Вбоквел к сословной политике Tyrann'a - на этот раз русский

      Традиционно установилось так, особенно если речь заходит о массовом сознании ( скажем так - массовом историческом сознании, как норот представляет себе историю), что государство - всегда государство, оно всемогуще, всеведущие и вездесуще и может делать с опчеством и норотом все, что таки пожелает и захочет. Как там г-н Макаров говаривал - так было и так будет впредь. Пот этом как-то не берется в расчет то обстоятельство, что государство как механизм, как система институтов и отношений, понятие глубоко историческое и с течением времени ( все течет и все изменяется) оно ( или она - как система) обретает новые качества и способности, усложняется и выходит на новый качественный уровень. И то, что характерно для Империи, совсем не характерно будет для Московского царства, и даже внутри этого царства государство времен Ивана III совсем не одно и тоже с государством Ивана IV, а государство Тишайшего, при всей внешней схожести не совсем одно и тоже с государством Ивана IV.
      Не нравится мне термин «патримониальное государство» (или вотчинное, если перетолмачить его на язык родных осин!), но за неимением гербовой пишут и на простой, так что пускай будет. В 1-й под. XV века Русская земля ( понимая под ней северо-восточную Русь, конечно же, а что же еще?) представляла собой сложный конгломерат, этакое одеялко, выполненное в стиле пэтчворк, из отдельных княжеств и земель с городами, под номинальным господством великого князя владимирского, роль которого выполнял великий князь московский, к которому на веки вечные отошел вымпел передовика феодального производства. Война из-за золотого пояса способствовала внутренней перекройке этой «конфедерации» - темный князь Василий перебрал людишков и расширил пределы своего домена с последующим «окняжением» благоприобретенных земель, после чего границы уделы своих многочисленных сыновей с таким расчетом, что старшему Ивану досталась мельница, средним по ишаку, а младшим - по коту.
      После смерти темного князя Иван Старшой продолжил дело отца по собиранию и земель, и власти (кстати, в тем совсем не вегетарианские и патриархальные времена именно земля и населенные на ней люди рождали реальную власть, они вместе были тем капиталом, тем ресурсом, который определял политический статус и место в иерархии того или иного князя и пр. «сильных человеков», почему братья Ивана, владельцы ишаков и котов без сапог, были сильно на него обижены за то, что он своими примыслами с ними делится был не особо расположен).
      Этот процесс сопровождался параллельно развивавшимся процессом усложнения административной системы - пока в рамках традиции ( а что вы хотели? Пляшем ведь от достигнутого, а достигнуто пока что было намного), дворовое ведомство, Дворец, и Казна обретали новые функции ( в т.ч. и через «порученцев», коим было велено ведать, или приказано ведать - первый термин появился раньше, второй позже, определенные административно-судебные дела или отдельные отрасли управления), формируя костяк будущего центрального аппарата управления. На местах рулят провинциальные дворцы, появление которых связано с подчинением Новгорода и Твери, и опять таки традиционные наместники волостели - те, которые кормленщики. Перепоручая им право «судить и рядить» на местах за определенную мзду (и, само собой, за всякого рода подношения-«честь» со стороны туземцев- по «старине», как было установлено со стародавних времен), великий князь оговаривал в кормленных грамотах особо - требуя от туземцев повиновения его администраторам, присланным из центра, он гарантировал им, аборигенам , что кормленщик будет «ходить» у них по «старине» как было преж того.
      Этот пассаж заслуживает особого внимания, ибо он четко расставляет акценты в отношениях между чрезвычайными и полномочными представителями верховной власти на местах и туземными «излюбленными» людьми. Кормленщики приходят и уходят, а ме иные сообщества со своими элитами и «стариной» остаются на месте. Между тем, разрешая наместникам и волостелям кормиться с управляемого ими населения, верховная власть требовала от них, чтобы государеву делу не было порухи, т.е. местные сообщества, порученные кормленщикам, исправно платили подати и несли повинности. Собственно говоря, на местах давно уже действовали свои традиционные структуры самоуправления, посредством которых местные же сообщества решали две важнейших задачи - расклад тягла и поддержание порядка, что и составляло основу той самой административно-судебной старины. Кормленщик выступал здесь в роли верховного арбитра, посредника (последней инстанции перед самой последней - Государем, но, кстати, обращение к нему - это на самый крайний случай, если все обычные способы разрешения конфликта перестали работать) и, само собой, глаза и уха государева. И выходит, во-первых, что эффективность кормленщика как администратора или судьи напрямую зависела от того, сумеет ли он наладить нужные отношения с туземной элитой, а во-вторых, сможет ли он привлечь ее к делу управления и использовать ее знание ме иной «старины» для того, чтобы государеву делу не было порухи. Так что, как ни крути, но система управления, складывавшаяся в процессе «окняжения» земель, выстраивалась на прочной основе взаимодействия представителей верховной власти и местных сообществ-миров, причем эти последние, в отличие от верховной власти, реально могли дотянуться до каждого конкретного члена этого сообщества-мира, а, значит их власть над ними была более всеобъемлющей и полной ( таки до царя далеко, а до Бога высоко, а местный цапок - он тут, рядом, и всегда рядом, или сам, или их клиенты-шестерки).
      А теперь такой вопрос- насколько верховная власть, которая пока что не обладала ни соответствующей власти иной инфраструктурой и административными ресурсом , ни полномочиями (а они не заложены в традицию, в «старину»), могла навязать свое мнение и волю, а также истребовать свои хотелки от этих многочисленных солбществ-миров с их «стариной», незыблемость которой признавали обе стороны и на авторитет которой обе стороны ссылались?
      Здесь есть еще один важный нюанс, о котором обычно побывают или упускают из виду (вот уж не знаю, преднамеренно или просто не задумываясь над этим). От прежней Руси новая, Московская Русь унаследовала сосуществование высокой, церковной и низкой, бытовой письменности. Административная письменность, оказавшаяся в серой зоне между ними, развивалась медленно, что, в конечном итоге, предопределило господство обычного права - писаное княжое право никак не могло его заменить, поскольку охватывало лишь очень узкий сегмент правовых отношений - преимущественно процессуальных. Но сохранение доминирования обычного права означало на практике, что местные элиты сохраняли за собой и немалую толику реальной власти на местах, чтобы там ни думали о себе кормленщики, волостели и их сюзерены. Чтобы преодолеть эту проблему, нужно было, по большому счету, искоренить «старину» а для этого нужны были великие потрясения. Но последние Рюриковичи к такого рода потрясателям никак не относились, а работают в рамках коридора, ширина которого топределялась все той же «стариной». Вывод оставался один - постепенно наращивать властную инфраструктуру, накапливать административный ресурс, формировать профессиональную бюрократию - сперва в центре (приказы , ау!), а затем и на местах (земские избы и земские же администраторы - головы, целовальники, дьяки и подъячие) и заниматься тонкой настройкой/притиркой центральной и земской бюрократии и сведения двух этих элементов в систему, одновременно выстраивая же в систему права писаного и обычного ( вводя последнее в правовые поле посредством всякого рода жалованных и иных подобных грамот местным сообществам).
      Но это очень долгий, неспешный и трудоемкий процесс, который и к началу Смуты не был завершен - верховная власть продолжала экспериментировать, пробуя разные варианты организации управления как наверху, в центре, так и внизу, на местах. И воеводское правление, о которой пишет Б.Н. Флоря, было еще одним экспериментом (кстати, я не стал бы столь категорично утверждать, как делает автор курса лекций, что воеводы де никак не были связаны с местными «мирами» и потому могли навязывать волю власти, представителями которой они являлись, этим самым мирам - та же Н. Коллманн это наглядно показывает в своем «Преступлении и наказании в России раннего Нового времени», да и не только она одна. И, если уж на то дело пошло, то и кормленщики никак не были привязаны к местным сообществам, но и как воеводы, зависели от них в исправлении своих административно-судебных функций - раскладка и сбор тягла, обыск, сыск и охрана преступников, поддержания порядка в отсутствие в руках что кормленщиков, что воевод соответствующих инструментов делало их зависимыми от доброй воли местных сообществ и их вожаков).
      Реальный перелом - Смута как то самое великое потрясение, подорвавшее саму основу «старины», и приход новой династии, с этой стариной связанной в меньшей степени, чем прежняя, и получившая от избравшего ее на царство благородного сообщества своего рода карт-бланш на преобразования в интересах «общего блага». Как-то так выходит.