Я много раз слышал о таком и
даже один раз читал гневную и разоблачающую статью в газете на
данную тему. В той статье автор, скрывающийся под столь звучной
фамилией, что настоящей она быть ну никак не может, беспощадно, не
жалея эпитетов, клеймил тёмную мафию кондукторов, которые, презрев
стыд людской и страх божий, наживают огромные состояния на билетах,
а если быть точнее — на отказе их выдавать. Преступное сообщество
женщин в тёплых жилетках и залихватских беретках, созданное по
предварительному сговору с целью наживы, цинично орудует на
просторах общественного транспорта и, нагло поблёскивая фиксами из
металла жёлтого цвета, набивает бездонную мошну кровными и честно
заработанными рублями простых граждан и гражданочек приятной
наружности.
И вот сегодня судьба свела меня
с этой чумой двадцать первого века. Я, изрядно прозябнув, беспечно
заскочил в тёплое, пахучее нутро автобуса и совершенно
законопослушным образом протянул возникшей из ниоткуда тёте сто
рублей. Тётя, пристально смерив меня недоверчивым взглядом поверх
очков, тяжело вздохнула, ловко отсчитала положенную сдачу и вдруг
тихим, грудным голосом с хрипотцой спросила прямо, без обиняков,
точно в лоб — билет то нужен, или как?
Меня аж в жар бросило от
волнения, застучало в висках и в животе нехорошо заурчало. Вот оно
— думаю. Началось! Преступник-коррупционер охмурять меня начинает,
щупальцами криминальными опутывает. От волнительности момента я
немного пошёл испариной, как-то сразу завозился весь на месте,
глуповато хохотнул и потом, почему-то внезапно севшим и осипшим
басом сказал развязано совершенно неожиданное
«нет».
Тётя одобрительно кивнула,
подмигнула мне самым пошлым манером и пошла, покачивая могучей,
сложносоставленной кормой, как ни в чём ни бывало опрашивать других
пассажиров, на предмет оплаты проезда, унося с собой вероломно
захваченные двадцать пять целковых и мою веру в честность
муниципальных служащих.
В горле у меня нехорошо и сильно
пересохло, и весь я начал нервно оглядываться, всё как бы ожидая,
что вот сейчас ворвутся в салон огромные контролёры в негнущихся
полушубках со стоящими воротниками и начнут требовать с меня
документ, подтверждающий моё право беспрепятственного проезда. И
как буду тянуть я к тёте свои враз ослабшие, как бы лишённые костей
ватные руки и немо, как вынутый из аквариума карп в супермаркете,
шлёпать толстыми своими губами, ища в ней поддержки и оправдания. Я
платил, я просто билета не брал — залепечет неуклюжая
рыба.
А тётя лишь пожмёт брезгливо
плечами, вздёрнет повыше едкие свои очки и скажет — ну что же вы,
мужчина!? А? Платить за проезд надо было
своевременно!
И поволокут меня угрюмые
контролёры вдоль грязной февральской улицы штрафовать, а возможно
даже и судить в своё неведомое, и от того ещё более жуткое
контролёрское логово. И наверняка найдётся какая-нибудь маленькая,
но до ужаса неприятная старушка, которая всё видела и слышала, и
визгливо закричит она, указывая кривеньким жёлтеньким пальчиком —
да они одна банда! Я всё видела! И поволокут следом за мной и
вороватую тётю. И посыпется у неё из сумки краденная
мелочь...
И будут светить нам в наши
гадкие лица яркой лампой сухопарые следователи и строго спрашивать,
где, когда и при каких обстоятельствах решено было нами учинить сие
преступление и нет ли ещё каких третьих, заинтересованных лиц. И
закрутятся маховики репрессивных машин, и зарыдает мать-старушка
над горькою судьбою своего непутёвого сына.
Но контролёров не случилось и я,
боком, крадучись, чуть чумной и нервный, выскочил из автобуса и
побежал по разъеденному реагентами тротуару по своим
малозначительным делам, мысленно проклиная всю коррупцию и горячо
обещая себе впредь никогда не поддаваться на её ласковые
уговоры.