«Я уничтожил всё, что снимал в Беслане»
bookmatejournal — 03.09.2019
Фотограф Максим Мармур рассказывает о трагических событиях сентября 2004 года в бесланской школе.
В сентябре 2004 года — ровно 15 лет назад — произошел один из самых страшных терактов в современной истории России. В осетинском городке Беслан во время торжественной линейки в школе №1 были взяты в плен 1128 человек. В результате штурма и действий террористов погибли 334 человека из числа заложников, среди них 186 детей.
В рамках совместного проекта с порталом «Такие дела» Bookmate Journal поговорил с фотографом Максимом Мармуром, который в качестве штатного фотографа агентства «Франс Пресс» освещал трагические события сентября 2004 года в Беслане.
Максим рассказал нам о том, как работают фотографы в горячих точках, можно ли было избежать такого количества жертв теракта и почему он удалил все снимки из Беслана.
Как я попал в Беслан
1 сентября 2004 года я собирался гулять по Арбату с племянником, который прилетел ко мне в гости из другой страны. Я тогда работал штатным фотографом агентства новостей «Франс Пресс», только накануне прилетел с Олимпийских игр, которые проходили в Афинах, и не успел даже толком прийти в себя. Но по дороге, в машине, я услышал по радио, что произошло в школе №1 города Беслан. Естественно, тут же поступил звонок из агентства. И даже не заезжая домой, поскольку в тот момент у меня в машине всегда был «тревожный чемоданчик» с фотооборудованием, я высадил племянника в районе Арбата и уехал в аэропорт. К вечеру я был в Беслане.
Рутинная работа
Попасть в Беслан было легко, никаких проблем добраться туда вечером 1-го сентября не было.
Оцепление стояло только вокруг школы, а дальше был дикий бардак и неразбериха. Стояли какие-то ополченцы. Никто не понимал, что это за люди, откуда они взялись, откуда у них столько оружия.
Можно было подойти практически к стенам школы. Но такой необходимости не было, поскольку фотография предполагает все-таки наличие хоть какого-то света. Пришлось отложить все до утра. Переночевали и сразу включились в работу.
Я нашел друзей, коллег, знакомых из других агентств, у которых по крупицам стал собирать информацию о том, что происходит, куда можно дойти, откуда что видно, с каких точек можно снимать, куда лучше не соваться, какие войска, где штаб, кто руководит операцией, где пресс-подходы и так далее. То есть обычная журналистская рутинная работа.
Дать картинку
Я работал во многих горячих точках. Но между работой в горячей точке и работой в Беслане разница колоссальная. Когда работаешь в горячей точке, в зависимости от того, в каком статусе ты там пребываешь — прикрепленный к войскам или как-то по-другому — ты всегда непосредственный участник событий. Если ты работаешь с войсковым подразделением, ты живешь жизнью этого войскового подразделения. И все, что происходит с ним, происходит и с тобой.
В Беслане ты был наблюдателем, для которого очертили периметр, который ты не имеешь права переступать. И ты просто наблюдаешь с максимально доступной тебе на тот момент выгодной точки, пытаясь дать какую-то картинку на ленту агентства.
Ловить момент
Работать в Беслане было дико непросто. Нас все время зачищали, нас все время отгоняли, каждый день периметр рос и ширился. Школу было видно буквально с трех-четырех точек.
О том, что конкретно происходит, информации не было никакой. Ее приходилось собирать по крупицам, ловить момент. Ловил и сам, и мои стрингеры — у меня их работало несколько, они находились на разных точках, откуда хоть что-то просматривалось.
Когда вышел Аушев (бывший президент Ингушетии — BMJ) с первым ребенком на руках, по-моему, только Витя Коротаев из агентства «Рейтер» снял эту картинку — совершенно блестящую. И на тот момент агентство «Рейтер» информационную повестку дня выиграло.
Из соображений безопасности
Прессе никогда не давали работать свободно ни на одном террористическом акте на моей памяти. Потому что пресса как помогает, так и со страшной силой может и навредить. По одной простой причине: телевидение дает картинку тут же в прямой эфир, и нет никакой гарантии, что террористы этот прямой эфир не смотрят.
Это может очень сильно навредить операции. Поэтому периметр оцепления стараются сделать как можно более широким, а прессу отодвинуть подальше. Во-первых, конечно, исходят из соображений безопасности, потому что шальная пуля может кого-то убить. Во-вторых — чтобы информация не шла в руки террористам. Но в то время отношение к прессе всё же было другим.
Мы работали круглые сутки
Никаких «технических заданий на фотосъёмку» на такие случаи нет. Ты просто должен дать на ленту агентства новость. Если тебе повезло снять Аушева или омоновца, который выносит на руках младенца, то да, ты — король эфира в этот день. Если нет, то ты снимаешь то, что вокруг. Снимаешь оцепление, как вывесили белые флаги из окон школы, снимаешь, как подогнали танки или БТРы.
Мы работали круглые сутки. У нас была команда, были уже понятны точки, где что-то происходит. И мы дежурили на этих точках, сменяя друг друга. Один отдежурил сколько-то часов, пришел другой, его сменил, тот пошел-поел-поспал. То есть такая армейская история.
Местные жители
Местные помогали нам очень активно. Показывали точки возможной съемки. Ведь Северный Кавказ — это заборы и глухие ворота по улицам. Перелезть через него, чтобы попасть куда-то, никаких шансов нет. Нас куда-то выводили, показывали, откуда видна школа. Жители даже кормили и пускали на ночлег.
Модем на подоконнике
В таких ситуациях всегда особенно запоминается какой-то совершенно нелепый бред.
Мы с Юрой Тутовым (фотограф «Франс Пресс» — BMJ) лежали на полу в комнате, которую снимали в Беслане, а наш спутниковый модем стоял на подоконнике. Свистело всё, пули залетали в комнату, а мы с ним хохотали и говорили: «Господи, пусть нам повезет, пусть последние фотографии уйдут, и мы дальше пойдем снимать, лишь бы в модем ничего не попало».
С фотоувеличителем и «темной комнатой»
Технология передачи снимков была очень простая, передовая даже по нынешним меркам. У нас был спутниковый модем, который передавал фотографии со скоростью 128 килобит в секунду, это достаточно быстро. Если поставить два таких модема рядом, то можно вести прямой эфир, что наши телевизионные коллеги и делали. В отличие от мобильной связи, которую во время спецопераций глушат, заглушить этот спутниковый модем тогда не могли.
Конечно, технологии не всегда были такими. 20 назад, когда мы еще снимали пленочными камерами, все было по-другому. Я застал времена, когда новостные фотографы ездили в командировки с фотоувеличителем и «темной комнатой» для проявки и печати фотогафий.
Прежде, чем передать фотографию, ее надо было напечатать, приклеить на барабан, который назывался «драмтрансмитер», найти бабушку на коммутаторе, которая втыкала штекеры в этой телефонной станции, дать ей какую-то денежку и сказать: «Вот в это время ни в коем случае вот этот штекер, пожалуйста, не выдергивайте».
Бабушка сидела и охраняла этот штекер, чтобы каким-то звонком его никуда не передернули и твою связь не порвали. Потому что интернета не было, звонили с модема на модем. Я так из Владикавказа звонил в Лондон или в Москву и передавал картинки прямо с компьютера на компьютер. Одна фотография шла примерно минут сорок, скорости были смешные. И ты звонил и говорил: «Але? Как получили?». Тебе отвечали: «Всё замечательно, картинка собралась по цвету». Или: «Синий цвет не прошел, перешли!». И ты сорок минут опять этот драмтрансмитер — чух-чух-чух — слушай по-новой.
Я прекрасно помню, как на землетрясение в Афганистан мы возили с собой воду для того, чтобы разводить химию для проявления пленки. Не попить, а проявить пленки!
А первый спутниковый телефон для передачи снимков, с которым я путешествовал, весил 72 килограмма. Это был огромный алюминиевый ящик на колесиках, и с ним надо было втиснуться в переполненный самолет и как-то долететь.
В каждой бесланской семье кто-то в этой школе был
Когда что-то происходит с детьми, а детей там было огромное количество, очень важно было понять, какое реальное число заложников находится в школе. Потому что власти давали информацию, не соответствующую действительности. Когда разобрались, выяснилось, что в школе в заложниках находится 1128 человек. Власти же давали цифру то ли 200, то ли 300 человек. Для такого маленького города, как Беслан, 1128 человек — это колоссальная цифра. Потому что в каждой бесланской семье кто-то в этой школе был. И эмоциональный фон вокруг всего этого был невероятно тяжелый.
Рыдали небеса
Всё это время местные жители стояли кругом, их сдерживали ополченцы. Периметр был оцеплен. Просто когда у тебя дочери, сыновья, зятья, невестки в этой школе, понятно, что единственный твой порыв — и он абсолютно нормальный — прорваться туда. Была дикая жара, в школе не было ни воды, ни еды. Конечно, то, что пережили эти заложники — это был кошмар.
Пожалуй, это самая сложная ситуация, в которой я был за всю свою профессиональную деятельность, самая тяжелая.
Когда происходит что-то с детьми, для любого нормального человека это невыносимо тяжело. Тем более, когда идут похороны одни за другими. И сменяя друг друга, эти маленькие тельца лежат в этих гробиках… Мне кажется, небеса рыдали в эти дни.
Что было неправильно и почему я уничтожил снимки из Беслана
|
|
</> |
Где искать ответы на самые популярные вопросы о путешествиях 
За 2 миллиона евро продан золотой ауреус с изображением убийцы Цезаря - Брута 
Грузия в опасности 
«По семейным обстоятельствам». Какую фразу вырезали из этого фильма и кто мог 
Кто сильный, тот и прав. Один россиянин все же сказал правду зачем нужна СВО. 
"Носить его фамилию — это и хорошо, и плохо". Кирк Дуглас VS. Майкл Дуглас 
1 декабря 
Без названия 
Занесло..., или Что делать в деревне зимой 
