novayagazeta — 24.02.2022
Репортаж из приграничного Таганрога в последние часы перед
вторжением.
«Ваше поколение — извращенцы», — жестко бросает Алексей. Извращением он называет войну. Войну ненавидит. Алексею 67, он из Горловки.
Горный инженер с российским паспортом, в Таганрог он приехал на поезде, чтобы выправить российские документы, — доверенность, выданную в «ДНР», отказывались принимать в расчет в Симферополе. Но застрял: закрыли границу на въезд в Донецкую область. Об этом предупредили уже на выезде из региона: дескать, путь в один конец — до особого распоряжения. Алексей курит во дворе ПВР (пункта временного размещения беженцев), обустроенного в спортзале. Мы разговариваем через решетку: ворота закрыты на висячий замок. Найти более тривиальное место для общения нельзя, полицейские, сославшись на устное указание руководства, отказываются пропускать нас с коллегой внутрь.
Алексей ненавидит войну больше всего на свете. Он мало говорит о политике, хоть и ругает привычно украинских чиновников, нынешних и бывших.
«Мы, советские люди, превратились в тараканов».
Во двор выходит женщина со шваброй, начинает возмущаться, отчего журналисты общаются с беженцами: «Записывают вас, а потом все по-своему напишут». Алексей пожимает плечами: «Я свободный человек».
Алексей. Фото: Влад Докшин / «Новая»
Он говорит о своем, обращаясь не столько к нам, сколько к себе самому: «Вы знаете, что такое ранение? Военное ранение — это вывороченные кости, вывернутое тело, оторванные руки. Ничего вы не знаете. Геноцид — это когда военные идут на гражданских. Это изнасилование народа: восемь лет уже война, а ведь даже Великая Отечественная длилась четыре года. Я был свидетелем и человеческого унижения. Я не пойму: почему, за что? Я же еще никому не желал смерти.
Мне за 60 лет, и я не живу. Меня опустошили. Я становлюсь совершенно другим человеком. Я любил радоваться жизни. А сейчас не могу.
Я зашел в банк как-то и увидел мужчину пожилого, который стоял и плакал. Он сказал: «Моя дочь учится на платном, и надо заплатить за несколько месяцев. Но банк говорит: а у нас нет денег, извините». И что он скажет своему ребенку? Он стоит и плачет.
Вот они спорят: чей Крым, какое государство на него имеет право? А Крым — это рай, он всеобщий. Моя бабушка крымчанка, отец — пензенский. Мы общенациональные дети, все народы давно смешались. А нас делят. Вот это разделение — это самое противное. Помните добрые человеческие отношения, их нас лишили.
Война — это грязь. Я мальчишкой видел в Белгородской области дедушку, который потерял ногу еще в Первую мировую. Курил козью ножку, руки были коричневые такие от табака. А в Горном институте у нас был инструктор, который прошел Великую Отечественную. На вопрос, что самое страшное в войне, они оба отвечали одинаково: грязь. Тот дедушка вспоминал, как в Австрии им впервые за долгое время дали возможность помыться. И когда он разделся, увидел, что единственная белая полоса на теле — след от ремня, а все остальное покрыто насекомыми. Ты заснул в грязи, в траншее, и проснулся в грязи, и умер в грязи. Оторвало кому-то руку, ногу и так далее — это, понятно, страшно. Но еще страшно, когда человек теряет в себе человека. И у нас восемь лет пацаны сидят в этих окопах. Представляете, что с ними происходит? Какая трансформация здорового тела?
Я смотрю на детей. Зачем это ребенку? Его потащили, взяли, посадили в автобус, куда-то везут. Ребенок привык к игрушкам своим — а его тащат куда-то, чтобы снаряд не попал».
Зеленые КАМАЗы с черными номерами тяжело идут по Самбекским
высотам. Они то и дело чередуются с фурами, на которых написано
«Легенда Донбасса» — марка донецкого пива. Наверное, у КАМАЗов тоже
есть легенда: учения, маневры… Я смотрю на ползущие по дороге
зеленые машины. Датированные 22 февраля обращения глав
самопровозглашенных «республик» к Путину с просьбой о вводе войск
«для отражения агрессии вооруженных сил Украины» опубликуют только
вечером 23-го, когда Таганрог будет гудеть не от предчувствия
войны, а от праздничного угара.
А пока машины, как гигантские зеленые жуки, ползут по жирной земле. Из динамиков, установленных по всему комплексу «Самбекские высоты» (мемориал памяти героев кровопролитного освобождения Таганрога), не прекращаясь, льются песни соответствующего содержания.
Вы задумывались, кстати, что так называемые «военные» песни — не нынешние, а песни о Великой Отечественной, — они ж насквозь антивоенные?
Казалось, окуджавское «а ты с закрытыми очами спишь под фанерною звездой» способно впредь остановить любую войну. «Бери шинель, пошли домой!» — из динамиков, а машины идут и идут. Идут под Окуджаву, идут под «Хотят ли русские войны?».
Людей на высотах много — праздник. Дети ползают по музейным танкам и декоративным окопам: таков «русский Диснейленд». Взрослые селфятся на фоне Вечного огня. Весна в воздухе перебивает отчетливый запах войны.
Таксисты в ростовском аэропорту предлагают отвезти в Донецк. На самом деле это невозможно — граница закрыта на выезд почти для всех. Но не совсем: исключение делается, по словам извозчиков, для особенных людей — тех, кто прилетает в Платов с особенным багажом. Таких довозят до приграничной зоны, где их встречают другие особенные люди. На этих пассажирах ростовские таксисты делают выручку уже месяц.
«Это не военные — это добровольцы. Ну как — наемники. Очень не бедные. Их экипировка очень дорогая. То есть по ним сразу видно: они подготовлены, короче, это серьезные люди. Из Дагестана были, с Урала, из Якутии… Люди профессиональные, таких в разные точки мира вызывают, большие деньги платят. Оружие серьезное. На границе для них коридор. Есть ответственные за это дело, не просто так — сами по себе заехали и чего хотят, то и делают. Это конкретно люди едут зарабатывать», — долго рассказывает мне таксист, обгоняя на разбитой дороге все те же зеленые КУНГи.
Может, для особенных людей на въезд коридор и есть, а для Галины на выезд — точно не было. Ехала с сыновьями на своей машине из Макеевки. Чтобы преодолеть 100 метров границы, понадобилось семь часов. Сейчас в ПВР, организованном в гостинице «Таганрог», у них есть койки с чистым бельем и трехразовое питание. Гостиница на 200 с лишним номеров закрыта для бронирования. И для чужих глаз: через пять минут на этаже, где мы разговариваем, появляется сотрудник отеля — он прерывает нас и зовет меня пообщаться с полицией. «Мне сообщили, что вы журналист и общаетесь с людьми», — доверительно говорит он в лифте (до этого о своей профессии я не сообщала никому, кроме своей собеседницы).
Полицейские фотографируют мои документы, отправляют куда-то, а затем уверяют, что находиться в отеле мне запрещено — «по устному указанию руководства». Беженцев охраняют от лишнего слова. Чью репутацию так оберегают, не очень понятно. Пограничников? Тех, кто организовал эвакуацию, властей самопровозглашенных республик? Ростовских чиновников? Или просто рассказы людей, поживших на войне, сильно контрастируют с ее воодушевленной романтизацией, которая так нравится пропаганде?
«Начали проверять сирены, знаете, как страшно, когда в городе тихо, ни машин, ни людей — и сирена?» — говорит Аня из Горловки. По ее словам, об эвакуации знали еще до указа Пушилина, о ней загодя объявили на предприятиях. «Жутко было очень, жутко. И конечно, было очень тяжело уезжать из дома, оставлять там своих. За восемь лет ведь и наша, и та сторона научились воевать».
На крыльце гостиницы женщина с пакетами пересказывает подруге телефонный разговор с мужем: «Будут вызывать огонь». Она осекается, обернувшись. Мужья мобилизованы в «резерв народной милиции», заменяющей «ДНР» армию.
Сотрудников призывных пунктов называют «охотники за головами».
В Сети выкладывают видео: на опустевшем крытом рынке люди в камуфляже проверяют документы у мужчин, подходящих по возрасту забирают. Сейчас требования явиться на сборные пункты приходят уже студентам, которых в первые дни мобилизации не трогали. «Повестку не ждать. Распоряжение правительства. Явиться по месту регистрации», — сообщается в СМС-рассылке. Уклонистам грозят уголовной ответственностью.
Комплекс «Самбекские высоты». Фото: Влад Докшин / «Новая»
«На кой они нужны, они же ничего не умеют!» — отмахивается мужичок в олимпийке и шлепках. Он уверяет, что хотел бы остаться на родине, но «ситуация у меня такая, что лучше временно уехать». Через полчаса дядька рассказывает, что окончил Полтавское военное училище, служил в Афгане, тренировал тех, кто воевал за «ДНР». Уверяет: скоро «Америке придет конец». Костерит пытавшихся «приехать за десяткой» — вопрос, можно ли «эвакуироваться» на один день, получить соцпомощь — пресловутые 10 тысяч — и вернуться обратно, нет-нет да и поднимается в донецких группах в соцсетях.
А потом дядька жалуется, что Украина уже несколько лет не платит лично ему, в отличие от многих, пенсию — якобы из-за неладов с документами. Но, скорее всего, из-за того, что пенсионерам Донбасса надо регулярно ездить в Украину отмечаться. Что плохо сочетается с военным инструктажем «народного ополчения».
В войне мужчина находит некоторый азарт: по его словам, потратил на нее личные сбережения в количестве двух тысяч долларов. На бензин, «чтоб возить людей», и прочее. Мимо проезжает увешанная флагами машина, из открытого окна на полную мощь — «Прощание славянки». 23 февраля, народ гуляет.
«В 14-м году, конечно, было страшнее, по-настоящему в подвалах сидели мы. Но мы не уезжали в тот раз. А сейчас уехали потому, что уже знаем, чего ожидать. Да и детей тогда не было, а теперь вот — дети войны родились, — Яна показывает на маленьких детей на крыльце ПВР. — У нас дети к войне уже привыкли — вот что страшно. Ему 14 лет, а он уже по звуку определяет, чем и откуда стреляют. В садиках подвалы оборудованы, в школах… Человек — такое создание, ко всему приспосабливается. Но мы ненадолго. Нам сказали: ориентировочно 10 дней, потом будет возможность вернуться. В мирный город. С собой разрешали брать по 20 кг вещей на каждого или запасов на три дня. Это же скоро все закончится».
«Конечно, ненадолго. Я и жену там оставил, и внуков, — неожиданно откровенничает отставной военный. — А что, я готов стать комендантом Полтавской области!» — бравирует.
«Ну что, следующий праздник какой? 8 Марта? Праздничный концерт в Киеве проведем?» — хохочет подвыпивший мужчина в баре. И игриво извиняется перед соседкой за «нарушение территориальной ценности ее тарелки». У них банкет, отмечают 23 февраля. Только из кинотеатра — там давали «Небесный тихоход». Им кажется, война — это что-то про любовь и победу. А никак не про грязь и кровь. На войне танцуют, поют и влюбляются, а потом сразу получают геройскую звезду. Компания чокается, мужчины ухаживают за дамами. До Донецка отсюда 120 км.
«Я, когда переезжал границу, смотрю на паренька с автоматом, —
роняет горловский философ Алексей. — Может быть, через пять минут
его убьют. Я задаю вопрос: за что? На излете просто отдать свою
жизнь. И как собаку тебя похоронят в общей могиле».
Татьяна Брицкая,
собкор в Заполярье
|
|
</> |
Современные комплексные IT решения для бизнеса: автоматизация и развитие 
Ужин с пылу с жару 
Ноябрьский лес 
Вкалывают роботы, а не человек... 
1-й Гран-при Высокого ювелирного искусства и ужин «Розовая лента» 
Моя прелесть 
"Дракула: Цена вечности", или Совершенно осенний спектакль 
Жить стало лучше 
Транексамовая кислота: что это + 10 продуктов с ней 
