевала сонливость, и перехватив планшет, из этих поганых болот на сухую гряду нас вывела она. Последний участок пути проходил по холмам вдоль короткой и мощной Дровяной речки, и опять же Оля следила, чтобы мы не теряли направление, идя по прямой вместо петляния в излучинах. Я же выдохся окончательно, нуждался в привалах едва ли не каждый километр, а на привалах неумолимо начинал засыпать - мы вышли в 14 часов дня, до Дровяной дошли к 4 часа ночи, и потребность уснуть валила меня с ног куда сильнее, чем физическая усталость. К 6 утра туман понемногу стал отступать, и вот, в какой-то момент, мы увидели впереди широкий эстуарий, а заодно поняли, почему реку называли Дровяной:

8.


Мы вышли на туманный берег, где уже крепко пахло морем, и морем каким-то иным, не похожим на уже ставшее привычным Баренцево. Помню, как ещё до Дровяной в тумане мы увидели белое пятно, не похожее на снежники, и замерли в ожидании - но туман меняет масштабы, и далёкая скальная грядя могла оказаться близкими кустами, а белый медведь, раскинув крылья, оказался лебедем. Но здесь, на Карской стороне, встретить настоящего белого медведя гораздо легче, чем на Баренцевом море, и от одного этого осознания в прибрежных скалах становилось не по себе.

9.


Мы шли к избе, отмеченной на карте слева от устья Дровяной реки, но из тумана изба вдруг показалась на правобережье, в окружении каких-то палок. У входа в избу стоял Станиславов "буран". В обход вокруг залива до неё выходило больше 3 километров, и от отчаяния мы даже пытались искать брод - но глубина тут может и не велика, зато дно опасно топкое. В обход - значит в обход, и что удивительно, когда нам пришлось по лабиринту галечных островов пересекать Дровяную, я ненадолго сумел проснуться - сонливость одолевала меня не только от усталости, но и от скуки монотонного пути.

10.


Подходя к избе, мы еле-еле ковыляли, опираясь друг на друга. Путь через Вайгач "поперёк" занял 18 часов, а сколько мы прошли вместо 27 километров - уже и не посчитать. По субъективным ощущением, вместе с более опытной Олей, мы сошлись на том, что без финального круголя к избе 40 километров бы не было, а с ним - набралось, и если так - то это самый длинный пеший переход в моей жизни. В избе, гордо названной гостиницей "Тундровик", нас встретили Станислав, Андрей и собака Тетка - несмотря на имя, молодой кобель, не совсем чистокровный хаски с карими глазами и смелым взглядом дореволюционного лётчика в кожаном шлеме. Нас здесь уже и не ждали, думая, что мы не пошли.

11.


Но надежды на тёплую печку не оправдались по другой причине - пару месяцев назад её разгромил белый медведь. Станислав предположил, что зимой в избу заезжали какие-нибудь туристы, что-то готовили, а объедки оставили в печке. По весне же, приплыв на льдине, их учуял голодный мишка, и чтобы до них добраться - разбил окно, высадил дверь, продавил дощатый пол (причём под досками валялся дохлый песец) и развалил кирпичную печь. Но у Станислава Валейского не зря рука сама тянется что-нибудь смастерить, поэтому печку они с Андреем сложили из отпавших кирпичей и глиняного раствора буквально на наших глазах. Впрочем, это было вечером, а днём они ушли по своим делам, мы же отсыпались после бессоной ночи в болотах. Печка поначалу сильно дымила, но Станислав говорил, что так и должно быть - в дымоходе "пробка" из застоявшегося холодного воздуха, и когда он прогреется - дым перестанет идти в комнату. И это правда оказалось так, и поняв, что от печки идёт лишь сухое тепло, мы повесили рядом с ней сломавшийся фотоаппарат. В технике я понимаю до постыдного мало, но порой включается интуиция и метод шаманских плясок - в просохшем и прогревшемся к утру фотоаппарате я просто много раз переставлял аккумуляторы, и на очередной замене он включился!

12.


В избе были вонючие оленьи шкуры, видимо подгнившие за предшествовавшую жару; веники из казаркиных крыльев (видны на кадре выше), а это - не что-нибудь, а мышеловка. Изба состояла из двух комнат, но вторая была заколочена. В лучшее время в избе могло бы разместиться десять человек.

12а.


И десять человек эти были ни кем иным, как оленеводческой бригадой, в которую входил и Станислав. Палки за избой - развалины кораля, между ними натягивалась сетка, а олени загонялись внутрь, когда людям надо было с ними что-то сделать. На краю кораля, под вывеской гостиницы "Тундровик" - груда рогов:

13.


Неподалёку от избы валялся как ни в чём ни бывало шершавый от времени череп мамонта и пара чьих-то необычайно мощных позвонков:

14.


Прямо у избы - подаренные морем ящики с Шетландских островов, а за речкой - та самая изба, которая была отмечена на карте: крошечный, рассыпавшийся сруб. Новая изба, по словам Станислава, была построена в 1980-е годы, и немало вещей на неё попало с сухогруза "Геркулес", севшего на мель в 1960-х годах у мыса Гомса-Сале. Я знал ещё о потерпевшем здесь в 1930-х годах крушение пароходе "Кенник", и вкупе с огромным количеством ВСЕГО выброшенного на берег я подумал, что видимо эти мысы - такая морская воронка, куда течения заносят всё, что недостаточно им сопротивлялось.

15.


Я видел пляжи из опилок, слышал про пляж из стекла, но Дровяная бухта оправдывает своё название - в ней пляж из брёвен! И брёвна эти, посеревшие от морской воды, "при жизни" может быть росли где-то на притоках Енисея...

16.


То ли деревья с выдранной волнами сердцевиной, то ли - деревянные трубы, может быть откуда-то из Мангазеи:

17.


Вот это нечто мы со Станиславом сперва приняли за торпеду, но корпус у него резиновый, внутри пенопласт - это поплавок катамарана, и кто знает, что за история его сюда принесла?

18.


А Карское море выглядело именно так, как ему и полагалось - пугающе суровым, холодным и серым, как сталь. По сравнению с беспокойным, но относительно тёплым Баренцевым морем Карское считается более тихим и более холодным, но в нашем случае всё было ровно наоборот - Баренцево мы видели неизменно тихим, зато на Карском дул ветер и волны бились о скалы. Утром следующего дня Ольга даже рискнула здесь искупаться, и по её словам, карская вода оказалась не такой уж и холодной... но гораздо менее солёной - как "ледяной мешок" Евразии, куда впадают к тому же великие Обь и Енисей, Карское море изрядно распреснено. На Дровяном мысу - тригопункт, опрокинутый на бок ветром:

19.


По карте берег Баренцева моря кажется изрезанным и сложным, берег Карского - скучным и прямым. На самом деле карский берег как бы не более скалист, а прямота его опасна - здесь почти нет удобных бухт, в которых можно было бы стать на якорь. И в ровной береговой линии на карте не заметно множество вот таких вот даже не бухточек, а просто выемок, куда нельзя попасть иначе как с воды.

20.


На кадре выше, с профилем Пушкина - Дровяной мыс, ограничивающий Дровяную бухту с востока. Отлежавшись на второй день, вечером хорошо посидев с Андреем и Станиславом за чрезвычайно крепким чаем и приготовленным Олей пловом с мясом добытого Андреем гуся, утром мы отправились вдоль побережья на Белый мыс. Андрей и Станислав прошлись с нами лишь до Дровяного - они проверили обе избы в этой бухте, подлатали там, где надо, убедились заодно, что медведей тут сейчас нет и нам ходить будет не опасно, и вечером собирались уже уезжать, предварительно осмотрев Дровяную бухту на предмет всяких полезных вещей. Ну а за Дровяным мысом мы продолижили путь уже вдвоём, не переставая удивляться, что идём по берегу этого почти что мифического Карского моря:

21.


На галечных пляжах, где они были - целый вал выброшенных на берег водорослей, вблизи источавших изрядное зловонье. Под обрывами скал - брызги волн:

22.


Море построило на этом берегу множество красивых скульптур, арок, выемок. Вот мой любимый сюжет вайгачский побережий - Целующийся мыс:

23.


Станислав показывал нам фотографию двух каменных шаров высотой примерно по пояс, которые я сразу узнал "в лицо", так как видел такие же на Мангышлаке и уже знал, что они встречаются и в других местах мира - по одной версии, это конкреции, то есть минералы, формировавшиеся вокруг некой точки, а по другой, более эффектной, но на мой взгляд сомнительной - сплавленный камень от "подземных молний", возникающих при трении литосферных плит. Как бы то ни было, знал я и то, что ближайшее к Вайгачу место, где они водятся - это остров Чамп на Земле Франца-Иосифа, и не занесло ли их сюда с какой-нибудь плавучей льдиной? Тех шаров мы, увы, не нашли, хотя вглядывались в каждый метр побережья, и может быть Станислав над нами просто подшутил, показав фотографию, переписанную например у какого-нибудь туриста - ненцы любят шутить над гостями, причём делают это всегда с каменным лицом. А может вот один из этих шаров, на линии прибоя подрастерявший шаровидности?

24.


Карский берег показался мне не столь богатым жизнью, как берег Баренцева моря... но все главные островитяне при нём - чайки:

25.


Панцири расклёванных этими чайками крабов:

26.


Гуси:

27.


С подрастающими птенцами прекрасно чувствующие себя на волне:

28.


Другие птицы, как например пуночка:

29.


От белого медведя же остались лишь застарелые следы, но размер их, мягко говоря, внушает:

30.


На Карской стороне, по словам Станислава, всегда более холодно, сыро и ветрено, и хмарь здесь вполне может стоять тогда, когда на Баренцевской стороне греет солнце. Наверное, здесь и мерзлота куда мощнее, и в это жаркое лето приметой Карской стороны стали мерзлотные язвы - после двух жарких лет подряд мерзлота тает столь стремительно и необратимо, что вымывает над собою почву. Грязь холодная и липкая, словно в каких-нибудь грязевых вулканчиках, и мы сами складывали здесь гати из досок и брёвен.

31.


Выше - целые каньоны в земляных, а не каменных стенах. А что за сооружение на кадре выше поодаль, похожее на ненецкую могилу, я не знаю - не спрашивайте.

32.


Вот следы не белого медведя, а чёрта - об этом явлении я читал раньше в контексте Чукотки, но почему бы ему не встречаться и на других северах, где есть мерзлота? Ряд следов, словно от двух ног с копытами, начинающийся и заканчивающийся внезапно.

33.


Так мы и шли по плавно загибающемуся берегу, поражаясь тому, куда и как мы забрались - не было ещё в моих путешествиях столь малодоступных мест! Но вот впереди показался бревенчатый маяк с заглавного кадра, а чуть ближе - покосившаяся одинокая изба да целые горы металлолома:

34.


Это и есть останки парохода "Кенник". Осенью 1933 года, когда Вайгачская экспедиция ОГПУ всё чаще поглядывала в сторону Амдермы, между Белым и Дровяным мысами на камни сел принадлежавший мелкобуржуазной Эстонии сухогруз с 2500 тонн енисейского леса. Для его спасения на Вайгач гоняли ледокол "Ленин" (ещё, конечно же, не атомный) и пару буксиров, но стронуть судно с камней так и не удалось. Груз и судно, однако, были застрахованы, и эстонцы покинули "Кенник" да уехали восвояси, а вот латыш Александр Дицкалнс, руководивший Вайгачской экспедицией, решил так просто это дело не оставлять, и зимой 1933 года в бухту наведалась так называемая Командировка "Белый мыс", по сути образовавшая отдельный лагерь на другой стороне Вайгача. Заключённые чернорабочие и специалисты из вольнонаёмных трудились по 12 часов в сутки - освобождали корпус ото льда, и извлекали из него сначала лес, потом уголь, потом оборудование и машины, выковыривая их даже из затопленного трюма, для чего в полевых условиях был изготовлен тёплый скафандр с самодельным шлемом из головной части вентиляционной трубы. Но финал командировки был печален - в марте 1934 года двое заключённых решили бежать, и раздобыв оружие, первым делом расправились со всем начальством командировки, а вскоре сами были настигнуты охраной и расстреляны на поражение в тундре. Где-то здесь есть и могила с деревянным обелиском, но мы его не приметили.

34а.


