Яйца

Я, конечно, ни разу не врач, но кое-что стало понятным, когда я из него выдернул клещами (ну, да, журналюга с сорокалетним стажем, всё, что надо, из любого незаметно выдерну). Аденома простаты - вот и весь сказ по части бегания в сортир и почечной недостаточности. Надо бы прооперировать. Но деду не только 87. Более упрямого барана в округе не сыскать.
А застал я Михалыча с мочесборником через плечо за изъятием яиц из-под иднюшки.
- На яйца, - говорит, - посадить её хочу.
- А зачем, - спрашиваю, - ты яйца у нее отбираешь?
- Ещё не срок! Шесть штук уже отобрал. Наступит срок - добавлю!
- А как ты определяешь, когда срок?
- Не я определяю, а индюшка!
- А индюшка как определяет?
- Да никак! Когда ей в голову взбредет!
В таком случае, сказал я Михалычу, - наливай под клинский хлебушек. Потому что логика индюшки мне более-менее понятна, а твоя - нет. Тем более вот она, наливайка. Бутылка армянского коньяка в моем оттопыренном кармане.
Только-только отъехала автолавка, где Михалыч обычно покупает пол буханки клинского хлеба, еще не успевшего остыть. Я беру в ладони два нарезанных Михалычем ломтя, шумно к ним принюхиваясь. Это для него нет ничего необычного в клинском хлебе, хотя для меня тоже. Но я знаю, что он ждет мою реакцию. Нет, не такую, на которую я могу разлиться, обладая огромным запасом всяческих там художественных слов, образов и чувств. А вот такую: "ХОРОШО!" . Михалычу при этом не наливаю - ему нельзя. Наливаю пол рюмки себе, занюхиваю хлебушком - ХОРОШО!
Ну, а теперь к индюшке!
Михалыч, было, оставлял под ней яйца. Но кто-то стал их таскать. Думал сначала, что сорока - по облупленным остаткам. Потом погрешил на хорька. В поставленный на всякий случай капкан угодил ёж - "всеми четырьмя лапами". Вот оно как!
- Не, убивать не стал, - заверил меня Михалыч, обычно безжалостный в отношении диких покусителей. - Просто выбросил в траву.
- Что, даже лапы ему не перебило?
- Ты видел мои капканы на хорька? Они устроены, чтобы только зажать падлу! Чтобы я с ним потом сам разобрался!
А как же с индюшкой?
- У меня опыт только с курами, - говорит Михалыч. - Курша умеет считать до трёх. Если больше трех яиц - она садится. Если два убрать - будет дальше нестись.
- Иначе говоря, если не убирать, - сядет?
- Не факт.
- А когда сядет-то?
- Когда ей в голову взбредет!
- То есть, Михалыч, ты, как деревенский житель, мне, как городскому жителю, рассказываешь, что ты в этом ни хера не понимаешь?
Прошлым летом, браконьерничая в лесу, нашел Михалыч гнездо кряквы на болотах. Все десять яиц кряквы подсунул под "куршу".
- Вылупилось, - рассказывает, - десять утят. Чисто червячки, а жрать - не жрут. Я размокший комбикорм скатал шариками и пустил по полу. Эти червячки забегали и всё смели. Потом в пруд у дома перебрались. Днем плавают, а вечером - к калитке: дай пожрать. Всё лето с ними провозился.
- А дальше-то что?
-Первым селезень улетел. С концами. Остальные полетают - и опять на пруд. Потом - к калитке!
- Ну, зарубил ты их, наконец, или нет?
Иногда Михалыч смотрит на меня так, что не поймешь, как. То ли перед ним умный человек. То ли дурак. Это такие нюансы, при которых лучшая защита - прикинуться на всякий случай дурачком.
- Они же дикие, хоть и ручные!
- И что? Кабаны и лоси, которых ты валил, - разве не дикие?
- Дикие! Но не ручные же?
- Но у тебя тут живности ручной полно, которую ты по осени рубишь, - это как?
Михалыч сам наполнил мою рюмку до краев, придвинув поближе ломти клинского хлеба:
- Ни хрена ты в сельском хозяйстве не понимаешь!
|
</> |