Ясина о Ходорковском

Ирина Ясина:

Ни о ком, кроме Михаила Ходорковского, естественно, думать невозможно. Такой информационный повод, что потерялось все вокруг. Ни Украина, ни Ирина Прохорова во главе «Гражданской платформы», ничто не интересно. Каким он вышел после десяти лет тюрьмы, что будет делать — можно только предполагать. Думаю, что он сам не вполне понимает и не соотносит на 100% самого себя и реалии окружающего его мира. Потребуется совсем немного времени, чтобы принять решение.

Я знала его прежним. Михаил Борисович Ходорковский позвал меня на работу в самом конце 2000 года. Он тогда уже знал, что создаст «Открытую Россию», организацию, которая будет призвана вести большую просветительскую и поисковую работу. Мы будем искать людей, способных работать в условиях демократической и свободной России. Той России, в которой не будет диктата первого лица, в которой парламентарий будет иметь свою позицию, в которой суд и право не будут существовать отдельно друг от друга.

Сейчас я понимаю, что если бы «Открытая Россия» Ходорковского просуществовала хотя бы десять лет, а не два с половиной года, мы жили бы уже в другой стране.
Не вполне той, о которой мы тогда мечтали, но двигались бы мы в правильном направлении довольно бодро. Ходорковский формулировал свою идею очень просто: «Хочу ,чтобы в России было хорошо не только работать, но и жить». Говорил о том, что нужно сделать так, чтобы наши дети не хотели уезжать за границу, а даже если уезжали учиться, то обязательно бы возвращались домой.

Он был тогда очень жестким человеком, но, наверное, другой не смог бы создать огромную компанию, капитализация которой в 2003 году превышала тогдашнюю капитализацию «Газпрома». Но в последние годы перед его арестом я ощущала, что наша работа в «Открытой России» ему становится едва ли не интереснее его работы в ЮКОСе. Он чувствовал, что главные перемены лежат уже не в сфере бизнеса, а в сфере общественной жизни, а модернизация необходима именно мозгам граждан России.

Почему я думала, что его интерес перемещается в сферу общественной жизни? Он тратил на это все больше и больше времени. Ходорковский всегда выступал на моих семинарах в Клубе региональной журналистики, мотался по стране, участвуя в мероприятиях Школы публичной политики. А график у него был, мягко выражаясь, плотный. Если я посылала ему письмо по электронной почте, то точно знала, что утром следующего дня в моем компьютере будет ответ.

Потом по письмам из тюрьмы я стала понимать, что Михаил Борисович, нет, уже просто Михаил, меняется. Становится другим, более мягким, более гуманитарным, что ли. Читала его переписку с Людмилой Улицкой, Стругацким, Борисом Акуниным. И удивлялась тому, как мало я его понимала. Видела крутого бизнесмена и недооценивала то, насколько прозорлив он был во всем, исключая разве что собственную судьбу.

Мне очень жалко, что Ходорковский вряд ли в ближайшее время вернется в Москву. Но это правильно, нечего второй раз искушать судьбу.

Многие скажут: он – не герой – помилования попросил, за границу уехал. Но он все уже всем доказал. Доказал, что можно перестать быть самым богатым россиянином, более того, провести десять лет в тюрьме, но, тем не менее, улыбаться, подавать нам всем пример того, как можно не согнуться.

Провести десять лет с прямой спиной, тогда как многие наши современники в существенно более вольготных условиях приседают от страха при первом недовольном взгляде начальства.

Я горжусь тем, что он стал для многих моих сограждан моральным авторитетом, и горжусь тем, что я работала вместе с ним и тогда, когда на небе сияло солнце, и тогда, когда сильно завьюжило.

За эти дни сказано по поводу спецоперации немало. Конечно, было бы лучше, если бы Ходорковский приехал в Москву прямиком из Сегежи. Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков сказал, что Ходорковский может в любой момент приехать в Россию. Не сказал он, сможет ли Ходорковский после этого куда-нибудь выехать.
Поэтому мы снова будем ждать. Но теперь это будет намного легче.