Юная нарцисска Ангелина. Часть 2

tanja_tank — 16.06.2017 Юная нарцисска Ангелина. Часть 2

Одиночество тети Нели и "вина" Ангелины

В шестом классе (в наши 11 лет) нам показали в воспитательных целях документалку про наркоманов. Ангелина плакала, лежа на парте, потому что ее двоюродный брат принимал наркотики.

Поэтому нельзя сказать, что Ангелина была такой уж бесчувственной машиной, хотя казалось, что две главные цели в ее жизни – учиться на одни пятерки для мамы и портить жизнь мне, и еще непонятно, что в приоритете.

Однажды Ангелина плакала, когда кто-то из мальчишек раскидал по классу ее цветные «гельки» (ставшие тогда очень модными, особенно металлические и с блестками). Ручки в итоге нашлись, но не все. «Конечно, - причитала Ангелина в ответ утешавшей ее Марине, - у тебя есть и мама, и папа, они тебе новые ручки купят! А у меня мама одна, она получает мало денег и не купит мне новые ручки, если я потеряю эти!»

К слову, «одна» мама у нее была бухгалтером в гигантской нефтяной компании, центром которой был наш крошечный нефтяной городок, и зарплата у нее была вот прям намного больше, чем у моих двоих родителей вместе взятых. Это не подсчет денег в чужих карманах, а объективный факт. Может быть, тетя Неля рассказывала дочери сказки про безденежье, но главный вопрос тут был не в деньгах, а в одиночестве тети Нели, в котором она, как мне кажется, «виноватила» Ангелину.

Про папу Ангелина еще с детского сада говорила одно слово: «умер». На деле ее родители развелись, и что там с отцом Ангелины на самом деле, неизвестно. В любом случае, Марина должна была почувствовать себя виноватой за то, что росла в полной счастливой семье, и должна была стараться Ангелине угождать.

"Собачка" и стая

«Ты посмотри, Марина весь вечер бегает за Ангелиной, как собачка!» - сказала моей маме тетя Хабиба, мама Азата, во время нашего новогоднего праздника в пятом или шестом классе. Не согласиться с ней было сложно. А однажды Марина прямо сказала это, повторила ту же мысль: «Может быть, я бегаю за Ангелиной, как собачка?!» И я принялась уверять ее, что это не так.

Врать было почти физически больно. Знала бы я тогда, как легко и приятно говорить правду и как, возможно, по-другому, сложились бы наши с Мариной отношения. Но я не знала, и весь новогодний вечер тратила все силы на то, чтобы не заплакать.

Других одноклассниц Ангелина тоже «обрабатывала», стараясь свести мой авторитет к нулю. Не помню в деталях всех подобных моментов, но вот один: на физре мы разбиваемся на группы мальчиков и девочек и самостоятельно делаем зарядку, каждый ребенок предлагает одноклассникам по два упражнения. Я показываю несложное, но интересное движение, которое выучила на танцах, одноклассницы готовы его повторить, но тут встревает Ангелина, говорит, что такого движения нет в нашей стандартной разминке, так что мы (говорит за всех) тут не танцоры, в отличие от Аси, и не будем его делать, а я, раз так хочу, могу повторять его в одиночестве.

Я в то время занималась модерном, а Ангелина бальными танцами, и, когда ей не хватило партнера, так как мальчиков всегда меньше, Ангелина стала рассказывать всем в классе, что ей пришлось уйти с танцев, потому что у нее мама одна, и на танцы не хватает денег. И вот одноклассницы, секунду назад готовые выучить движение, слушаются Ангелину, начинают повторять: «Точно, у нас такого движения не было!» Обидно было до слез. Это ощущение, когда «обидно до слез», но я сдерживаюсь, чтобы не доставить Ангелине лишнего удовольствия, красной нитью проходит через те годы моей жизни.

Кто на свете всех милее, всех румяней и белее?

И вообще Ангелина очень дотошно доказывала, что я хуже там, где мы вроде бы равны. А те сферы, в которых я оказывалась однозначно сильнее, старалась принизить и обесценить, хотя бы в глазах других людей. Ее ужасно бесило, что я снова стала отличницей. Ей важно было убедить меня и всех, что вот мы обе получили пятерку за контрольную, но ее контрольная все равно написана лучше, а ее пятерка более пятерка, чем моя пятерка. А у меня не было ни душевных сил, ни желания выяснять вот так каждый раз, чье кунг-фу круче.

Надо ли говорить, что успехи других одноклассников ее не задевали за живое. Марина, например, тоже была отличницей, еще и более «крепкой». Ангелина продолжала соревноваться со мной, а я продолжала спрашивать себя, чем я так прогневила небо.

Так как я оставалась «художницей класса», рисование новогодних плакатов было на мне, и Ангелине почему-то было принципиально важно доказать, что за меня все рисует мама. А мне было важно отстоять истину, потому что мама к моим плакатам и пальцем не прикасалась. И вот Ангелина с пеной у рта доказывает, а Марина стоит рядом с ней, и вроде бы опять за нее.

На следующий год плакат пришлось рисовать прямо в школе, он вышел лучше прошлогоднего, и я спросила Ангелину, собирается ли она опять что-то доказывать, тогда она стала по-дурацки хихикать и как будто приплясывая, повторять: «Ну и радуйся до пенсии! Ну и радуйся до пенсии!» Вот так ловко она выкрутилась из ситуации – не признала свою неправоту, а обнулила значимость моей работы.

Фу, гашеная!

Еще благодаря Ангелине я часто оказывалась «гашеной». Как, вы не знаете, что такое «гашня»? Тогда мы идем к вам!

«Гашня» - это очень веселая игра, народная забава. Ангелина очень любила играть в «гашню», все очень любили играть в «гашню». Чтобы тебя не «загасили», надо было особым образом держать большой палец поднятым вверх, а если забыл – держись – тебя коснется «гашеный», и тогда ты сам тоже станешь «гашеным», и все будут иметь право тебе кричать: «Фуууу! Гашеный!»

Чтобы смыть с себя «гашню», надо коснуться другого зазевавшегося, забывшего сделать спасительный жест или выполнить задание «загасившего» тебя. Часто оно заключалось в том, чтобы сделать что-нибудь обидное другому человеку, который сам в таком случае становится «гашеным».

Как-то раз Марина подошла ко мне, заранее извинилась, а потом слегка лягнула меня ногой – Ангелина «загасила» ее, и велела пнуть меня, чтобы снять проклятие «гашни». Я была единственным человеком, который принципиально не играл в «гашню», не стоял всю перемену с большими пальцами вверх (серьезно, некоторые даже во время обеда одной рукой показывали этот жест, чтобы их не «загасили», а другой держали вилку), и постоянно оказывалась «гашеной». Но потом меня перестали «гасить», потому что играть со мной было скучно, ведь на мне вся эта веселая цепочка обрывалась.

Политика «пассивного сопротивления» на этот раз сработала четко! А потом все как-то резко «гашню» забыли.

Дурацкая мода

Еще не менее дурацкая мода дошла до нашего класса чуть позже. Мальчишки начали лапать девочек пониже спины и задирать им юбки. Девочки визжали. Со мной такие шутки не проходили, и решился разочек лапнуть меня лишь однажды один двоечник. А другой мальчик сказал что-то вроде: «Я уже всех девчонок в нашем классе облапал! Кроме Аси, потому что Ася, как даст, то есть... Ну как посмотрит». И тут он запнулся.

Понятно было, что я слабая, никого не догоню и физически никому не дам. Просто я буду, мягко говоря, не в восторге от такого внимания. То есть, может быть, в чем-то я была «малахольная», «рёва», «плакса» и т.д., но сохраняла какую-то независимость мнения. И я бы не сказала, что стояла прямо-таки на нижней ступени классной иерархии, у меня был авторитет как у человека, который отлично учится, как у художника, как у активиста на школьных мероприятиях, человека, который умеет держать себя на сцене. Можно сказать, что во мне даже есть задатки лидера, которые сегодня мне нужны в профессии, но я не люблю никого «доминировать», принижать и прогибать.

