25 июля. Сражение под Витебском

…Не зная об этом, Барклай два дня прождёт в Витебске – и как раз 25-го обнаружит перед собой авангард Мюрата… Командующий решит ввязаться в бой – он всё ещё рассчитывал соединиться с Багратионом до подхода главных сил французов… Вперёд выдвигается менее чем десятитысячный корпус Остермана-Толстого… как вспоминал Ермолов, бывший тогда начштаба Первой армии: «Надобен был генерал, который дождался бы сил неприятельских – и они бы его не устрашили».

(Остерман подходил идеально; известный мемуарист и автор «Вот мчится тройка удалая…», Фёдор Глинка, писал так: «Он носил в сражении очки... Отвага не раз увлекала его за пределы всякого благоразумия. Часто, видя отстающего солдата, он замахивался нагайкою, солдат на него оглядывался, и что ж?.. Оказывалось, что он понукал вперёд французского стрелка!.. Обманутый зрением, привычною рассеянностию, а еще более врождённою запальчивостию, он миновал своих и заезжал в линию стрелков французских, хозяйничая у неприятеля, как дома». В 1813-м году Остерману оторвёт ядром руку; на что граф хладнокровно выскажется в том духе, что левая – ещё полдела… крестится-то он правой!.. Невзирая на многочисленные ранения, герой скончается на восемьдесят седьмом году жизни).



…Итак, Остерман встаёт на пути Мюрата – весь день прошёл во встречных атаках и ожесточённой артиллерийской перестрелке. Как писал один из французов: «Мы видели, как …ядра попадали в неприятельские батареи и в войска, выставленные для их поддержки, и производили там ужасные опустошения». Именно в этот момент Остерман произнесёт известную фразу – на вопрос: «Что делать?» – генерал ответит: «Ничего. Стоять и умирать».

…К вечеру Мюрат получит подкрепления – и Остерман отступит. Его сменит свежая дивизия Коновницына – с утра всё начнётся заново. События развивались на узком пространстве дороги и окружающего её леса; противники то наступали, то отступали – но, по большому счёту, топтались на месте… однако в середине дня происходит два важных события. Во-первых, Барклай присылает на подмогу дивизию Тучкова – и ему же передаёт  общее командование… как водится, меж командирами возникло, мягко говоря,  недопонимание... (Ермолов писал: «Генерал Коновницын, негодуя, что команду над войсками принял генерал Тучков, не заботился о восстановлении порядка, последний не внимал важности обстоятельств и потребной деятельности не оказывал». …По совпадению, при Бородино уже Коновницын заменит смертельно раненного Тучкова… сам он закончит службу военным министром).



…Впрочем, это бы ещё полбеды – но к вражескому авангарду подоспел лично Наполеон!.. Воодушевлённые французы нажали – в итоге, к вечеру наши уступают позицию… но и у противника уже не было сил продолжать...

…Тем временем, Барклай всё ещё ожидает подхода Второй армии – причём до такой степени, что решится наутро дать фронтальный бой всеми силами!..  (То есть – Бородино вполне могло состояться под Витебском). Однако в ночь явится вестовой от Багратиона… командующий приказывает отходить к Смоленску; место в арьергарде занимает Пален (храбрый граф умрёт в восемьдесят шесть, генералом от кавалерии). По воспоминаниям всё того же Ермолова: «Французская армия, заняв все против лежащие возвышения, казалось, развернулась для того, чтобы каждому из своих воинов дать зрелище искусного сопротивления с силами несравненно меньшими, показать пример порядка, словом, показать графа Палена и вразумить их, что если российская армия имеет ему подобных, то нужны им усилия необычайные!»

…Тем не менее, скорее всего, отряд Палена был бы смят – но Бонапарт внезапно командует отбой!.. (Будущий знаменитый военный теоретик Клаузевиц состоял тогда при русском штабе – по его мнению, Наполеон ждал отставшие корпуса, и готовился к генеральному сражению).