Вступительная часть к "Прогрессору Поршневу"

lenivtsyn — 05.10.2023 Человеческую социальность от того, что называют социальностью применительно к животным, отличает по крайней мере один чёткий критерий: она имеет собственную историю, независимую от биологии вида, в то время как социальность животных предопределена их биологией и если развивается, то вслед за ней. Это резко выделяет человеческую социальность, в связи с чем мы позволим себе далее называть социальностью только её. К тому же, на фоне темпов биологической эволюции темп социальной истории человека настолько стремителен, что скорость его биологического изменения мы можем принять за ноль. При этом темп социальной истории ещё и всё время нарастает.

Возможно провести сравнение. Если условно принять за поколение промежуток времени в 30 лет, как это принято в демографии, то с начала нашей эры сменилось менее 70 поколений. От постройки пирамиды Хеопса нас отделяют 150 поколений. И всего примерно 330—340 поколений назад на Ближнем Востоке произошла неолитическая революция, когда общество ранее кочующих собирателей и охотников стало организовывать постоянные поселения и, используя примитивные деревянные и каменные орудия, развивать производящее хозяйство — земледелие и скотоводство. Это развитие породило культурные растения и домашних животных, ткацкое, гончарное и другие виды производств, а в дальнейшем привело к освоению металлов и, в принципе, уже не останавливалось вплоть до сегодняшнего дня. В других регионах этот процесс начался позже — там от его начала сменилось ещё меньше поколений.

И уже совсем небольшое число поколений отделяют нас от времен появления таких привычных и ставших незаменимыми для нормальной жизни вещей, как массовая печать — 19 поколений назад, двигатель внутреннего сгорания — 7 поколений назад, персональный компьютер и сотовый телефон — 2 поколения назад (широкое распространение последние получили буквально на глазах ныне живущего старшего поколения). Важно, что появление каждой из этих вещей существенно меняло жизнь человека.

В социологической «теории поколений» Штрауса и Хау поколение соответствует не 30, как в демографии, а 20 годам. Пересчёт на другой промежуток увеличит в каждом случае число поколений на треть, но в принципе ничего не изменит, потому что важно не числа поколений сами по себе, а сопоставление разных чисел между собой. Потому что ведь есть и другие числа.

Порядка 50.000 поколений продолжался нижний палеолит, и если весь нижнепалеолитический прогресс, и без того почти незаметный взгляду неспециалиста, условно разбить на 20 этапов — мельчайших, практически неуловимых изменений каменной техники, то на каждый этап придётся порядка 2.500 поколений. Очевидно, что такой темп развития никак не согласуется с наличием сознания. Он предлагает прямоходящим приматам условия по сути механического существования, в которых, даже каким-то чудом возникнув, сознание могло только деградировать. И речь в таких условиях тоже была не нужна: для передачи шаблонного опыта вполне достаточно простого показа и подражания. При этом сами технические изменения происходили не быстрее, чем изменялись экологические условия, а от биологической эволюции часто даже отставали.

То же относится и к среднему палеолиту, хотя он и занимал в 7—8 раз меньше времени, чем нижний, а его технические сдвиги и многообразие форм были заметно богаче. И всё равно, при самом благожелательном подсчёте оказывается, что на мельчайший технический сдвиг в каменной индустрии приходится порядка 200—300 поколений — промежуток времени несколько меньший, но вполне сопоставимый с ранее отмеченными нами 330—340 поколениями, которые успели смениться после неолитической революции до настоящего времени. Промежутки вполне сопоставимы, но несопоставимо их содержание — наполняющий их прогресс! Очевидно, что-то произошло между этими промежутками в верхнем палеолите — что-то такое, что изменило саму суть прогресса, оживив невиданные ранее в природе силы.

Что же произошло? Развитие социальных отношений отвязалось от эволюционного биологического развития. Именно это содержание скрывает в себе явление, которое иногда характеризуют, как верхнепалеолитическую революцию. Только в её результате появляется социальный прогресс, а это значит, что только в верхнем палеолите появляется человек — социальное существо, обладающее речью и сознанием. Прямоходящие приматы, жившие до верхнепалеолитической революции, не были людьми, а были животными. Об этом нам говорит общий анализ всей совокупности палеолитического археологического материала.

Итак, в верхнем палеолите произошёл самый существенный сдвиг в эволюции прямоходящих приматов: это он запустил тот процесс, который выделил из природы человечество, привел его к неолитической революции и началу цивилизации. В чём заключался внешне этот сдвиг? Принципиально изменилась техника обработки камня? Да, теперь она всё больше стала ориентироваться на производство плоских клинков, а не рубил, как ранее. Также появилась техника резьбы по кости и рогу, получили развитие техники сверления и шлифовки. Но всё это — не основное. На что следует обратить главное внимание: в верхнем палеолите получило развитие изготовление вещей, не имевших на первый взгляд никакого утилитарного применения: наскальных изображений, статуэток, различных бус и подвесок.

Оно развилось не на пустом месте. Не имевшие утилитарного применения археологические объекты находят и более ранней датировки. Это шаровидные камни. Это процарапанные линии на камнях и костях и высверленные отверстия в них. Это чашевидные углубления в скальной поверхности. Наконец, это избыточная продукция каменной индустрии, которую в принципе можно было бы использовать, но всё указывает на то, что она не использовалась, а между тем ею буквально усеяны некоторые стоянки. Очевидно, что значимы в этих случаях были не сами объекты, а процесс их изготовления. Но вот перед нами уже не просто относительно приближенные к форме шара грубые камни, а, статуэтки, не просто неровные линии, а изображения, не просто высверленные дырки, а бусы и подвески. Скачкообразный прогресс в изготовлении всех этих неутилитарных вещей говорит о многом.

Во-первых, о стремительном развитии какой-то особой жизненной потребности, заставлявшей их изготовлять. Верхний палеолит проходил на фоне перманентного экологического кризиса, и, конечно, не изобилие и не появление свободного от добывания пропитания дополнительного времени толкнуло прямоходящих приматов к такому развитию. Наоборот, добывать пищу становилось в целом всё труднее, и логичнее было бы уделять больше времени, наоборот, утилитарной деятельности.

Во-вторых, эти факты говорят о развитии у предков людей какого-то нового, связанного с упомянутой потребностью, свойства или качества, которого у них раньше не было, или оно было неразвито. Позже мы ещё вернёмся к этому свойству и той жизненной потребности, которая заставляла заниматься «бесполезными» вещами. А сейчас скажем только, что именно развитие этого свойства выделило предков людей из животного мира и сделало социальными существами.

Наконец, в-третьих, появление изображений etc. говорит о появлении в природе совершенно нового, ранее несвойственного ей измерения, в котором она начала удваиваться, прирастая искусственными подобиями самой себя. Сегодняшнее послезнание позволяет сказать: всё это были признаки того, что природа — биологическая природа — готовилась разделиться в себе самой, выделить из себя новую, отличную от самой себя, социальную природу, которая далее заживёт собственной жизнью и будет развиваться по своим собственным законам.

Мы уже отметили, что на фоне темпов биологической эволюции темп социальной истории столь стремителен, что скорость изменений человека как биологического вида можно принять за ноль. И всё же Homo sapiens менялся. Конечно, не анатомически, а психологически.

Человеческая психика менялась на всём протяжении истории и продолжает меняться. В этих её изменениях откладывается нарастающий общий итог социального прогресса. Но если при этом в целом социальный прогресс увеличивает возможности человека и таким образом — степень его свободы, то значит, и прогресс человеческой психики движется по тому же пути: от несвободы к свободе. И так же, как можно выделить ключевые моменты, прибавляющие степени свободы во внешней организации социальной жизни, их можно выделить и в развитии внутреннего мира. И если в конце этого пути предполагается полная свобода, то в его начале следует предполагать такую же полную несвободу. И тут возникает вопрос: «Как оказался человек в той несвободе, из которой выходил путём труда, борьбы и мысли?» Другими словами, как оказался человек в начале своей истории? Этот вопрос мы будем называть далее вопросом о начале человеческой истории.

Исторический взгляд на человека, признание, что не только человек изменяет условия вокруг него, но и эти условия изменяют его самого, неизбежно ставит вопрос о начале человеческой истории. И если какое-то время его ещё можно не замечать, то после признания факта ускорения прогресса истории, раскрытого на примерах нами ранее, это становится уже окончательно невозможно. Вопрос становится ключевым. В самом деле, ведь если история всё время ускоряется, то значит — была точка, в которой её скорость была равна нулю.

«Задача возникает одновременно со средствами ее разрешения». И неслучайно вопрос о начале человеческой истории как научная проблема был поставлен только во второй половине ХХ века. До того всякие упоминания о начале истории находились на противоположном от науки полюсе знания. И сегодня ещё можно слышать: «Люди с самого начала…», «Испокон веков…», «Природа человека такова, что…» — и далее следует высказывание, которое сама его конструкция оберегает от критического анализа, предлагая просто принять на веру.

Сегодня всё больше людей, способных ощутить за такой конструкцией попытку скрытой манипуляции сознанием, но всего 50 лет назад человек, которому принадлежит честь научной постановки вопроса, имел основания констатировать, что представление о начале человеческой истории — «своего рода водосброс, место стока для самых некритических ходячих идей и обыденных предрассудков по поводу социологии и истории». Да, всего только 50 лет назад если кто-то говорил о чём-то: «так повелось с самого начала» или «такова человеческая природа», то ни у кого из слушателей не возникало вопроса, который сегодня кажется нам естественным: «почему так повелось?», «как возникла такая человеческая природа?»

Наука очень долго развивалась по пути специализации разных своих отраслей, и сегодня проблему происхождения человека решают антропологи, осмыслением проблем человеческого общества заняты социологи, а начиная разговор о человеческом общении мы попадаем на территорию психологов и психолингвистов. Однако, чтобы исследовать вопрос о начале человеческой истории, придётся привлекать знания из самых разных отраслей науки. И более того — с самого начала понимать проблемы происхождения человека, человеческого общества и речи не тремя различными, а одной общей проблемой — проблемой качественного перехода от животного, у которого социальное полностью зависит от биологического, и это прямо связано с отсутствием у него речи, к человеку, у которого социальное развивается по своим собственным законам, благодаря наличию речевой коммуникации.

«Социальное нельзя свести к биологическому. Социальное не из чего вывести, как из биологического». Так переформулировал проблему начала истории, приступая к её решению, человек, уже упомянутый нами выше. Случилось это во второй половине ХХ века в Советском союзе. Там этот человек жил и был профессором истории и философии. Его имя — Борис Фёдорович Поршнев.

Но чтобы лучше понимать, кем был этот человек на самом деле, мы должны прежде сказать несколько слов о другом человеке [*].

[* Далее следует рассказ о Владимире Ивановиче Невском, уже опубликованный в моём ЖЖ.]

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив