а вы любили этих принцесс?
mmekourdukova — 26.02.2020 С любопытством следя за голосовалкой в очень полезном и, боюсь, очень репрезентативном ПОСТИНГЕ – поражаюсь тому, как узокДикий процент Натальи Гончаровой на альбомных акварельках (21%!!)
+ Брюлловские красавицы (30%!!!)
+ другие русские 19 в. с конфетных коробок (ещё 30%, из них половина приходится на Врубеля)
+ буквально три-четыре басурманских автора, объединенные одним канонизирующим фактором попадания в школьные учебнеги, поименно: Винтергальтер, Веласкес, Гейнсборо, Ренуар,
- это фсё.
Отщепенцев, кому милее что-то помимо этого
В связи с этим мне представляется любопытным самой рассказать о моих отношениях с «принцессами» из образцового списка для 87%, и вас спросить – а вы их любили, в детстве? А сейчас любите?
Из всего СПИСКА меня в детстве пленяли только девы Боровиковского (я ещё не знала, что на самом деле-то он был иконописец) и, гораздо позже, - Врубеля. Именно не конкретные портреты, а совокупность антропологического типа и стиля такого-то автора. По-моему, так и должно быть. Любишь всего автора пачкой, ну там с некоторыми исключениями или какие-то отдельные чуть больше КУ – но не одну избранную деву Боровиковского или Врубеля, а прочих будто и мать родная не родила.
Васнецовские героини оставляли совершенно равнодушной. Незнакомка Крамского – полный ноль. Брюлловские хрестоматийные красавицы – чужие и кукольные (в дурном смысле кукольные), нравилась только маленькая лахудрочка из «Всадницы» да пышная пейзанка из «Итальянского полдня» - но не как принцесса, нет. Вообще – я очень рано начала различать между «нравится эта живопись», «нравится эта дева/дама, внутренний мир ея, видимый сквозь личико и повадку», «нравится, как её все за принцессу держат» и, наконец, простым «шыкарная шмара, хочу-хочу такое платье». Ну и вот даже у Боровиковского и Врубеля, у кого мне было больше всего внутреннего мира, были мне солидные бонусы из живописи и немножечка хочутакоеплатье.
У Брюллова было – только живопись и немножко платье.
Левицкий – то же самое, с преимущественным акцентом на платьях.
Наталья же Гончарова с акварелек – вообще никак, ноль. (Это при том, что альбомные акварели той же эпохи и тех же Брюллова, Соколова и пр., изображавшие мальчиков, мне как раз очень нравились, т.е. сами мальчики нравились, а их белые панталоны, мундиры и чистенькая олд-скульная живопись шли бонусом.)
С Винтерхальтером и Веласкесом у меня в детстве было «хочу-хочу такое платье», с Веласкесом же и Гейнсборо было «нравится, как её все за принцессу держат».
А вот Жанну Самари я с детства, с первого взгляда и на всю жизнь не полюбила до тошноты – ни тётку, ни живопись. Не полюбила по репродукции, а увидев в натуре, не полюбила вдвое. Настолько, что просто не могу себе представить, что творится в голове назвавших ее принцессою своего детства, кщастью, таковых всего 2%.
А принцессой моего детства, самой-самой первой, ранней дошкольной, лет этак с трех-четырех, задолго до всех календарей «В мире прекрасного» и репродукций из «Огонька», «Работницы» и, позже, «Юного художника», была Мальвина кистей великого пяти-шестидесятника Либико Марайя. Вернее, женский типаж Марайя, платья Марайя, живопись Марайя – нераздельно. У меня были собственные драгоценные «Пиноккио» и Андерсен, а позже я увидела и Алису, и Питера Пэна, и Жизель. И итальянских иллюстраторов времён Марайя люблю до сих пор, и теперь у меня есть, с Блохи, конечно, десятка полтора ТЕХ книг.
А уж потом, школьницею, я по части принцесс сильно переболела романтиками + прерафаэлитами + ар нуво. Русскими мирискусниками в первую очередь, они и доступнее были. Ну немножко Энгр и Бугро и вообще парижский Салон строго до начала, до самой ранней зари, импрессионизма.
За исключением, конечно, Мориса Дени. Который тоже был иконописец.
|
</> |