Адмирал

nik_rasov — 12.09.2021

Адмирал не мог вспомнить, в какой именно день это чувство впервые пришло к нему.

И это было странно — ведь адмирал всегда легко запоминал даты и цифры. Его память надёжно хранила тысячи подробностей, и по мере надобности он быстро находил среди них искомое.

Но вот этой даты адмирал вспомнить не мог, лишь время — перед самым рассветом. Он проснулся в своей постели, посреди затемнённого светомаскировкой города, и посмотрел на фосфоресцирующие стрелки наручных часов.

Адмирал сел на кровати, уставился взглядом в темноту и едва слышно прошептал: «Города не удержать».

И с тех пор это чувство, и пришедшее ночью знание — «города не удержать» — всегда и повсюду сопутствовали ему.

Он смотрел на расстеленную перед ним карту, на которой передний край обозначался тонкой, синей, ломанной линией, говорил фразы: «Да, пошлите резерв». Или: «Верно, отведите на запасные позиции». Адмирал ездил по улицам. Сквозь пыльное ветровое стекло античными руинами рисовались разрушенные дома. И вот это чувство — «города не удержать», никуда не уходило ни на минуту.

Потом адмирал стал подмечать, что чувство это поселилось не только в нём.

Он вглядывался в лица своих подчинённых — работников его штаба — и видел, что они тоже знают.

И некоторое время все ходили, таясь друг от друга, не решаясь высказать вслух то, что уже во весь голос говорило внутри каждого, и вели себя нарочито бодро, стараясь не встречаться надолго взглядами, как люди, скрывающие некую постыдную тайну, о которой не принято говорить в обществе.

Лишь на лицах тех, других, — которые не работали в штабе, а заполняли собой траншеи, вырытые в глинистой, каменистой земле, передвигались по ходам сообщений, сидели в ДОТах и время от времени отбивали атаки, следов этого знания не было заметно.

И адмирал чувствовал, что знание одних и незнание других может быть выгодно, если правильно выбрать между ними нужную точку, где все силы, стремившиеся разбалансировать систему, сведутся к нулю, и тогда система хоть на некоторое — необходимое и достаточное время, сможет сохранить равновесие.

И в голове адмирала прозвучало слово: «Эвакуация», а следом возник вопрос: «Для кого?»

И ещё один вопрос, над которым не хотелось думать, хотя на первый взгляд он был очень прост и естественен — как поступить в этих обстоятельствах самому?

С площади хорошо просматривалось ярко-синее, словно нарисованное гуашью, море. И белая колоннада пристани, и бульвар, и рукава двух центральных улиц, ведущих к площади.

На старом пьедестале стоял памятник вождю мирового пролетариата. Вождь привычно указывал рукой в светлое будущее, приподняв правое плечо, но чёткого ответа на вопрос адмирала не давал, несмотря на то, что написанное и передуманное вождём занимало целые шкафы, и среди его трудов можно было отыскать ответы на множество вопросов. 

А тот, другой, что занимал этот пьедестал прежде, был давно сброшен с него ниц, статуя переплавлена, и даже сами останки его подверглись надругательству.

Но несмотря на попытки изгнать, стереть о нём память, тот — другой, что занимал прежде пьедестал — всё равно оставался в городе, и его присутствие здесь ощущалось до сих пор.

Адмирал подумал, что он смог бы подсказать ему ответ на вопрос: а что же делать самому?

И ответ пришёл.

Пришёл он неожиданно, когда адмирал осматривал холм, возвышавшийся над другими городскими холмами. На холме располагалась двухорудийная артиллерийская батарея. Холм покрывала жёсткая, выгоревшая до желтизны под знойным солнцем, трава, усеянная белыми точками крохотных улиток. И были здесь крест, выложенный из ядер, и старая оборонительная башня, сложенная из пиленого известняка.

И росло здесь одно, чудом уцелевшее, миндальное дерево.

Конечно, думал адмирал глядя на башню, тогда не было бомбардировочной авиации и таких дальнобойных орудий. И не было такого протяжённого фронта. И не было тогда полной сухопутной блокады.

Но все эти факты никак не могли помочь в деле ответа на вопрос — а что же делать самому?

И ответ пришёл не от этой совокупности знаний, а совершенно из другой сферы, где целесообразность и тщательно выверенные выводы не имели решающего значения.

И адмиралу вдруг со всей безжалостной откровенностью открылась вся простота выхода.

Стоило только сделать несколько шагов вверх по каменным ступеням. Встать на площадке, осматривая позиции, не скрываясь и не принимая никаких мер для маскировки своего положения и звания. И на предложение одного из офицеров пройти в укрытие ответить резким и презрительным тоном, каким он всегда отвечал на просьбы подчинённых поберечься: «Не всякая пуля в лоб-с!» Потом, обратив внимание на падавшие вокруг пули, холодно заметить: «А нынче они метко стреляют!»

А потом просто последует удар в левый висок, и недолгие часы беспамятства, и попытки сесть на койке, произнести ещё какие-то слова и почесать свербящую рану, а потом всё кончится и придёт полное забытьё.

И адмирал, почувствовав радость от этого простого и такого очевидного выхода, уверенно зашагал вверх по ступеням, спеша поскорее всё это принять. 

На душе стало спокойно.

Тут адмирал боковым зрением уловил фигуру автоматчика, которого совсем не должно было здесь быть. Каменные ступени лестницы внезапно превратились в металлические. Шершавая стена оборонительной башни обернулась гладким металлом самолётного борта. Аэродром оцепила рота охраны, какой-то офицер говорил: «Поторопитесь, товарищ адмирал!», а на плечах адмирала не блистали эполеты, а был накинут на них плащ, скрывавший не только его звание, но и фигуру.

И несколькими минутами позже, когда самолёт уже оторвался от взлётной полосы и принялся набирать высоту, адмирал услышал автоматные очереди, посмотрел на лица окружавших его людей, и прочитал на них то, что понял и сам — стреляли с земли, стреляли по ним и стреляли свои же.

Но никто не стал говорить об этом вслух.

Ещё до окончания войны адмирал повесил на грудь орден. Отблески золота, серебра, рубинов и среди них — профиль человека. Того самого, чей вариант выхода из ситуации казался адмиралу тогда, на холме, таким простым и понятным, но на деле вышел неприемлемым.

И адмирал носил этот орден среди других на своей груди. 

Орден походил на образок. Только его не прятали под одежду, у сердца, а надевали поверх мундира.

А человек, чей профиль был изображён на ордене, вернулся на свой пьедестал, словно никогда и не покидал его. И вновь его высокая сутулая фигура возвышалась над площадью, с которой сквозь колоннаду просматривается синее гуашевое море.

В центре города отстроили улицы, и две назвали именами обоих адмиралов. И хоть улицы эти и не идут параллельно друг другу, они всё же не имеют ни одного общего перекрёстка.

Оставить комментарий

Популярные посты:

macer

Хозблок на даче: универсальный помощник для организации комфортного быта

hardsign

О пользе стандартизации

ru_auto

Khuy v govne

everstti_rymin

На сон грядущим. Наша художественная галерея в жанре ужасов

sapojnik

Слабоумие губит Орск. И шире

sozidatel_lesa

ЖЖ 25: интересные факты обо мне и моем блоге

shushpanzer_ru

Инженеры подружились с "Тритоном"

stars365

Премьера сериала «Рипли» в ЛА

nathoncharova

11 привычек, которые делают из человека настоящего гения

• Ранее
• Архив