* * *

Когда мой двоюродный брат – старше меня на пять лет – изредка заходил в гости, я безумно радовался и тут же вовлекал его в свои специфические ребячьи игры.
Помню, играли мы как-то в дикую природу: по всему обеденному столу были расставлены разноцветные кубики-скалы и кубики-леса, в которых обитали разнообразные игрушки-звери со своими полными противоречий отношениями.
Брат – тогда уже подросток – какое-то время мужественно терпел приступы моей необузданной детской фантазии, но когда однажды слон напал на носорога, загнав его в безвыходное ущелье, не выдержал.
Ухватив своей широкой ладонью носорога за все четыре ноги, – так, что над кулаком остались только чёрная спина, напоминавшая ствол пистолета, и рог – в роли мушки, брат воскликнул:
- Но носорог не растерялся и – бах! бах! бах! – пристрелил слона к чертям собачьим!
Вместо того, чтобы возмутиться столь вопиющим нарушением правил, я закатился в безудержном хохоте, – даже сейчас улыбаюсь.
Так брат невольно раскрыл мне природу смешного: смешно то, что весело ломает игру, беззаботно выходит за рамки, показывает нам ситуацию с неожиданной стороны и напрямую – через гиперпространство – приходит к цели там, где обычная логика должна ещё петлять и петлять.
|
</> |