А увлекательно всё же пишет Борис Акунин

otrageniya — 09.04.2020

– Легко и быстро помереть хочешь? – спросил главный злодей, скалясь. Он был с Симпэем в один рост, по русским меркам совсем короткий.

Хранитель покачал головой. Умирать он не хотел ни легко, ни трудно, пока не исполнена миссия и Курумибуцу не вернулся на свое место.

– На этого попусту время стратишь, – сказала Кицунэ. – Я таких молчаливых видала. Сдохнет, а рта не раскроет. Дайка я лучше с малым потолкую. Этот всё скажет. Мохнач, возьми-ка мальчонку с другой стороны. Да глядите – чтоб не вырвался.

Кату крепко держали в четыре руки. Она кинула дикий взгляд на Симпэя, но тот отвернулся, чтоб не мешать. Давай-ка сама. Это твой мир, не мой.

Плохая женщина, которая в следующей жизни вернется в мир сколопендрой или ползающей на брюхе змеей, сначала как следует попугала. Это она умела.

Погладила Кату по лицу, ласково приговаривая:

– Не бойсь, сахарный…

Не бойсь, сладкий… Павушка на тебе, как на дудочке, сыграет… Ты пой верно, не криви, и ладно выйдет. А не станешь петь иль, упаси тя Христос, не ту песню соврешь, ой худо будет.

И, как кошка, вдруг выпустившая когти из пушистой лапы, процарапала по щеке четыре кровавые борозды.

Симпэй внимательно наблюдал.

Ученица скривилась только в первый миг, но не вскрикнула и, что важно, не отвела глаз – смотрела мучительнице прямо в лицо. Это хорошо.

Ну-ка, что дальше?

Кицунэ повела себя так, как и положено оборотню. Отпор и непугливость эту нечисть разъяряют.

Разорвала на девочке рубаху. (Грудь, слава Будде, была совсем плоская, мальчишья. Разбойники ею не заинтересовались.) Вытащив нож, разбойница просвистела:

– Сейчас я тя приголублю. Всё скажешь.

И воткнула кончик под тонкую ключицу. На пол-суна левее – и попала бы в нервный узел. От такой боли и Симпэй бы вскрикнул. Но, опять-таки слава Будде, местных душегубцев анатомии не обучают. Ката-тян поморщилась, но не издала ни звука, лишь зашевелила губами.

Правильно, девочка. Разговаривай с болью, разговаривай.

Нож медленно двинулся вниз, в сторону, опять вниз, прочертив по коже багровый, сразу засочившийся зигзаг.

Губы шевелились, но ни одного стона не раздалось.

– Упрямишься? – Кицунэ улыбнулась. – Это хорошо, это я люблю. Поиграемся. Сейчас я тебе шкурку от шеи до паха взрежу и стану кожу на стороны сымать. Как кожуру со свеклы. Тихонечко, без спеха.

Она подняла руку, приставила острие к горлу, повела вниз. Нож прокровянил короткую линию, перерезал нитку, на которой висел Будда.

Орех упал на траву, и тут Ката-тян вскрикнула. Не от боли, отметил Симпэй. От тревоги за реликвию. Это допускается. Но кричать все же не следовало. Хитрая Кицунэ сразу что-то почуяла.

Подняла орех, рассмотрела.

– Не тронь! – забилась в разбойничьих руках девочка. Опять – зря.

– Дай-ка твой кистень, Феденька, – сказала Пава, улыбаясь. – Не знаю, что за драгоценность этот кругляш, но сейчас парень у меня без ножа запоет.

Положила Будду на камень, занесла палицу.

– Не хочешь, чтоб я расколотила твой оберег или что это – говори всю правду. Что вы за люди, кем посланы, что вам велено.

– Дедушка! – в страхе завопила ученица. – Что делать?

Симпэй даже засмеялся от удовольствия. Прямая и несомненная угроза для святыни – это и есть исключение из «Канона». Хранителю разрешается и даже предписывается в этом случае использовать силу – конечно, не нарушая «Канона о неубиении живых существ».

В полном своем праве Симпэй прыгнул вперед и ударил злую женщину сдвоенными руками в висок. Она упала ничком.

Следующим движением, мысленно прося прощения за такую бесцеремонность, монах подобрал Будду и надежно спрятал в кулак.

Атаман заревел, выхватил из ножен короткую широкую саблю. Мощный удар снес бы Симпэю голову с плеч – конечно, если бы тот остался на месте. Но он присел, дождался, пока силач от своего могучего замаха развернется вокруг собственной оси, и тогда стукнул по бычьему загривку в точку на шейных позвонках, где тело повинуется духу. Дух Федьки на время погрузился в пустоту, а тело повалилось наземь. Им было полезно отдохнуть друг от друга.

На двух остальных разбойников, только и успевших, что  разинуть рты, ушло еще три или четыре мгновения. Симпэй подскочил, одновременно нанес удары обеими ногами в головы: Косоглазу послабее, кряжистому Мохначу посильнее. Мягко приземлился еще прежде, чем оба упали.

Ката-тян хлопала глазами. Всё произошло слишком быстро – не досчитать и до пяти.

– Ааа, – неуверенно протянула она. И громче: – Аааа!

Потом совсем громко:

– Дедушка! Ты их всех положил! Ух ты! Вот это да!

От радости и облегчения она прыгала, махала руками. Симпэй же был хмур. Его терзали сомнения.

Что ударил Кицунэ – это ладно, с этим всё законно. Но имел ли он право бить остальных? Ведь прямой и несомненной опасности для Будды от них не было?

Вопрос был трудный.

Ответил Симпэй на него так: Курумибуцу находился у меня в руке, то есть по сути дела я стал его оболочкой, а коли так – угрожавший мне угрожал и Будде.

Конечно, тут не без казуистики, но есть и чем оправдаться.

С другой стороны, если быть с собой честным…

Девочка сбила с неприятной мысли – вгрызлась зубами в веревку на его запястьях.

– А чего ты их раньше не раскидал, коли такой ловкий? – спросила она, сняв путы.

Симпэй объяснил ей про исключение и прибавил:

– Прежде чем ты станешь Хранительницей, ты тоже научишься защищать Будду, когда это дозволяется. Но это будет лишь в третьем Жилье, когда твой дух совсем окрепнет. Сила тела не должна быть больше силы духа, иначе это очень опасно и для путника, и для встречных.

– Я научусь всему! – горячо сказала Ката. – Я хочу стать такою же, как ты!

– Если хочешь – станешь. Лучше, чем я. Потому что ты от природы храбра и великодушна. Я же стал таким, каков я есть, не по своей природе, а по долгой привычке, основанной на соблюдении твердых правил. Подростком я был труслив и малодушен.

Она рассмеялась:

– Так я тебе и поверила.

– Когда-нибудь я расскажу тебе о своем Учителе, который помог мне стать мною. Но сейчас хочу спросить тебя о другом. Я видел, как ты разговаривала с болью. Получилось?

– Неа, – вздохнула девочка. – Просто от страха я вся будто заледенела. Вот сейчас начинает здорово саднить.

И потерла порезы, продолжавшие кровоточить.

– Это очень хорошо. Страх тебя уже не сковывает. Поговори с болью, поговори…

Он оглядел поляну, на которой лежали четыре неподвижных тела. Раньше вечера дух в них не вернется.

– …А когда договоришься, мы перейдем к освоению четвертой ступени. Она касается полезных и вредных страхов.

Ступень четвертая

Плесцы

Шли лесом, шли полем. Лес был черный, поле белое – из-за инея. К рассвету похолодало. Лето поманило-поманило, да обмануло, на севере такое бывает часто.

Одежда задубела, стала навроде ледяной корки, но зябко Кате не было. Холод был ей друг, с ним боль заговаривалась легче.

Да и речи, которые вел учитель, требовали от ученицы полного внимания. Он говорил про трудное.

– Люди любят говорить: это хорошее, а вот это плохое, но истина в том, что не бывает вещей и явлений, которые всегда хороши или всегда плохи. Подумай про это. Когда скажешь, что поняла – продолжим.

Ката легко постукивала по жесткой земле деревянными копытами, земля сама подбрасывала и отталкивала ее тело, дорога неслась навстречу, но еще быстрей летела мысль.

Что самое хорошее на свете, думала Ката.

Доброта? Но разве хорошо быть добрым с гадиной Павушкой или с Федькой Кистенем? То-то им привольно будет убивать да грабить.

Красота Божьего мира? Но ей ведь на всё наплевать, красоте. Что есть я, что я сдохла – Божий мир дождиком не поплачет, тучкой не омрачится.

Любовь? Ну, это хорошо только для двоих, и никто больше им не надобен.

А что самое плохое?

Жестокость? Но разве не жестоко сыпанул дед мне соль на больное место? Однако ведь это было для моей же науки.

Боль? Это я раньше ее сильно боялась, теперь не очень.

Смерть? Уж ли! Авенир – и тот, с утра до вечера глаголал, какое это счастье и облегчение. А по-дедушкиному, смерть плоха только для того, кто скверно жил, потому что в следующем рождении такой попадает в худое место. Для человека же, кто прошел свой Путь честно, смерть – награда и дверь в высший мир…

– Я поняла про это, Учитель. Говори дальше.

– …То же относится и к страху. Другие «ручьи» буддийской веры придают страху слишком большое значение, видя в нем корень всех страданий. Наш же закон учит, что есть страхи благие, которые должно лелеять и развивать. Таков страх глупой, зряшной смерти, которой можно и нужно избежать, чтоб не свалиться с Пути в яму, споткнувшись о бессмысленный камешек на дороге. Когда ты дойдешь до второго Жилья, я научу тебя шестому чувству – чувству опасности. Для него у человека на коже есть маленькие белые волоски, они обучатся вставать дыбом и предупреждать тебя об угрозе.

Ката потрогала пушок на руке.

– Лучше шею трогай. Сзади, ниже волос. Самое важное место… Но есть страх того более ценный, без которого тебе не прожить жизни сполна. Это страх сбиться с Пути. Он всегда поможет тебе, если ты заблудилась. Заставит найти дорогу. А еще есть страх потерять душевный мир. Нет ничего хуже, чем если внутри тебя поселился раздор, и одна половина твоей души станет презирать или ненавидеть другую. Бойся этого больше всего на свете, никогда не совершай поступков, которые заведут тебя в подобный ад. Лелей этот страх, как великую драгоценность, и он тебя спасет… Подумай про это и скажи, когда будешь готова.

– Да вроде понятно, – сказала Ката. – Кто не боится в лесу заблудиться – сгинет. А про душевный покой оно и у Марка-апостола сказано: «Кая бо польза человеку, аще приобрящет мир весь, но отщетит душу свою?»

– Что ж, можно сказать и так. Но у христиан главный из полезных страхов – страх     перед Богом, а у нас – перед собою. Потому что последователь Мансэя считает хозяином своей жизни самого себя, а не высшую силу. Но распоряжаться собственной жизнью человеку мешают страхи мелкие, стыдные и вредные. От них ты должна избавиться. И тут есть несколько твердых правил…

Ката повернула к нему голову, чтоб не пропустить ни единого словечка, из-за этого не заметила рытвину, спотыкнулась и растянулась во весь рост, да так важно, что проехала по земле носом. Села, вытерла рукавом красную юшку, немножко поругалась с болью: отстань-де, дура, не до тебя! Оказалось, что от ругани боль сжимается не хуже, чем от уговоров. Этим открытием, способным обогатить учение Третьей Ступени, Ката немедленно поделилась с Учителем. Тот похвалил, сказавши: «Твоя боль принадлежит только тебе. Это твоя собака. Если ты видишь, что плетку она понимает лучше ласки – что ж, лупи».

И продолжил:

– Правило первое. Никогда не пугай себя тем, что еще не случилось, а лишь может случиться, ибо воображаемые ужасы отравляют кровь и ослабляют душу. Случится беда – воюй с ней или учись у нее, а заранее бояться ее нечего.

Ученица кивнула:

– Это и у нас говорят: неча умирать раньше смерти.

– Кстати вот тебе правило второе. Умирать не бойся.

– Легко сказать! Кто ж этого не боится? Авенир говорит: «Страшна не смерть, страшно умиранье».

– Твой Авенир глупец. Чтоб я больше про него не слышал, – строго молвил дед Симпей. – Умирать не боится всякий, кто преодолел нынешнюю, Четвертую Ступень. Это легко. Сейчас увидишь. Остановись-ка. Повернись ко мне.

Он взял Кату двумя руками за шею, сжал пальцы, и всё вокруг стало черным, чернота эта закрутилась – быстрей, быстрей, быстрей, утянула в воронку, подбросила вверх, и понесла, понесла неведомо куда, так что захватило дух, а потом и духа не стало. Ката больше не дышала, но ей это было и не нужно. Наверху вспыхнула белая точка. Из нее полился свет – сначала тусклый, потом всё ярче, все ослепительней. Это была не точка, а труба, в которую Ката и влетела, стремясь выше, выше, к источнику удивительного света. Ей хотелось лишь одного – поскорее увидеть, что это там столь ослепительно сияет.

Но какая-то грубая сила ухватила ее за ноги и потянула книзу. Ката даже закричала от негодования, видя, что свет меркнет и удаляется. От крика вернулось дыхание. Затем истончилась и чернота.

Ката лежала на спине, хлопала глазами. Над ней склонился улыбающийся Симпей.

– Вот тебе и всё умирание, – засмеялся он. – Притом худшая его часть. И чего тут бояться?

– Нечего… – медленно ответила она, садясь. – Я бы прямо сейчас померла.

– Ну и глупо. Вернешься обратно, откуда сбежала – такой же несмышленой, слепой девчонкой. Пройди честно свой Путь – и умирай себе на здоровье.

– Хорошо, – сказала Ката, медленно оглядывая поле, небо, весь серый утренний мир. Она видела всё это словно по-другому. Как гостья, которая сегодня в этом доме, а завтра пойдет дальше – ин и ладно.

– Снимай копыта. Уже светло, пойдем обычным ходом. И продолжим ученье.

* * *   Источник :  Ореховый Будда 08.   И ешё :

Оставить комментарий

Популярные посты:

mikhaelis2009

Моя улица: двадцать лет спустя

rodline

Шершни и их магнитные кристаллы

watermelon83

Австралия

agaladyta

Картошка, печальное

tim-o-fay

Пчеловод, ау-у-у! Работа есть.

colonelcassad

Трэш-контент из Мелитополя

artemdragunov

Про дыры в заборах.

classic_art_ru

Тэйт-Модерн – из основной коллекции

• Ранее
• Архив