Амнезия, как символ времени

Сообщество "Back in the USSR" — 23.11.2011

В конце восьмидесятых годов и в начале девяностых, отчего-то, стала очень модна тема амнезии – полной потери памяти. Эту тему активно эксплуатировали сериалы (поначалу мексиканские, а потом уже и наши), про амнезию говорили в появившихся вдруг, откуда-то, ток-шоу, о ней упоминали во всяких газетах и журналах (типа «Спид-инфо»), расписывающих всевозможные «скандальные» истории, или шокирующие случаи.

Все эти истории, все эти передачи и сериалы были немыслимой пошлостью, сюжеты, как правило, оказывались банальной фальшивкой, выдумкой, рассчитанной на то, что «пипл схавает» (и кажется сейчас, что всё это, и вправду, вписывалось в пресловутый «план Даллеса» по оглуплению русского народа, навязыванию ему примитивных пошлостей, разлагающих нормальную мораль и логику).

Тема амнезии была неимоверно популярной! Казалось бы, амнезия – одна из множества болезней психики, довольно редкая болезнь, большинству из нас и слова-то такого не известно было прежде, но в девяностых нам пришлось выучить его.

Но коль так уж активно вошла тема амнезии в контекст, быть может это и есть некий символ момента, или, по крайней мере, один из символов? Ведь именно забывание чего-то, потеря исторической памяти создали тот эффект, при котором мы позволили себя обмануть, разворовать страну, разбазарить почти половину наших территорий.

Помнится, в начале семидесятых, появился фильм «Старые стены» - производственная картина, с элементами мелодрамы, главным действующим лицом которой была женщина-директор. Есть в этом фильме один любопытный момент! Директриса приезжает в какое-то общежитие, где обследует условия жизни жильцов, принимая решение о предоставлении бесплатных квартир, и когда кто-то из жильцов жалуется на стеснённые условия, то другая жиличка произносит фразу о том, что нынче (в семидесятых) забыли уже, как при господах-то жилось, как господа относились к людям! И многие старики (сцена была групповой, в кадре было много людей), соглашаясь кивают, или отвечают что-то, в тон сказанному.

В конце шестидесятых, когда писался сценарий этого фильма, ещё были живы люди, которые помнили «как всё было при господах», и понимали каким, на самом-то деле, стало движение вперёд (за годы советского режима), как изменилось отношение к людям, возросла демократичность, как стали распределены права и свободы.

Но в восьмидесятые годы, те старики, которые помнили этот контраст, уже поумирали, не осталось тех, кто помнил «как было при хозяине», «как было при господах», и мы будто позабыли свой исторический опыт, купились на чьи-то слоганы, жупелы кричавшие о том, что «нужен хозяин». И, в девяносто первом, посадили себе на шею «хозяев», которыми оказались самые нахальные, самые ушлые, самые бессовестные представители откормленных сынков номенклатуры, (той её части, что принялась проклинать сталинские методы).

Мы забыли что-то важное, будто, и впрямь, впали в амнезию, забыли о том, что ни на метр не имели права отступать с западной границы, что не имели права отдавать того, что завоёвано нашими дедами; но и какие-то банальные вещи позабыли, о том, что «хозяин» не может быть идеальным, что он обязательно примется «барствовать», унижать, постарается возвыситься, тем более, когда речь идёт о быстрой наживе, об истории «из грязи в князи».

И нашим надеждам на то, что при появлении хозяина, всё станет в три раза лучше работать, а экономический рост будет бумовым и запредельным, не суждено было оправдаться. И коль взять пример того же бензина, то мы с сожалением вынуждены теперь наблюдать, как эксплуатируются мощности советских производств (порой уже устаревшие), а новые не строятся, не выгодно «хозяину»!

Советам было выгодно, а «хозяину» не выгодно. И ведь построить-то их можно было бы за два-три года, то есть уже в три раза всё обновить и нарастить мощности было бы возможно, но «хозяин» не собирается этого делать, и почти в открытую говорит о том, что не допустит снижения цен. Все байки о свободной конкуренции остались лишь байками, «хозяин» теперь может унижать, ездить по дорогам, не соблюдая правил, и у него куча прав и никаких обязательств, семья его живёт в Лондоне.

Амнезия дорого нам стоила, ведь индекс производства, в девяностые годы, упал на шестьдесят процентов, население сократилось, всё это известные факты, не стану уж повторять. Но когда началась амнезия? В какой момент мы проснулись, а память отшибло? Когда это случилось?

Вы знаете, недавно я пересматривал старые выпуски передачи «Песня года», (то ли в детство захотелось окунуться, то ли ещё раз сравнить тогдашнее с нынешним), но мне показалось, что история этой передачи, которая, до развала Союза, успела выйти двадцать раз, довольно любопытно иллюстрирует изменения нашего общества, по крайней мере его «парадного лица», комментирует его ключевой настрой.

Концерты, надо сказать, очень разные. Первые, которые выходили в начале семидесятых, в основном состояли из песен, которые сейчас стали легендой, вошли в наше подсознание; далее, в начале восьмидесятых, выпуски становятся немного скучней, несмотря на то, что авторы песен почти те же. У меня даже мелькнула мысль, что слишком уж много песен одних и тех же авторов входило в первые строчки (хотя не все песни были по-настоящему интересны, ведь некоторые маститые авторы банально исписались).

Но начиная с восемьдесят пятого, и следующие три года, всё будто идёт по восходящей, Пугачёва поёт свои лучшие песни, Ротару, остальные звёзды позднесоветской поры, которые ещё не успели состариться. Эти концерты пересматривать мне стало интересно. В те годы немного отступила «тотальность» одних и тех же имён, появились новые имена (и певцов и авторов, к примеру Малинин).

И выпуск 88 года мне запомнился больше всего. Но, в восемьдесят девятом году, как будто, оборвалось всё! Песня-89 это уже не концерт, а позорище, поскольку почти все участники выходили пьяными в дымину, буквально в усмерть пьяными, даже смотреть стыдно.

Тогда появились такие новые звёзды, как Салтыков (на которого и в трезвом-то виде смотреть не очень радостно), но на записи «Песни-89» он просто лажал, это было свинство, а не выступление. «Старых звёзд», в этом концерте, уже почти не было, но разочарование осталось такое, что я подумал, будто восемьдесят девятый год стал именно тем моментом, когда и началась «пьяная амнезия», то этот год и можно считать по-настоящему горбачёвским годом, вкладывая в слово «горбачёвский» весь тот негативный смысл, который присутствует в разговоре о развале советской жизни.

Я пересматривал этот концерт, и у меня создавалось впечатление, будто кто-то нарочно напоил всех этих «новых звёзд», как напоил и всю страну, причём какой-то гадостью, наподобие спирта «Рояль» (может помните, был такой «убийца» в начале девяностых).

В восемьдесят девятом, кто-то нарочно отпустил поводья, прекратил контролировать то, что, как оказывается, нужно-таки было контролировать, и телега понеслась с обрыва. В восемьдесят девятом году появилась и пресловутая Маша Распутина, которую я считаю эталоном пошлости и безвкусицы. Такое явление никогда не могло бы появиться прежнюю пору, такое было просто неприлично.

 Но самое обидное, что тексты для Распутиной писали Дербенёв, Тухманов, которые, казалось бы, являлись китами, титанами, совершенно заслуженными корифеями, но это Дербенёв написал прогремевшие строчки: «отпустите меня в Гималаи, там раздеться смогу до гола я», поскольку «быть не желаю бессловесной тёлкой и дойной стать коровой не хочу».

Вроде бы, всё это лишь смешная глупость, и что-то даже есть откровенное в этом, но так мерзковато и пошло всё это звучит, так безвкусно, топорно-безвкусно. Так и кажется, что Дербенёв писал это в подпитии, то есть в том же состоянии, в каком исполняла их потом наша «звезда». И вот, на сцену выходила эта Распутина, здоровая тётка, которой было, в тот момент, уж далеко за тридцать, и, нелепо подпрыгивая, выдавливала из себя всё это, странным басом. И такой какой-то, немного постыдной, пьяно-ресторанной провинциальностью веяло от этой «новой эстрадной волны», хлынувшей в конце восьмидесятых, не даром же, в "Песне года" стало возможно участие ресторанного и пошленького Днепрова.

Нет, появлялось что-то и новое и живое, тот же Никольский стал ещё более популярен в конце восьмидесятых и в начале девяностых, были какие-то совсем молодые, да ранние, на которых мог остановиться взгляд, и их было немало, но они не могли пробиться в «Песню года», там всё было пропитано «Машей Распутиной», на фоне которой даже Киркоров выглядел певцом (может оттого, что был помоложе).

И просматривал я нынче эти, ретроспективные уже теперь кадры, пробегала, перед моими глазами, дорожка этой ленты, и вновь и вновь казалось, что именно в восемьдесят девятый год стал началом «амнезии», не раньше, не позже, а именно тогда всё сошлось и покатилось с горы, оставленное без настоящего хозяина, катящееся в руки новым «хозяевам», которые уже потирали руки, предвкушая поживу (тогда-то появились и «молодые экономисты-либералы» - Чубайс, Хакамада и прочие из этой шайки).

Ещё в восемьдесят пятом, в восемьдесят шестом и седьмом, даже в восемьдесят восьмом, было полно надежд, какой-то подъём был заметен, казалось, что и вправду, мы перестроим свой социализм, сделаем его ещё лучше, очистим от вранья и от всего, от чего хотелось очистить, и, вступив в новую полосу, станем жить по-новому.

Не знаю как для кого, а для меня восемьдесят седьмой год стал лучшим годом детства. Но в восемьдесят девятом году начался тотальный горбачевский дефицит, талонные карточки, на окраинах нашей огромной страны провокаторы зажгли сепаратистские мятежи, планы которых разработаны были на западе, и страна, будто те певцы с «Песни года», дёрнула с устатку, приняла на грудь, как следует, а протрезвиться-то уж и не смогла, будто та героиня Ильфа и Петрова, что попробовав коньяк, впала в такое состояние, из которого выйти уже не сумела, сойдя с ума.

А утром девяностого года мы проснулись, непротрезвившимися, и началась наша амнезия. Нам-то нужно было спасать государство, сохранять его целостность, гнать провокаторов, и из Москвы, и из республик, вводить чрезвычайные меры уже в девяностом, но мы будто забыли обо всём, на нас будто напала амнезия, мы стали рассуждать о том, что «нужен хозяин», и очень скоро увидели мурло новых «хозяев и господ».

 Мы уселись смотреть сериалы, в которых герои и героини, то и дело, впадают в беспамятство, в амнезию, и нам, словно в такт с любимыми героями, отшибло память, а с нею и логику заодно.

И вот теперь дым рассеялся, спирт выветрился, и так неловко, стыдно, досадно смотреть сколько мы всего променяли на мечту о «хорошем хозяине» и полной свободе, сколько русских городов стали не русскими, оказались заграницей, наполнившись теперь иными людьми, выдавливающими русский язык и его носителей, сколько миллионов людей мы потеряли, сколько времени пропало попусту.

Может быть, какой-то смысл во всём этом и есть, может быть не впустую всё это, теперь умнее будем, упрямее, отбросим наивность, но всё же, период, в котором слово «амнезия» было одним из самых популярных, наверняка ещё долго будет напоминать о себе мучительным стыдом.

Оригинал статьи, как всегда, находится в моём блоге: http://maxim-akimov.livejournal.com/299813.html

Оставить комментарий

Популярные посты:

commodus

Как выбрать идеальный комод под телевизор: советы и рекомендации

digitall_angell

Коридор затмений и бессонница

vamoisej

После главной битвы – очередь Одессы. Макрон допустил неверный шаг: французов

coffee_mood

Кафе в Вене

norg_norg

Великий Псто

nathoncharova

Старинные поверья Руси: кто такая русалка, и как от нее защититься

myworld

В метро

amarok_man

Зеленский?! После 20 мая?! Может там и не потребуется ничего признавать...

morena_morana

Это не женщины обленились. Это вокруг все меняется

• Ранее
• Архив