За длинной йеной

mr_mariner — 26.10.2022 (рассказ в четырёх частях с возможным продолжением)
В конце 1989-го года я перешёл из управления промысловой разведки (ТУРНИФ) в рыбохозяйственный институт ТИНРО и к 1993 году поучаствовал в трех экспедициях от лаборатории прикладной биоценологии, в которой в итоге проработал восемь лет, а сердцем остался навсегда, вплоть до её недавней гибели от «эффективного менеджмента», поразившего российскую рыбохозяйственную науку в самый корень. Годы начала 1990-х были активные, отмеченные научными прорывами и публикациями. В перерывах между рейсами я кропал черновик кандидатской диссертации. Институт в 1992-ом году выдал мне и двадцати другим перспективным специалистам (и примерно такому же количеству ветеранов) квартиру в новостройке. Одно было плохо – денег в семье просто хронически не хватало, не получалось никак обеспечить. Даже на переезд из прежней квартиры (по договоренности с институтом мы отдавали её одинокому коллеге из своей же лаборатории), просто нанять машину и перевезти мебель и вещи. А в новостройке ещё столько всего предстояло сделать, чтобы привести её в жилое состояние. Дом зиму простоял незаселенный, коммуникации один раз заморозили, а потом соседи сверху залили всех до самого подвала. Но это всё были мелочи по сравнению с новой просторной квартирой, молодостью и оптимизмом. 
[Дом на улице Каштановой во Владивостоке, где мы 30 лет назад получили квартиру от института на втором этаже. Правда, тогда он был розовым, а не зелёным]

В институте в то время вдруг стали возникать некие источники получения дополнительного заработка. Дедушка Сорос вдруг отвалил двумя траншами аж пятьсот долларов всем, кто имел публикации в рецензируемых журналах и потом не поленился написать исследовательский проект на две странички. Но самых основной источник – рейсы наблюдателем за рыбным промыслом на иностранных, в основном японских судах в наших водах. В российской рыбной науке этот японский «золотой телец» многих с пути-дороги сбил. Начинали парни жизнь класть, чтобы обязательно на «японца» прорваться, да желательно из рейса в рейс. Так и забывали, зачем в свое время получали дипломы и о чем мечтали. В лаборатории прикладной биоценологии не так было. Шеф, суровый и справедливый, нас, молодых орлов своих, раз в два года на заработки отпускал. Мне как раз попалось по нечетным годам, в 1993, 1995 и 1997. А в четные – будь здоров, на родном комфортабельном лайнере в рейс, где зарплата в три раза уже, но зато работы в пять раз больше. И по крупице складывался научный результат, который не стыдно ни в рейсовом отчете представить, ни потом в статьях. Так и получалось, что всё успевали, и защитили кандидатские друг за другом. А шеф так сам ни разу и не «оскоромился», претило ему терять время на банальные заработки. Вот российскую экспедицию возглавить в нечетные годы – это завсегда. В море крикнешь ему по радио, получив что-то интересненькое: «Профессор Леванидов – ответь Тенью Мару! Прием!» А в ответ насмешливое: «Какая там шмара зовет профессора?»
[На фото, кажется, через пару лет после описываемых событий, - состав лаборатории прикладной биоценологии. Я уже "завлабствую", поэтому одет весьма официально. Из участников описываемых событий крайним слева сидит Саша и крайним справа стоит Олег. В центре в оранжевой рубашке - шеф, гл.н.с., д.б.н. Вячеслав Петрович Шунтов]

Но это уже позднее было. А тогда, в 1993-ем году, предложение в первый раз пойти в рейс на японскую шхуну было неожиданным и приятным. Как же, там же командировочные платят валютой, и за три недели можно заработать почти полторы тысячи долларов! Для любителей статистики – 7 150 йен в сутки. Курировала эти рейсы соседняя, но дружественная лаборатория, в которой меня, как наиболее опытное существо, назначили старшим научной группы из шести человек. Программа существовала уже четвёртый год, но в этот раз впервые планировалось послать столько народу сразу на 4 японских шхуны. До этого по одному сотруднику работало в паре с одним же инспектором Камчатского рыбвода только на одной шхуне в наиболее перспективном для промысла районе №3 (тихоокеанские воды у северной части Курильской гряды), через который в Охотское море мигрирует вся западнокамчатская нерка. Институтское начальство решило, что в этот раз не нужно посылать наблюдателей в Японию, так как инспектора рыбвода будут садиться на борт рыболовных шхун на Камчатке. Было решено и согласовано с партнёрами подослать нас на Камчатку, где на борту одного из инспекторских судов Камчатрыбвода мы выедем в бухту Русская рядом с Петропавловском-Камчатским навстречу радужным перспективам дополнительного заработка.
[Наши моря с обозначением районов работы японского дрифтерного флота. Звёздочкой обозначен Петропавловск-Камчатский]

Позвольте Вам напомнить чем славились те самые ранние 1990-е годы в младенчестве России, самой большой из осколков разваленного Советского Союза. Коротко – отсутствием общих установленных правил и процедур в большинстве сфер производственной и общественной деятельности. Эта самая деятельность регулировалась бумагами, написанными на коленке и подписанными на подставленной спине, а каждое должностное лицо исполняло эти вновь устанавливаемые правила исключительно по своему разумению. Повсеместно практиковался подход «если не запрещено, значит можно!» При этом часть предприимчивых людей начинала играть по новым правилам, преследуя собственные корыстные интересы и рассматривая прежние общепринятые нормы жизни в обществе как пережиток социализма. Большинство же оставалось верными своим принципам, данному слову и профессиональному долгу. Только поэтому и случилась вся эта история, которую я без сомнения отношу к одному из самых необычных приключений в моей жизни.

[Нашёл в сети много фото Петропавловска-Камчатского 1990-х гг. Но разместить решил встреченное вот такое разукрашенное фото с портала Мастерок]

Начиналась подготовка в экспедицию на японских промысловых шхунах для сетного лова лосося сродни предрейсовой суете на российском судне. Я съездил в морской рыбный порт и оформил на группу «судовую роль» - список нашей «зондер-команды» на обычных листах бумаги формата А4 с указанием дат рождения и номеров паспортов моряка. Девушка в окошке заверила эти листы треугольной печатью. Тут же возник вопрос, а проходить ли нам традиционную для морских рейсов медкомиссию, которая, к тому же, для выходов в загранрейс должна действовать минимум полгода после выхода. Отработавшие на шхуне в 1991-ом и 1992-ом году сотрудники уверяли, что это совершенно излишне – никто на японской шхуне этих всех «годен-допущен» требовать не будет. Инспекторское судно также никто особо проверять не будет, они сами кого хочешь проверят. Тем не менее, санитарные паспорта мы решили взять с собой, пусть и без «свежих» отметок о прохождении комиссии. В последний день подготовки к экспедиции я известным мне способом продублировал ранее полученные печати на новую страничку, восстановив, по возможности правдоподобно, подписи врачей со свежими датами. Пусть уж лучше будет, так спокойнее.
[Современные медицинские книжки. Наши были попроще - в бассейновой медсанчасти рыбаков говорили купить чистый блокнот и принести с собой на комиссию. У меня был красненький под цвет гражданского паспорта. А печати выглядели похоже]

Проблемы возникли только с одним из наших, Сашей, который стоял в медсанчасти рыбаков на учете с проблемными суставами. Поэтому ему выход в море был запрещен категорически, и санпаспорта у него не было. Ему предстояло решить эту проблему всеми правдами, а больше неправдами в оставшееся до отлета время, чему он сильно волновался. К тому же, из-за задержки с решением проблемы ему не досталось авиабилета на Камчатку вместе со всеми нами, только на следующий день. Но он все равно решил лететь, поскольку в плане финансового положения в семьях многим из нас отступать было просто некуда. И это не только оборот речи. Из шестерых в нашей группе только у двоих были деньги на обратный перелёт. А двое заняли деньги и на первый полёт. К слову сказать, Саша и в последующие годы стал прорываться для участия в рейсах, в том числе и на институтских судах. В эти последующие годы в БМСЧ рыбаков (бассейновая медсанчасть) уже установилась устойчивая такса за прохождение комиссии – ровно 100 долларов, которые нужно было вложить в санпаспорт. Саша, комплексуя и тревожась из-за своего «учётного» статуса, вкладывал дести, чтобы наверняка. А что вы хотите – без рейсов было невозможно содержать даже небольшую семью на сухопутную институтскую зарплату, приходилось «выкручиваться». И вот как-то на отходе судна возвращается третий помощник капитана с документами из моррыбпорта и говорит Саше – а твой санпаспорт не отдали, сказали тебе срочно зайти к карантинному врачу. У коллеги сердце в пятки – ну всё, накрылась афера, сейчас с судна спишут и все планы пойдут прахом. Перезанял у товарищей на судне ещё какие-то деньги и побрёл к карантинному врачу. А там ему отдали «лишние» сто долларов и попеняли добродушно – зачем, мол, нарушаешь сложившуюся практику?! Не знал бы Сашу, подумал бы, что он эту историю придумал. Но это позднее уже было, в конце 1990-х гг. А тогда, 12-го, кажется, мая 1993 г., мы впятером погрузились в самолёт Владивосток — Петропавловск-Камчатский и отправились на заработки.
[Аэропорт Елизово - воздушные ворота Петропавловска-Камчатского летом 1991 года. Справа от здания были расположены ворота выхода в город, украшенные железной аркой с приваренными буквами надписи "Добро пожаловать". Но поскольку читали эту надпись в основном ожидающие долгое время встречающие, ворота приобрели неофициальное название "Таволажоп орбод"]

Приземлились мы в Елизово уже под вечер и ехать в Петропавловск резона не было, партнёрская контора «Камчатрыбвода» уже не работала, да и помогать с размещением нам не обещали. А время «рандеву» было назначено на следующий день с утра. Аэропорт Елизово красиво окружен тремя сопками – вулканами, Корякский, Авачинский и Козельский. Получив багаж, мы вышли в город. За относительно небольшие деньги сняли номер в гостинице рядом с аэропортом – двухкомнатный, больше похожий на казарму, но для офицерского состава. Душевой в номере не было, только общий душ в конце коридора, да и в нём только холодная вода. Но это что ещё, знали бы мы, какой холодный душ ждёт нас назавтра!
Пока же мы развернули бутерброды, а самый состоятельный в компании выставил на стол купленную в киоске у аэропорта бутылку «Столичной». Четверо из нас ехали на иностранное судно в первый раз, только у одного был опыт работы на корейском судне с наполовину русским экипажем зимой того года на треске. Поэтому за столом он в основном и солировал с рассказами об интернациональной дружбе и сотрудничестве. Несмотря на отдельные казусы, возникающие от недопонимания, получалось не так уж и страшно.

Продолжение следует

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив