11 января 1918-го года

топ 100 блогов vazart11.01.2023 из дневников

Зинаида Гиппиус, поэт, 48 лет, Петроград:
Четверг.
Сегодня, после оттепели, 10° мороза. Снова Ив. Ив. в шубе. Черные дни!
Амалия звонила, что арестовали Минора. Неизвестно, где он. А вообще столько этих арестов, разгромов, обысков, расстрелов, убийств, грабежей-реквизиций, грабежей-обысков, грабежей просто, что — неразумно их перечислять. Разорили «крестьянский съезд». Мужики, кто остался цел, пошли с котомками по ночлежкам. А «вумные» мужики живут в «Астории», в номерах с ваннами (большевики).
Сегодня скромно и торжественно хоронили Шингарева и Кокошкина, воистину «невинно-убиенных».
Сегодняшний день следует отметить как первый, когда совсем не выдали хлеба. Объявили, что кончился. Но у нас все время что-нибудь кончается, а потому неизвестно, когда же начинать голодные бунты? Их и не начинают.
Пришли по Николаевской дороге 37 вагонов, будто бы с мясом и мукой. Но оказались набитыми, вплотную, трупами. Вот что нам присылает юг. И стоит.
Вместо разогнанного Учредительного Собрания большевики, на тех же креслах Таврического Дворца, рассадили сегодня свой большевицкий «Съезд Советов». Довольны, ликуют, торжествуют. Вот, говорят, наше Учредительное
Собрание, его не разгоним! Матрос Железняков, тот, который угрозами «прекратил» Учредительное Собрание, говорил на этом Съезде речь. Что они, матросы, «не остановятся не только перед сотнями или тысячами жертв, но даже перед "миллионами"» (sic). А Учредительному Собранию он «выражает презрение». Ну, был «покрыт овациями».
Любопытно: сейчас верны «правительству» и действуют активно главным образом матросы и мальчишки-красногвардейцы, вместе с той уймой оружия и орудий, в которой они увязли. Солдаты торгуют на улицах, сидят в казармах или бурно танцуют с «барышнями» на бесконечных «балах». (Всюду объявления об этих солдатских балах.)
Относительно политики пришли в полумаразм. Солдат Басов, что «светил лампочкой» матросам, когда те убивали Шингарева и Кокошкина, — дезертир, явившийся с фронта и немедленно записавшийся в красную гвардию. Он, по выражению следственного лев<�ого> эсера Штейнберга, «дитя природы», а по всем видимостям — абсолютный кретин, та «горилла», которая и делает всю «большевистскую массу».
Матросы, в благодарность, что «посветил», подарили ему кожаную куртку с тут же убитого Шингарева. Ее горилла понесла в деревню Волынкину, — переделывать для себя.
Лев<�ые> эсеры признались, в частном разговоре, что Гороховая, 2, — это их «охранное отделение». Там, конечно, есть уже и опытные филеры, из старых. Всякий день строятся какие-нибудь «заговоры». Разгромы типографий (всеобщие) происходят даже без ведома Смольного, под самыми разными «ордирами». Красногвардейцы притом увозят и выносят все имущество. Когда жалуются в Смольный, — там снисходительно пожимают плечами.
Всячески муссируются слухи о «революционном движении» в Вене. Думаю, в данный момент дураков других не найдется и сейчас ничего подобного не будет.
Для памяти хочу записать «за упокой» интеллигентов-перебежчиков, т. е. тех бывших людей, которых все мы более или менее знали и которые уже оказываются в связях с сегодняшними преступниками. Не сомневаюсь, что просиди большевики год (?!), почти вся наша хлипкая, особенно литературная, интеллигенция, так или иначе, поползет к ним. И даже не всех было бы можно в этом случае осуждать. Много просто бедноты. Но что гадать в разные стороны. Важны сегодняшние, первенькие, пошедшие, побежавшие сразу за колесницей победителей. Ринувшиеся туда... не по убеждениям (какие убеждения!), а ради выгоды, ради моды, в лучшем случае «так себе», в худшем — даже не скажу Вот этих первеньких, тепленьких, мы и запишем.
Запишу их за чертой, как бы в примечании, а не в тексте, и не по алфавиту, а как они там, на той ли другой службе у большевиков, выяснялись.
1. Вот они.
1. Иероним Ясинский, — старик, писатель, беллетрист средней руки.
2. Александр Блок — поэт, «потерянное дитя», внеобщественник, скорее примыкал, сочувствием, к правым (во время царя), убежденнейший антисемит. Теперь с большевиками через лево-эсеров.
3.Евгений Лундберг — захудалый писатель, ученик Шестова.
4. Рюрик Ивнев — ничтожный, неврастенический поэтик.
5. — — — Князев — мелкий поэт.
6. Анд<�рей> Белый (Б. Бугаев) — замечательный человек, но тоже «потерянное дитя», тоже через лев<�ых> эсеров, не на «службе» лишь потому, что благодаря своей гениальности не способен вообще быть на службе.
7. Серафимович
8. Окунев
всякая беллетристическая и другая мелкота из неважных, 2 первые больше писали, имеют книги, бездарные
9. Оксенов
10. Рославлев
11. Пим. Карпов
12. Ник. Клюев
13. Серг. Есенин
Два поэта «из народа», 1-й старше, друг Блока, какой-то сектант. 2-й молодой парень, глупый, оба не без дарования.
14. Чуковский, Корней — литер<�атурный> критик, довольно даровитый, но не серьезный, вечно невзрослый, он не «пот<�ерянное> дитя», скорее из породы «милых, но погибших созданий», в сущности невинный, никаких убеждений органически иметь не может.
15. Иванов-Разумник — литер<�атурный> критик очень среднего дарования и вкуса, тип не Чуковского, иной. Лев<�ый> эсер, в сущности без влияния. Озлобленный.
16. Мстиславский-Маслов<�ский> — офицер гл<�авного> штаба, журналист, писал при царе и в лев<�ых> журналах, и в официозе. Был в об. оп., заподозрен в 15 г. в провокации. Деятельный лев<�ый> эсер, на службе у большевиков, ездил даже в Брест.
17. Алекс<�андр> Бенуа — изв<�естный> художник, из необщественников. С момента революции стал писать подозрительные статьи, пятнающие его, водится с Луначарским, при царе выпросил себе орден.
18. Петров-Водкин — художник, дурак.
19. Доливо-Добровольский — невидный дипломат-черносотенник; на службе у б<�ольшевиков>.
20. Проф. Рейснер — подозрительная личность, при царе писал доносы; на службе у большевиков.
21. Лариса Рейснер — его дочь, поэтизирующая с претензиями, слабо; на службе.
22. Вс. Мейерхольд — режиссер-«новатор». Служил в Императорских Театрах, у Суворина. Во время войны работал в лазаретах. После революции (по слухам) записался в анархисты. Потом, в августе, опять бывал у нас, собирался работать в газете Савинкова. Совсем недавно в союзе писателей, громче всех кричал против большевиков. Теперь председательствует на заседаниях театральных с большевиками. Надрывается от усердия к большевикам. Этот, кажется, особенная дрянь.
Пока — букет не особенно пышный. Больше всех мне жаль Блока. Он какой-то совсем «невинный», un innocent. Ему «там» отпустится... но не здесь. Мы не имеем права...




Александр Блок, поэт, 37 лет, Петроград:
«Результат» брестских переговоров (т. е. никакого результата, по словам «Новой жизни», которая на большевиков негодует). Никакого — хорошо-с.
Но позор 3,5 лет («война», «патриотизм») надо смыть.
Тычь, тычь в карту, рвань немецкая, подлый буржуй. Артачься, Англия и Франция. Мы свою историческую миссию выполним.
Если вы хоть «демократическим миром» не смоете позор вашего военного патриотизма, если нашу революцию погубите, значит вы уже не арийцы больше. И мы широко откроем ворота на Восток. Мы на вас смотрели глазами арийцев, пока у вас было лицо. А на морду вашу мы взглянем нашим косящим, лукавым, быстрым взглядом; мы скинемся азиатами, и на вас прольется Восток.
Ваши шкуры пойдут на китайские тамбурины. Опозоривший себя, так изолгавшийся, — уже не ариец.
Мы — варвары? Хорошо же. Мы и покажем вам, что такое варвары. И наш жестокий ответ, страшный ответ — будет единственно достойным человека.
А эволюции, прогресса, учредилки — стара штука.
Яд ваш мы поняли лучше вас. (Ренан.)
Жизнь — безграмотна. Жизнь — правда (Правда).
Оболганная… обо… но она — Правда — и колет глаза, как газета «Правда» на всех углах.
Жизнь не замажешь. То, что замазывает Европа, замазывает тонко, нежно (Ренан; дух науки; дух образованности; esprit gauois; английская комедия), мы (русские профессора, беллетристы, общественные деятели) умеем только размазать серо и грязно, расквасить. Руками своей интеллигенции (пока она столь не музыкальна, она — пушечное мясо, благодарное орудие варварства). Мы выполняем свою историческую миссию (интеллигенция — при этом — чернорабочие, выполняющие черную работу): вскрыть Правду. Последние арийцы — мы.
Правда доступна только для дураков. Калидаса, чтобы стать собой, должен был научиться (легенда), из дурака стать умным. Это — испорченная, я думаю, легенда (какая-нибудь поздняя, книжная).
Все это — под влиянием сегодняшней самодовольной «Новой жизни» (самая европейская газета сейчас; «Речь» давно «отстала». С «Петербургским листком» ведь не поговоришь).
В чем тайна Ренана? Почему не плоски его «плоскости»? — В искусстве: в языке и музыке. Европа (ее тема) — искусство и смерть. Россия — жизнь.




Александр Бенуа, художник, 47 лет, общественный деятель по сохранению художественных и исторических ценностей, Петроград:
Четверг. Луначарский на им же созванное заседание не пожаловал! У него заболел только что приехавший из чужбины сын семи лет (кажется, единственный; двух других похитила смерть). Штеренберг, приняв всерьез свою роль в качестве заместителя (министра) по вопросам искусства, представил от имени Анатолия Васильевича его извинения. Зато я посидел в компании его сателлитов: Штеренберга, Каменевой, Рейснер, одного бритого еврея — очень мрачного, но добродушного — и другого, блондинистого еврея, которого я встречал в «Новой жизни», и всегда молчавшего. Ольга Денисовна очень старалась, чтоб завоевать мое расположение; она все время улыбалась, шутила, заглядывала в глаза (видимо, она заметила, что я вчера обозлился, а может быть, и то, что Луначарский ей поставил на вид ее неподходящую к случаю манеру). На поверку она оказалась меньше ростом и менее тощей, но лицо определенно еврейского типа, скуластое, тяжелое, с горбатым носом и безгубым ртом (что и дает впечатление «саламандры»). В целом и несмотря на (безвкусную) изощренность прически, она произвела и сегодня то же неприятное и в то же время «довольно внушительное» впечатление. Она старается изобразить из себя государственного человека, придирается к подробностям, напоминает о «партийных соображениях».
Я выложил им свои взгляды на необходимость значительной автономии музейных дел и — в хозяйственном отношении — на более последовательное разделение функций между разными дворцовыми советами, а также на создание общего художественного совета, который только и можно будет назвать государственным. Штеренберг со всем соглашается. Ятманов только заглянул к нам и своих соображений не представил. Кстати, Верещагин очень недоволен усиливающимся вмешательством Ятманова в его сферу — однако не происходит ли это оттого, что он со своими помощниками в ожидании событий действительно ничего не делает и беспорядок в комнатах Александра II царит по-прежнему? Вообще же, Ятманов действительно все более и более хочет походить на министра (действует дворцовая обстановка и... общая неразбериха) и начинает хамить, но пока это выражается еще в довольно робкой форме...
Прибывший из Царского Села Лукомский приглашает всех в воскресенье к себе — хотя бы и с ночевкой (вследствие неудобства железнодорожного сообщения — переполненных вагонов и т.п.). Я, пожалуй, соблазнюсь, так как таким образом, наконец, попаду к Небольсиным, которые мне собираются показать два рисунка моего отца, случайно к ним попавшие. Много потрачено было времени сегодня и на обсуждение вопроса о штатах. Верещагинское пожелание отражает его преувеличенную осторожность. На весь Петербургский округ (или секцию) он себе в подмогу просит всего трех или четырех человек. Г.Лукомский с несколько покровительственным видом его наставлял, а вообще Лукашка «совсем директор» и полон планов; хочет даже сделать из Александровского дворца инвалидный дом для великих людей... «например, для Шаляпина». Кто знает, он, пожалуй, и угадывает, что в самом деле день грядущий нам готовит.
В сказочно прекрасные лиловые с розовым сумерки прошелся пешком (к Фокину). Горящие кресты над церковью Зимнего дворца, тающая в воздухе Александровская колонна, громадная дровяная пирамида на первом плане, точно весь воздушный, невесомый Исаакий, гордый Николай Павлович, скачущий не смущаясь на своем коне высоко над мятежным Петербургом и над занесенными снегом четырьмя своими дочерьми!..
Пришлось просидеть с час при свете одинокой свечи с милейшей матушкой (немкой) Михаила Михайловича и с менее милой Верашей. Сам же он снова застрял на каком-то заседании в театре. Выслушал все жалобы обеих дам на продовольственные затруднения и на прислуг, которые внезапно их покинули. Одна вышла замуж, другую пришлось выставить, так как она грозилась «своими большевиками-солдатами», бывало, посещавшими ее на кухне человек по двенадцати сразу. Угощали дамы меня чаем с ренклодовым вареньем — нечто, по нынешним временам, баснословное по редкости. Наконец явился в совсем заморенном виде сам Фокин. Ему удалось добиться решения, что «Петрушка» отлагается на неопределенное время (Иванов продолжает оставаться управляющим балетной труппой, несмотря на свое смещение Луначарским). Мечтает об эмиграции. Показывал фотографии Стокгольмского балета, от которого он в восторге. Завтра мы идем с ним к посланнику.
Домой шел опять в каком-то необычайном окружении. Сказочно прекрасны в лунном сиянии самые обыденные и даже уродливые вещи: высокие дома противуположного берега Екатерининского канала, Консерватория, Благовещенская церковь в глубине совершенно темной Благовещенской улицы, растворившаяся в голубом тумане набережная Невы, разукрашенные инеем деревья Большого проспекта, очень «заграничная» площадка перед церковью Св. Екатерины.
Вечером читал, беседовал с детьми, объяснял им общность творческой психологии у различных художников (по поводу частой «формальности» новейших работ всех последователей Саши Яши). Борис Попов принес свой эскиз рисунка почтовой марки — довольно слабую имитацию венецианских деревянных гравюр начала XVI в. Я, чтоб несколько ему помочь, посоветовал фигуру России-Миролюбицы одеть в сарафан и кокошник. Это может отнять то, что в его рисунке слишком выдает какую-то беспомощность. Мне его жаль: милейший и приятнейший человек, но едва ли он найдет счастье с Лелей. Он ей совсем не импонирует



Алексей Орешников, 62 года, сотрудник Исторического музея, Москва:
11 января.
В Музей приходил Н.П. Лихачев, откуда был вызван по телефону к матери его тещи, Морозовой (богатой  женщине), к которой большевики явились с обыском; Н.П. очень встревожен. У нас столкновение с румынами! Лучше не писать, что из газет узнаём. Езда на трамвае с каждым днем ухудшается; число вагонов уменьшается от поломки, так что попасть трудно; сегодня мог доехать из Музея только до Мясницких ворот, оттуда шел пешком. Положение в Москве во всех отношениях плохое: провианта мало, настроение тревожное, разбои, грабежи, кражи. Погода теплая (+2°), путь ужасен



Юрий Готье, историк, академик, 44 года, директор Румянцевского музея, Москва:
Сегодня — новая напасть: от Союза служащих государственных учреждений явилось предложение получить жалованье за три месяца вперед и забастовать вместе со всеми учреждениями; всеобщая забастовка ожидается на днях; я стою на той точке зрения, что мы (Румянцевский Музей) — учреждение, которое должно хранить и которое ни в каком случае не должно принимать участие в политике.
По словам Нины, панихида в Храме Спасителя по Шингареве и Кокошкине была очень величественна и многолюдна. В остальном день не принес ничего нового; все то же беспросветное состояние, без всякой надежды впереди, среди всеобщего разложения и гибели; я уверен, что большевики продержатся очень долго, потому что их некому сменить, за исключением разве иностранцев, которым до этого надо между собой помириться.

Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
Одним из серьёзнейших, если не самым главным, разочарований моей жизни является то, что я так и не стал лётчиком. Каждый раз, когда я вижу экипажи лайнеров (а в командировках за завтраком это случается частенько), меня посещают фантомные боли по поводу своей нереализованной мечты. Боли ...
О шизофрении Волкова https://salery.livejournal.com/226686.html Вроде всё верно, говорят одно, потом другое, реальность третья. Если серьёзно воспринимать, то шизофрения будет не у власти, а у населения. Власть же по Волкову не меняется и вполне адекватна в поведении и традициях. Вот ...
При температуре свыше 50 градусов происходит его ...
Например невозмутимость. Рубль вчера упал ниже 85 за доллар, но никакой неврастении с стороны власти мною замечено не было. Я бы тоже так себя вел на их месте... ...
Очень незаметно пролетело две недели со дня рождения дочери . Я тогда обещал, что мой ЖЖ не превратится в блог про ребёнка, и честно держался всё это время. Но, думаю, что раз в пару недель можно написать, тем более на такую важную тему - некоторые как раз спрашивали, как мы с Тоней ...