***

Искрометное чувство юмора, то, что делает даже самых невзрачных душой компании, тоже ушло по блату кому-то другому.
Нет, наедине с собой я всегда умела поддерживать светскую и остроумную беседу, но как только в моей компании появлялся кто-то еще, всё – та самая веселая острячка-интеллектуалка куда-то испарялась, уступая место блеклой моли, настолько незаметной, что сквозь нее можно разглядеть рисунок на обоях.
Однажды, мне было, наверно, лет девятнадцать, мой тогдашний бой-френд позвал меня на какую-то вечеринку.
- Расслабься, будут все свои, - сказал он, нежно щекоча дыханием мою шею.
Только свои, ага…
…Я сижу, изо всех сил вдавив себя в мягкий уютный диван, стараясь не двигаться и не дышать.
Красивые высокие мальчики, модные рубашки, дорогие джинсы, все немного музыканты, поэты и фарцовщики, русский и зарубежный рок, гитара в чьих-то руках. Девочки курят тонкие сигареты, изящно зажав их своими музыкальными пальцами, хрипло и сексуально смеются. В воздухе аромат алкоголя, секса и юности. Сартр, Бродский, Пинк Флойд, новое прочтение Фаулза в постановках Романа Виктюка. Они называют родителей предками и как-то еще – я даже не знаю таких слов – тех самых родителей (хозяин квартиры директор какого-то завода?), которые съехали на выходные на дачу, оставив своему отпрыску и его друзьям на разграбление трехкомнатную квартиру с баром, полным крепкого импортного алкоголя.
Все немного и не немного пьяны.
- А давайте поиграем в игру! – громко говорит девушка Маша.
Машину внешность можно охарактеризовать одним словом «Ух!». Маша сидит на коленях у какого-то блондина. Блондин чуть морщится.
- Машка, ну…
- Ты ничего не понимаешь, Костенька, ничегошеньки! – Маша отвешивает легкий щелчок по красивому Костиному носу.
Машина игра проста: ответы на вопросы, ваше любимое имя, ваш любимый напиток, ваш любимый...
- Ваш любимый цвет! – громко провозглашает Маша.
Когда очередь доходит до меня, я теряю дар речи. Я краснею, бледнею и с ужасом понимаю, что не могу выдавить из себя ни слова.
Маша смотрит на мою белую блузку, купленную на вещевом рынке №3, на черные бархатные штаны, приобретенные там же, в открытой палатке, у толстой тетки в обесцвеченных мелких кудрях и кожаной куртке-пилоте – берите, девушка, сейчас такое все носят – штаны на резинке и вечно сваливаются, их нужно постоянно поддергивать, в них нельзя танцевать, красиво вскинув вверх руки, как делают другие девочки, они уверенно добавляют к моим сорока двум килограммам еще с десяток кило, отчего моя тщедушная фигура становится довольно увесистой и слегка беременной…
Маша смотрит на меня и говорит:
- Ну, наверно, белый, да? Белый твой любимый цвет?
- Белый, - хрипло выдавливаю я и для уверенности киваю головой.
И мне кажется, они все смотрят на меня, смотрят с легкой смесью презрения и жалости, смотрят и недоумевают. Дима, а ты точно уверен, что эта девочка с иняза, а не из культпросветучилища Борисо-Глебского района?
Наконец, Маша теряет ко мне интерес, отворачивается, и я облегченно вздыхаю.
… Дома я в сотый раз прокручиваю ситуацию у себя в голове. Придумываю остроумные реплики, неожиданные вопросы и меткие ответы. Мне хочется им всем доказать, что я тоже могу. И про Сартра, и про Виктюка, и про Пинк Флойд…
Я могу, я и правда могу…
|
</> |