Не знаю точно, что с "Кенника" было вывезено, а что так и осталось на этом берегу. Но избушка была построена тогда же, а рядом с ней ещё на памяти Станислава стоял и барак для рабочих. Во всяком случае, если прошлый мыс был Дровяным, то этот мыс - Железный:

35.


Потроха парохода на пустынном берегу впечатляют, и есть в этом что-то апокалиптическое:

36.


Что же до избушки, то внутри она оказалась настолько ветхой и затхлой, с чёрной жижей, в которую за несколько лет превратился недоеденный суп, на тарелке, что я даже фотографровать внутри не смог, хотя стояла там весьма колоритная внешне керосиновая лампа. И на стенах календари с девушками в купальниках - человек везде человек...

37.


Поодаль мы увидели пару крестов, и я предположил, что это погиб кто-то с "Кенника" и какие-нибудь эстонские путешественники (а СевМорПуть проходил при Советах гидростопом ещё Лённарт Мери - впоследствии первый президент возрождённой балтийской страны) почтили их память. Но нет - на другой стороне крестов нашлась фотография с ненецким именем, и парень на ней был моложе меня. Пару лет назад на этом берегу действительно погибли двое, шедшие вдоль карского берега на моторной лодке в ноябрьский шторм. Лодка в итоге причалила в Дровяной бухте, но без пассажиров. Не тронуты были и вещи, которые бы точно совершенно уплыли, если бы она перевернулась. Скорее всего, один из двоих на очередной волне выпал за борт, другой попытался его спасти и сам провалился в пучину - температура воды в Карском море к зиме ниже нуля, и выжить в ней человек может лишь считанные минуты. А берег здесь, как уже говорилось, коварен, и мест, где можно встать да переждать шторм, наперечёт.

38.


Путь дальше по бухтам - волны, птицы, белые снежники, чёрные скалы...

39.


40.


41.


42.


43. фото Оли


Вот и маяк Белого мыса, построенный видимо на рубеже 1920-30-х годов, в эпоху становления Северного Морского пути, не единственный на Вайгаче, но из виденных нами самый крупный:

44.


Маяк выглядел заброшенным. Кругом остатки аккумуляторов, а под самой доской нашлось гусиной гнездо с продрогшими мокрыми птенцами:

45.


Но маяк казался брошенным лишь издали - вблизи мы заметили солнечную батарею на верхнем ярусе да ящик с логотипом обслуживающей компании, который занят, может быть, генератором. По заваленным птичьим помётом лестницам я решил подняться наверх, но на третьем ярусе лестница пугающе покосилась, и выше я уже не пошёл.

46.


Виды с маяка - скалы дальше:

47.


Да огневой знак на следующем мысе Складчатом. Мы - на последнем берегу...

48а.


Отсюда, как и с Варнека, виден материк, и в тумане я всё надеялся различить Амдерму. Зато видна полярная станция "Югорский Шар", основанный аж в 1913 году - на год раньше, чем Старый Вайгач (фото №52-57 по этой ссылке), но только без каменных корпусов в стиле модерн.

48б.


Про неё, как и про краснокирпичный маяк на мысе Ярасаля (1967), в своё время рассказал uritsk. На его июньских фотографиях Юшар гораздо зрелищнее - он весь забит льдом, и каждый прилив и отлив, в которые Юшар устремлятся то в Карское, то в Баренцево море со скоростью до 6 километров в час, происходит грандиозный ледоход, какого не увидеть ни на одной реке. Знакомые нам по прошлым частям Белый Нос и Хабарово, кстати говоря, располагаются в Европе, а Ярасаля и Югорский Шар - уже в Азии, и где-то между ними стоит даже знак "Европа-Азия" на холодном берегу - самый северный в России, где Урал ныряет в море.

48в.


Нам же оставалось лишь поужинать, найдя безветренное место за камнем, да идти обратно на избу - по прямой это около 4 километров, но и тут вплотную к приморским скалам подходят болота.

49.


Изба к нашему приходу была уже пуста, а фотоаппарат снова сломался, и в этот раз жонглирование аккумуляторами не помогло. Зато мы насобирали дров, затопили печку, и крепко обнявшись, ночевали в самом глубоком уединении, какое только было в наших жизнях. Утром Оля побежала купаться, голой от самой избы, и была в этом

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив