Василий Ливанов: я ношу свой дом, как черепаха панцирь

prajt — 30.05.2023 Это произошло весной 1969 го­да. По улице спешила длинноногая девушка в экстремально короткой темной юбке и голубой куртке. Василий Ливанов с другом, художником Максом Жеребчевским, стояли на балконе третьего этажа студии «Союзмультфильм» и наблюдали за красавицей — глаз не могли оторвать. Ливанов вдруг совершенно серьезно изрек: «Макс, эта девушка будет моей женой, родит мне двух сыновей, и скоро у меня будет маленький голубой автомобиль». Макс засмеялся.



Порой я превращаюсь в медиума

Елена Ливанова: Я работала художником-мультипликатором на «Союзмульт­фильме» с конца 1968 года. Впервые увидела Василия Борисовича на новогоднем вечере. Он стоял перед входом в кинозал, где должна была проходить торжественная часть, а за ней — показ какого-то кино. За просмотр собирали по 20 копеек. Поскольку я была новенькая и этих порядков не знала, денег с собой не захватила. Зато в кармане у меня лежало яблоко, его я и протянула Васе в качестве платы. Как Ева Адаму. Народу было очень много, он пропустил меня и забыл об этом. Вася блестяще провел вечер, я восхищалась его остроумием, талантом и красотой, но у меня и мысли не возникло, что я буду рядом с этим человеком. Мы вообще не общались до той весны, когда он приметил меня с балкона. Только тогда он стал оказывать знаки внимания. Я была страшно удивлена. Мне ведь всего двадцать исполнилось, а ему было 35.




Василий Ливанов: Когда все, что я напророчил себе и Елене, исполнилось, Макс Жеребчевский признался: «Мне иногда даже страшно с тобой разговаривать!» Порой я в самом деле превращаюсь в медиума. Знание приходит извне, как вдохновение, словно кто-то диктует тебе отрывки из гигантской космической библиотеки. Это как уход в другой мир, который считается закрытым. Я актер в третьем поколении и могу в этот мир заглянуть. Кстати, у японцев актеры в третьем поколении получают статус «национальной драгоценности», их боятся обидеть, так как считается, что они способны общаться с так называемым тонким миром. Раньше это и у нас понимали. Отец, который служил во МХАТе, вспоминал слова Чехова: «Странные люди эти актеры. Да и люди ли они?..»

Я предрекал будущее многим знакомым. В 1974 году я ставил в Ленинграде в Театре Ленсовета спектакль «Бременские музыканты», в котором Трубадура играл Миша Боярский, а Принцессу — Лариса Луппиан. Я сидел в зале. В какой-то момент подозвал Мишу: «Посмотри на Ларису. Посмотри внимательно! Пропустишь ее — потом локти кусать будешь». Они меня с тех пор называют «театральный сват».

Как-то я предсказал судьбу и Кириллу Ласкари, моему другу, который ушел из жизни в прошлом году. Однажды я приехал к нему в Ленинград — и не застал Нину Ургант. Они пробыли вместе семь лет. Оказавшись в одиночестве, Кира впал в отчаяние: «Знаешь, жизнь моя кончилась. Кончилась любовь. У меня никогда не будет детей. Я несчастный, никому не нужный пенсионер...» Он ведь был балетный: 40 лет — и пенсия. Но я ответил: «Знаешь, как будет? Завтра раздастся звонок, тебя пригласят на очень интересную большую работу. Там ты встретишь девушку, полюбишь ее, женишься, и она родит тебе сына». Он улыбнулся: «Ну ты трепач!» Утром нас разбудил телефон, звонил режиссер Леонид Квинихидзе: «Кира, ты можешь срочно ко мне приехать?» Он: «У меня Вася Ливанов, мы будем вдвоем». Приехали. Квинихидзе сказал Кирке: «Прошу тебя поработать со мной. Я буду ставить «Соломенную шляпку», мне очень нужен талантливый балетмейстер!» Кира посмотрел на меня ошеломленно — и согласился. На съемках он встретил актрису Иру Магуто, она играла служанку. Они полюбили друг друга, поженились и родили сына.