Самое забавное. Что меня, 11-и летку возмущали такие действия мальчишек, как посягательство на неприкосновенность тела, на сексуальную неприкосновенность, а для учителей это было что-то нормальное, забавное, ВЫЗЫВАЮЩЕЕ УЛЫБКУ – ну, переходный возраст, детишки шалят. Мальчик трогает девочку за попу, смотрит, какого цвета на ней трусишки – значит, мальчик влюблен, а не мальчик – ублюдок мелкий.

Ангелина вела себя в таких случаях, как та курица из анекдота: убегала, но всегда словно с оглядкой и с мыслью: «А не слишком ли быстро я бегу?» И смеялась, совсем как тогда, когда била меня в солнечное сплетение. Но для полного осознания своей привлекательности ей не хватало победы на конкурсе красоты.

Кто на свете всех милее, всех румяней и белее? Ver 2.0

Мы вместе принимали участие в конкурсе, и это был первый и последний раз, когда я соревновалась с Ангелиной. Но вот почему это произошло. В пятом классе я поняла, то хочу быть только актрисой, и никем больше. И ежегодный школьный конкурс красоты для шестиклассниц был способом проявить себя как-то творчески, по-актерски. Оффтопом скажу, что сейчас я категорически против подобных соревнований.

На деле, по содержанию, это был конкурс талантов: песенку спеть, стишок рассказать, икебану из дома притащить. Никакого дефиле в бикини, взрослого мейкапа и прочего треша в духе «Toddlers and Tiaras». Но сейчас я против того, чтобы вот так, прилюдно, всей параллели сообщалось: вот эта девочка у нас самая красивая, а вот эта – на втором месте, значит, она чуть менее красивая.

Но в 11 лет я о таких тонких материях не задумывалась. От каждого класса была только одна участница, а от нашего – две: я и Ангелина. Марина была в группе поддержки моей «врагини» и на протяжении всего мероприятия держала над головой плакат: «Наша Ангелина лучше всех!» Снова хотелось реветь, но на сцене нужно было улыбаться.

Я победила. Ангелина оказалась на втором месте. Марина тихо проблеяла поздравления, и побежала утешать рыдающую «подругу». Мне не доставили удовольствия ее слезы, но, не скрою, сама победа и победа именно над мучительницей была очень приятна. Забавно, как Ангелина ранее сформулировала свое желание участвовать в конкурсе. «Я же не толстая и не рыжая», - сказала она Свете с Мариной. Света как раз была рыжей. А Марина, чьи родители были большими людьми, сама была не толстой, но такой высокой, крупной, большой девочкой.

Вечером я пришла домой, легла на диван, и уже не смогла с него подняться. Я заболела просто ужасно. Это была не просто простуда, а что-то более сильное. Мне прописали уколы два раза вдень, а не просто таблетки и растирки. А потом казалось, что волосы в лаке, свалявшиеся за несколько дней в один большой колтун, просто придется сбрить. Но мы с мамой как-то их расчесали.

Через две недели я вернулась в школу, десятки недовольных кислых морд ждали меня. На переменах ко мне подходили девочки из других классов, чтобы сообщить, почему я не должна была победить или чтобы просто оскорбить. «Ты заранее знала, что выиграешь! – говорили они. – Ты же улыбалась на сцене!» Спасибо, что не обвиняли в сексуальной связи с физруком из жюри.

«Зачем ты участвовала? – шипела на меня уже моя одноклассница, - Ангелина так хотела выиграть!» И даже спустя десять лет, когда я, двадцатиоднолетняя студентка, приехала на каникулы, кто-то злобно кричал мне вслед: «Краса школы! Эй, краса школы!»

"Ведущая" и "ведомая"

После шестого класса мы переходили учиться в другое здание, а перед этим по итогам экзаменов нас заново делили на профильные классы. Гуманитарные предметы для меня всегда были более привлекательными, но наша школа была в лучшей в городе, и я должна была пойти только в лучший класс – в физмат.

Несмотря на нашу вражду, мы с Ангелиной обе страдали от комплекса отличницы, навязанного нам матерями. В итоге мы обе попали в желанный класс. Я была записана сразу под Ангелиной, и она опять принялась доказывать, что она написала экзамен лучше, что она «первее», несмотря на равное количество баллов. Ей это было прям ОЧЕНЬ важно, хотя на деле «первее» только буква, с которой начинается ее фамилия.

А Марина, как когда-то Айгуль, переехала в другой город. Я была с ней в последние дни, помогала ей разобрать книги и плакаты, мы обнялись на прощанье, она обещала писать. Но до появления соцсетей ни одной весточки от нее не было.

Наверное, со мной у Марины были связаны неприятные воспоминания о школьных конфликтах, ссорах и слезах, и она не сильно хотела разбираться, кто был их первопричиной. Когда взрослые говорили о нашем с Ангелиной и Мариной «треугольнике», они всегда употребляли одно и то же слово: «ведомая». Мол, просто Марина – «ведомая», а вот ты – «не ведомая». И никто не задавался вопросом, почему Ангелине так надо «вести». А, когда Марина уехала, все это стало не важно.

Слабое звено

В новом классе нас было всего двадцать человек: двенадцать мальчиков и восемь девочек, то есть, кроме нас с Ангелиной, шесть. Друзей у меня в классе не было (но новые друзья появились за стенами школы), врагов (поначалу) тоже. Азат был тут же, рядом, но мы как-то отдалились. Лучше всех я общалась с соседом по парте – очень хорошим мальчишкой и маленьким гением – у него был склад ума настоящего ученого, он был не просто отличник. Новый коллектив я воспринимала как возможность начать все с чистого листа, хотя было досадно от того, что со мной в класс попала и Ангелина.

И она стала обрабатывать новых одноклассниц, и к ней подключилась парочка самых токсичных мальчишек, когда прочухали, что я – «слабое звено», хотя у них была своя собственная жертва – самый худенький, маленький мальчик, который пищал, когда они все уже басили, и, вдобавок, отставал в учебе. Я не отставала, просто заимела четверки по математикам и физике. Больше не была отличницей.

Но «гнобежка» продолжалась. «За что? Что я им всем сделала?» - почти каждый день я задавала себе этот вопрос, и почти каждый день плакала. Я по-прежнему как бы обладала «рисовальным» и «артистическим» авторитетом, но в классе всегда оказывалась в полной изоляции. Девчонки меня бойкотировали. За день я могла не перекинуться ни с одной ни словом. Но делали они это несознательно. Просто Ангелина опять организовывала какие-то кружки общения и общие активности, из которых я выпадала.

«Давай переведем тебя в другой класс! Давай переведем тебя в другую школу!» - предлагала мне мама. Но она сама привила мне этот комплекс отличницы, и сменить класс на тот, что слабее, а уж тем более, школу, означало для меня – сдаться, проиграть, уступить Ангелине.

«Самадуравиноватинг»

Директриса вела у нас русский и литературу, поэтому знала наш класс и видела своими глазами всю ситуацию. Она выделяла меня за лучшие сочинения, за то, что я вроде как хороший человек, интересующийся многими вещами. Она мне симпатизировала, как тогда казалось, и вела со мной утешительные разговоры в своем кабинете. «Просто ты уже взрослая, самостоятельная, самодостаточная, - говорила она, - а девчонки, ну они еще девчонки, они держатся стайкой!»

Еще она говорила, что это все школа жизни, и я еще скажу спасибо своим обидчикам за то, что они сделали меня сильней. Моей маме суть проблемы она озвучивала более лаконично: «У Аси проблемы с одноклассниками, потому что она эгоистка».

Самое горькое, что от матери тоже не всегда можно было ожидать поддержки. Возможно, она тоже иногда уставал из-за всей этой ситуации, и иной раз, видя мою печаль, слезы, а иногда истерики, начинала катить на меня бочку. Мол, я такая слабачка, я не умею жить в обществе, я еще не знаю, какой серпентарий будет ждать меня в рабочем коллективе.

Серпентарий, по ее словам, представлял собой абсолютно любой коллектив, и подставы, травля, издевательства и крики со стороны начальства неизбежны, надо к этому привыкать и подстраиваться. «Быть хитрее»(с). Однажды меня довели, и я ушла из школы осенью без пальто, сидела, ревела несколько часов в холодном подъезде (ключи-то остались в пальто!), строчила что-то в ежедневник, и в итоге мать на меня наорала. В такие моменты она говорила то же самое, только криком. Что мне надо переводиться в другую школу. Это звучало как вызов. И я оставалась.

Однажды она повторила слова директрисы. Да, права мол, Марья Петровна, все дело в том, что ты эгоистка! В этот момент было так больно, что просто жить не хотелось. Если такое говорила мама, значит НИКТО АБСОЛЮТНО в этом мире не может меня поддержать, и никому нельзя верить. Я не понимала, в чем меня обвиняют. Ведь эгоист – это человек, способный подставить другого ради своей выгоды, забирающий себе что-то целиком, что нужно было разделить. Я никого не подставляла, ничего себе не присваивала, я не делала никому из моих одноклассников ничего плохого. Тогда ЗА ЧТО?!

Девочка со справкой

Но в восьмом классе отношения с одноклассниками более или менее выровнялись. Тем более, что я не находилась во вражде со всеми девчонками, кроме Ангелины. Девчонки просто как-то раньше общались группкой, «стайкой», собранной вокруг Ангелины, а не то чтобы объявляли мне бойкот и меня игнорировали. Я даже пригласила всех одноклассниц на свой день рождения, и мы отлично провели время. Ангелину я позвала тоже, в знак перемирия, ну потому что странно было позвать всех, кроме нее. Но она вежливо отказалась.

В тот период я сблизилась с одноклассницей Никой. Начала сближаться. Мы общались на переменах, но чаще подолгу висели на телефоне. Но не прошло, наверное, и месяца, как мне позвонила Ника и стала наезжать на меня: почему это я пишу в газете, что Ангелина сумасшедшая?

Класса с пятого-шестого я работала в местной молодежной газете, куда меня привели Азат и Богдан, и даже зарабатывала копеечку «на карман». Сами мальчишки со временем потеряли интерес к журналистике, а я осталась. Это тоже служило предметом для зависти со стороны Ангелины и не только нее и поводом для обидных выкриков. Самое забавное, что никто не мешал этим детям взять ноги в руки, прийти в редакцию и выразить свое желание писать.

Так вот, в течение этих лет наши с Ангелиной отношения не всегда были такие концентрированно-плохие. Иногда у нее случались моменты «просветления», и мы могли нормально разговаривать. Я думала, что она исправляется, вырастает из своих детских, непонятно из-за чего возникших обид. В один из таких моментов я попросила ее и других одноклассников сказать несколько слов для газеты о том, что они думают о нецензурной лексике. Ребята признавались, что стараются избегать подобных словечек в своем лексиконе, но, если кто-то сильно на нервы действует… И все в таком духе.

Такой ответ дала не только Ангелина. Но моя статья задела за живое только ее. Я написала, что, судя по тому, что мы слышим из каждого угла на переменах, не по возрасту расшатаны нервы у наших школьников. И вот мне уже звонит Ника, с которой еще вчера у нас были такие чудесные отношения…

А я честно оправдываюсь, хотя Ники ситуация никак не касалась, пыталась донести, что говорила о ситуации в общем, не имея ввиду одну-единственную Ангелину, тем более, никакого особого мата я от нее тогда не слышала. Но Ника продолжала упорствовать в ереси: нет, все равно я писала про Ангелину, чтобы обидеть Ангелину, зачем я хочу обидеть Ангелину, что Ангелина мне такого сделала.

Тогда я стала настаивать, чтобы она дала трубку самой Ангелине (Ника была у нее в гостях), но Ника заявила, что Ангелина плачет, и не хочет со мной разговаривать. Кое-как удалось ее уговорить, и трубка оказалась у ревущей, со срывающимся голосом Ангелины (совсем как тогда, на прогулке в первом классе!). Она кричала, что я воспользовалась ей, что я ее предала, а она-то думала, что наши отношения наладились.

Еще она кричала, что да, у нее есть справка с диагнозом от психиатра. Да, это правда, у нее есть справка! (слово «справка» звучало в ее монологе очень часто.) Но как я могла воспользоваться этой информацией и рассказать об этом всему городу! Стоит ли говорить, что я тогда в первый раз услышала об этой справке, и до сих пор понятия не имею, что за диагноз был в ней указан.

(продолжение в следующем посте)

Сохранено