Мне хотелось испить из этой чаши

Василий Ливанов: Многие делают ошибку, принимая за брак всего лишь роман, взаимную влюбленность, основанную на физической страсти, интимной близости. Называют супругой женщину, с которой живут. А она вовсе не супруга — любовница. Страсть рано или поздно проходит. И счастливо прожить вместе много лет можно, только если любимая становится самым близким другом — тогда любовь и дружба сливаются и становятся неразрывными. В этом случае семья становится тылом, защитой, источником вдохновения. Я понял это рано. С детских лет ношу с собой дом, как черепаха — панцирь. Сначала — дом родителей, теперь — собственный.
Супруга — это моя половина, причем лучшая. Кстати, так же о своей жене, моей маме, говорил отец. Он мог отличить истинные чувства от ложных, знал цену и тем и другим. Когда я познакомил отца с Леной, он сразу принял ее. А вот с моей первой женой держался настороженно. Я влюбился в 17 лет, она была на два года старше. Вышла замуж за другого, родила двух детей. Но я целых семь лет помнил о ней. В конечном итоге фактически украл ее у мужа. Я работал табунщиком на Первом московском конном заводе и снимался в «Слепом музыканте». Взял на конезаводе старинную пролетку XIX века, запряг в нее двух лошадей и, приехав в поселок, где она жила, предложил прокатиться. Я был молод и горяч. Вскоре она стала моей женой. Уж очень мне хотелось испить из этой чаши. Началась наша совместная жизнь. И скоро я понял, что принял страсть за любовь. Оказалось, мы очень разные. Но я терпел, у нас ведь родилась дочь Настя. Все перечеркнула одна фраза жены: «Если ты можешь за ночь написать сценарий мультфильма, почему же ты каждую ночь не пишешь по сценарию?!» Это и стало для меня определяющим моментом. Я понял, что рядом — чужой человек, с которым у меня нет точек соприкосновения. Она вышла из другой среды. Была человеком далеким от искусства и творчества, химиком по образованию... Вот Елена прекрасно меня чувствует.




Лена решает, будет ли обед, а я — будет ли война

Елена Ливанова: Рядом с Василием Борисовичем я очень изменилась. Раньше была вспыльчивой. Но у мужа такой взрывной темперамент, что я со временем стала очагом миролюбия и спокойствия. Это не значит, что характер у меня слабый. Думаю, безвольный человек с Василием Борисовичем просто не удержался бы.
Василий Ливанов: Ты сильная. Очень сильная... Знаете, Еле­нина сила в нравственности и честности. И еще — у нее большое любящее сердце.

Елена Ливанова: Но слабостей у меня много. И главная в том, что я живу за спиной Василия Борисовича. Все ответственные решения принимает он, и только он!
Василий Ливанов: У нас так: Лена ре­­шает, будет ли обед, а я — будет ли война с Руме­лией (часть Ос­­ман­ской импе­рии. — Прим. «ТН»)... А вообще у нас все образуется само собой. Потому что Лена — душа дома. Она ангел-хранитель — и для меня, и для сыновей... Мы с женой уже давно стали единым целым. Живем как один человек. Какие традиции могут быть в семье актера и художника? Неизменной остается выработанная десятилетиями привычка варить по утрам кофе. Лена все делает талантливо, наш кофе славится среди гостей. Турецкий, крепкий, душистый, с большим количеством сахара, сваренный в турке так, чтобы пенка при закипании перевернулась. Каждое утро я обязательно пью примерно пол-литра кофе. Есть у нас еще одна традиция — отмечать мой день рождения на даче с друзьями. Так будет и в этом году. Состав гостей не меняется много лет. Мы дружно общаемся и хохочем до слез.




Сын допустил трагическую ошибку

Василий Ливанов: Счастье нельзя заработать, ни купить, ни украсть. Оно или есть, или его нет. Именно с ощущением счастья связано мое первое в жизни воспоминание. Перед глазами картинка: вокруг много женских смеющихся лиц. Наверное, мама держит меня, по­­луторагодовалого, на руках. Передо мной, в чьих-то других руках, — маленькое румяное от мороза существо в меховом капоре — девочка. Окружающие настаивают: «Ну поцелуй ее! Поцелуй!» Я послушно тянусь к ее щеке... Вкус холодной упругой щечки я запомнил на всю жизнь.

Счастье — это любовь, когда ты любишь и тебя любят. В этом смысле у меня все хорошо. В это понятие «все хорошо», конечно, входят дети. У меня их трое. Между ними разница ровно в десять лет. Такой вот цикл. Первой родилась Настя. В 1963 году на экраны вышел фильм о врачах — «Коллеги», мы должны были ехать на кинофестиваль в Аргентину. А тут как раз жена родила. Я очень хотел увидеть дочку до отъезда. Договорился в роддоме с врачами, которые после фильма относились ко мне особенным образом. Они провели меня в помещение, спрятали за шкафом и вынесли малышку буквально на пять минут. Я держал плотно завернутое в конвертик краснолицее сморщенное существо и думал: «Интересно, какой ты станешь?» Минуло десять лет. Моя вторая жена, Лена, родила Бориса. Для мужчины наследник — мечта. От радости я вознесся на седьмое небо! А еще через десять лет появился младший Колька. Мне уже было под пятьдесят. Однажды я укачивал его на руках. Смотрел в его глаза, прикрытые рыжими ресничками, и думал: «Боже мой, хорошо, что от любви не умирают!»




Конечно, для любящих родителей нет большей боли, чем та, что связана с их детьми... То, что полтора года назад произошло с Борисом, когда его обвинили в убийстве, для нас с Леной — трагедия. Мы пытаемся добиться правды и только правды. Причем не стоим на позиции: «Ах, наш ребенок не мог совершить ничего подобного». В начале июля Президиум Московского областного суда отменил приговор Химкинского городского суда (статья 105 — убийство) и вынес новый приговор по статье 111-й (причинение тяжкого вреда здоровью). Теперь никто не может назвать Бориса убийцей. Но тем не менее обстоятельства случившегося таковы, что вину нашего сына нельзя считать полностью доказанной и мы надеемся докопаться до истины. Расследование продолжается, постоянно вскрываются новые подробности. И похоже, все было подстроено! Бывшая жена сына Катя буквально заманила его в ту незнакомую компанию. И случилось то, что случилось.

Елена Ливанова: Наш сын допустил трагическую ошибку, связавшись с женщиной взбалмошной и постоянно пьющей. Мы не одобряли его встреч с Катей, но у них родилась глухая девочка. Вскоре сын с женой развелся из-за ее пьянства и стал по суду опекуном своей дочери. Мы ему помогали, носились с малышкой Евой по больницам, искали лучших врачей, душевно приросли к девочке. Сделали ей операцию по вживлению имплантата, и теперь Ева, надевая слуховой аппарат, может слышать. Она уже разговаривала, набирала словарный запас... И тут случилась трагедия с папой, которого она обожает.

Василий Ливанов: Боря тоже очень ее любит. Когда случилась беда, нарисовал дочке рисунок про то, что он надолго уехал в путешествие: вот сын плывет на кораблике, вот летит на самолете, едет на поезде, поднимается в горы. Борис не хотел травмировать дочку. А Катя привела Еву в суд — и та с ужасом наблюдала, как ее папу, лучшего на свете, в наручниках к клетке ведет милиционер. Вы не представляете, что происходило с Евой в тот момент! Позже Катя подала в суд, стремясь вселиться в квартиру бывшего мужа, где прописаны он и Ева.

Елена Ливанова: Теперь Катя не дает нам с Евой видеться. Мы подали встречный иск, ведь все это время мы растили Еву — и сын, и я, и Василий Борисович, пока Катя не решила сломать установленный порядок. Для нее квартира важнее спокойствия девочки, которая фактически потеряла не только отца, но и бабушку с дедушкой. 17 июля, за два дня до юбилея Ва­силия Борисовича, Еве исполнится 8 лет. Она окончила первый класс спец­школы для слабослышащих детей. Мы давно ее не видели. Раньше приходили в школу-интернат, где она учится. А когда наступили летние каникулы, потеряли с ней связь. В нашем доме пустует комната с ее игрушками, карандашами и красками...

Окончательного решения, кто дальше будет воспитывать ребенка, суд пока не вынес. А пока Ева живет с матерью, и мы лишены возможности встречаться с внучкой.



Однажды я слышал, как плачет отец

Василий Ливанов: Знаменитый английский автор Честертон сказал: «Надо быть очень внимательным при выборе родителей». Я считаю, что сделал очень правильный выбор. Отец (Борис Ливанов — народный артист СССР, шестикратный лауреат государственных премий, любимый ученик Станиславского. — Прим. «ТН») и дед (Николай Ливанов-Извольский — актер сначала провинциальных, а потом столичных театров, заслуженный артист РСФСР. — Прим. «ТН») были людьми незаурядными. Круг общения у отца сложился уникальный. В нашем доме часто бывали друзья моих родителей — Пастернак, Качалов, Довженко, Тарханов, Кончаловский.

Отца и деда я очень любил. До сих пор мысленно с ними советуюсь, особенно с отцом. Я всегда хотел ему нравиться, искал его одобрения. Отец был для меня примером и в жизни, и в искусстве. Великий артист! А какой художник! Он работал как вол, а дед Николай Александрович растил меня и прививал жизненные навыки. Мы, Ливановы, из волжских симбирских казаков, мой прадед владел мануфактурой, ткавшей паруса. А в 18 лет дед увидел театральную антрепризу и приблудился к ней. Там же ему антрепренер придумал звучный псевдоним — Извольский. Долгое время дед гастролировал по провинции, потом прославился, осел в столице и вернул свою фамилию. Жалею, что никогда не видел его на сцене, он все время посвящал мне. Контакт с ним у меня был даже лучше, чем с отцом. Дед умер, когда мне исполнилось 14 лет. Известие это застало нас с отцом на гастролях в Киеве, и ночью я первый и последний раз в жизни слышал, как плачет мой отец...




С дедом я обошел все московские музеи. Больше остальных любил зоологический, где были «шушоные» звери. Рассматривать их было для меня наслаждением. Маленьким надолго замирал перед витриной мехового магазина на углу Петровки и Столешникова, где был выставлен «шушоный волк». А дед любил Третьяковку. Когда мне было 11, он подвел меня к картине Репина «Бурлаки на Волге» и спросил: «Тебе это нравится?» — «Очень!» — «Это говенная картина. Во-первых, это не бурлаки, это сволочь! Смотри, как парень молодой в лямке мучается. Таких у нас не было. Хозяин бы выгнал». Он в этом точно разбирался, ведь симбирские казаки на Волге занимались бурлачеством. А нехорошее на первый взгляд слово «сволочь» вовсе не было ругательством. Так называли людей «с волока» — случайных, прибившихся, бывших уголовников, беглых, которым нужно было копейку заработать за сезон и пойти скитаться дальше. Так дед показывал мне правду жизни.

В юности встретился мне еще один значимый человек — плотник Иван Ильич Халалимов, солдат трех войн. Он однажды поведал мне жизненное правило. Халалимов строил отцовскую дачу на Николиной Горе — и они c отцом сдружились. Вечерами отец приглашал его за стол. Однажды, когда я пришел к ним, папа сказал: «Вань, скажешь сыну?» И тот произнес гениальную фразу: «Живи вместе с жизнью. Не спеши — беду догонишь. Не отставай — беда догонит».

А второе правило пришло ко мне от Сергея Владимировича Образцова. В 1992 году, незадолго до смерти, он лежал в кремлевской больнице, был совсем плох, и к нему никого не пускали, только дочь Наташу. Я передал через нее письмо в защиту своего театра «Детектив», которому грозило закрытие. Образцов подписал. Отдавая мне письмо, Наташа сказала: «Сергей Владимирович просил вам передать: всякое дело, которое возникнет в вашей жизни, даже не связанное с искусством, всегда надо делать так, чтобы вы могли себе с чистой совестью сказать: «Я сделал все что мог». С тех пор я бережно храню этот завет.


https://m-llekolombina.livejournal.com/292446.html

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив