В РФ запретили х/ф "Оппенгеймер" к просмотру.

ua_katarsis — 02.09.2023 Уже без удивления узнал, что Минкульт (организация, разрешенная в РФ) отозвал прокатное удостоверение для х/ф "Оппенгеймер" (фильм запрещен в РФ), т.к. в нем нашли что-то,способное повредить хрупкую психику эрефянина. Я уже не удивлен. Только у меня в блоге СУ заморозило около десятка постов, где я рассказываю про карателей из числа "партнеров" Владимира Владимировича, их "геройства", например расстрел целой семьи в Николаевской области, со ссылками из украинской прессы. Но даже это сочтено кощунственным, и подрывающим имидж "воина света" со стороны как-бы российской компании.
При этом рядовой эрефянин, "не смотревший фильм,но уже осудивший", уверен, что там плохие пиндосы пропагандируют бомбардировку японских городов.
Отупевший обыватель не может даже вообразить,что именно благодаря гражданской позиции лучших интеллектуалов Европы и США Вторая Мировая война не переросла в Третью мировую, первую ядерную. Немецкие физики всеми силами тормозили разработку ЯО для Гитлера,подсовывая заведомо ложные или малопрактичные технические решения (как-то дейтерий как замедлитель и вместо схемы бомбы-урановый реактор).
Европейские и американские физики, в большинстве сочувствующие коммунизму,прямо требовали от Рузвельта обеспечить СССР доступ к результатам разработок ЯО. А когда этого сделано не было, на свой страх и риск сделали все, чтобы СССР получил свой атомный меч.
Да, в то время, как университетская профессура тяготеет к фашизму (Собчак один чему примером), академическая наука была в подавляющем большинстве настроена яро антифашистки.
И чем тут возмутилось руководство РФ?


Оппенгеймер был чрезвычайно благодарен Бору за то, что он присоединился к проекту. Датского физика тайком вывезли из Дании на моторном баркасе ночью 29 сентября 1943 года. Он благополучно прибыл на шведский берег и был отправлен в Стокгольм, где немецкие агенты планировали его ликвидацию.
Недовольство возникло у Гровса после чтения справок разведки, характеризующих Бора как непредсказуемого возмутителя спокойствия. 9 октября 1943 года «Нью-Йорк таймс» сообщила о прибытии в Лондон датского физика, вынашивающего «планы нового открытия в области ядерных взрывов». Гровс был взбешен, но ничего не мог поделать, кроме как попытаться удержать Бора под контролем. Задача оказалась безнадежной — Бор был неукротим. В Дании, если ему требовалось увидеть короля, он просто приходил и стучал в ворота дворца. Примерно так же он поступил и в Вашингтоне — пришел на встречу с лордом Галифаксом, послом Великобритании, и судьей Верховного суда Феликсом Франкфуртером, близким другом президента Рузвельта. Посыл Бора был предельно ясен: создание атомной бомбы — решенный вопрос, пора подумать, что будет происходить после ее разработки. Бор больше всего опасался, что изобретение вызовет смертельную гонку ядерных вооружений между Западом и Советским Союзом. Чтобы ее предотвратить, доказывал он, крайне важно сообщить русским о существовании проекта бомбы и убедить их, что проект не направлен против них.
Подобные взгляды, разумеется, привели Гровса в ужас. Он отчаянно торопился увезти Бора в Лос-Аламос, где болтливых физиков можно было держать в изоляции от остального мира. Во избежание нарушений режима секретности Гровс лично сопровождал Бора и его сына на поезде из Чикаго. За компанию с ними ехал Ричард Толмен из Калтеха, научный советник Гровса. Гровс и Толмен договорились по очереди присматривать за датским гостем, чтобы тот не улизнул из купе в одиночку. Однако проведя час в компании Бора, Толмен вернулся издерганным и заявил: «Генерал, я больше не выдержу. Я беру обратно свое обещание. Вы — армия, вам и карты в руки».
Гровс, слушая характерное бормотание Бора, время от времени пытался прервать его и рассказать о необходимости неразглашения секретных сведений посторонним. Попытка была заранее обречена на провал. Бор имел широкое представление о Манхэттенском проекте и ощущал неизбывную тревогу за возможные общественные и международные последствия научных открытий. Мало того — более двух лет назад, в сентябре 1941 года, он встречался со своим бывшим учеником Вернером Гейзенбергом, возглавившим немецкую программу создания ядерной бомбы. Гровс выспросил у Бора все, что тот знал о немецком проекте, но, конечно, не желал, чтобы ученый обсуждал его с кем-то еще: «Мне кажется, я целых двенадцать часов объяснял, о чем нужно помалкивать».
…Первым делом Бор спросил Оппенгеймера: «А она действительно такая большая?» Другими словами, правда ли, что новое оружие настолько мощное, что сделает недопустимыми все будущие войны? Оппенгеймер немедленно понял глубину вопроса. Он больше года направлял всю энергию на административную работу по учреждению и обеспечению работы новой лаборатории, однако в последующие дни и недели Бор резко перенацелил разум Оппи на послевоенные последствия создания бомбы. «Ради этого я и приехал в Америку, — потом скажет Бор. — Для создания атомной бомбы моя помощь уже не требовалась».
В тот вечер Бор рассказал Оппенгеймеру, что Гейзенберг очень активно работал над созданием уранового реактора, способного произвести безостановочную цепную реакцию и тем самым вызвать мощнейший взрыв. Оппенгеймер созвал совещание, чтобы в последний день 1943 года обсудить опасения Бора. На совещании присутствовали сам Бор, его сын Оге и лучшие умы Лос-Аламоса, в том числе Эдвард Теллер, Ричард Толмен, Роберт Сербер, Роберт Бэчер, Виктор Вайскопф и Ханс Бете. Бор попытался донести до собравшихся необычность своей встречи с Гейзенбергом в сентябре 1941 года.
Блестящий ученик Бора получил от нацистского режима специальное разрешение приехать на конференцию в оккупированный немцами Копенгаген. Не являясь нацистом, Гейзенберг тем не менее был убежденным патриотом, решившим не покидать нацистскую Германию. Он, несомненно, был наиболее знаменитым физиком Германии. Если у немцев был свой проект атомной бомбы, то Гейзенберг выглядел наиболее вероятным кандидатом на пост его руководителя. Приехав в Копенгаген, он посетил Бора. Сказанное друзьями с глазу на глаз долго оставалось под покровом тайны. Позднее Гейзенберг сказал, что осторожно упомянул урановую проблему и попытался объяснить старому другу, что, несмотря на принципиальную возможность создания оружия на основе расщепления ядер урана, оно потребует «невероятных технических усилий, которые, будем надеяться, не удастся осуществить в ходе настоящей войны». Он, по своему утверждению, говорил намеками, потому что из-за слежки и опасений за свою жизнь не мог сказать прямо, что он и другие немецкие физики пытались убедить нацистский режим в бесперспективности своевременного создания такого оружия для текущей войны.
В представлении Бора атомная бомба была свершившимся фактом, и сдерживание угрозы человечеству требовало «нового подхода к проблеме международных отношений». В грядущем атомном веке человечество не могло рассчитывать на безопасность без полного отказа от секретности. «Открытый мир», воображаемый Бором, вовсе не был мечтой утописта. Этот мир уже существовал в виде многонациональных научных сообществ. Бор прагматично рассматривал лаборатории в Копенгагене, Кавендише и прочих местах как практические модели нового мира. Международный контроль над атомной энергией был возможен лишь в «открытом мире», основанном на ценностях науки. По мнению Бора, именно общинная культура научных кругов являлась источником прогресса, рациональности и даже мира. «Знание — само по себе фундамент цивилизации, — писал он, — [однако] любое расширение границ нашего знания накладывает растущую ответственность на отдельных людей и целые нации ввиду возможностей, которое оно предоставляет для формирования условий человеческого бытия». Как следствие, в послевоенном мире ни одна страна не должна бояться, что потенциальный противник накопит атомное оружие. Такое возможно только в «открытом мире», в котором международные инспекторы будут иметь неограниченный доступ к военно-индустриальному комплексу всех стран и полную информацию о новых научных открытиях.
…Оппенгеймер настолько преклонялся перед Бором, что взял на себя долгосрочную обязанность «переводить» его для остального человечества. Мало кто понимал, что Бор имел в виду под «открытым миром». А тех, кто понимал, подчас по-настоящему пугала дерзновенность его предложения. В начале весны 1944 года Бор получил надолго задержанное почтой письмо от одного из своих учеников, русского физика Петра Капицы. Капица сердечно приглашал Бора поселиться в Москве, где все «будет сделано, чтобы дать пристанище вам и вашей семье, и мы теперь имеем все условия, чтобы продолжать научную работу». В письме Капица передавал привет от нескольких русских физиков, с которыми Бор был знаком, и, не вдаваясь в подробности, заявлял, что те будут рады, если он примкнет к их «научной работе». Бору этот шанс показался блестящей возможностью, он всерьез надеялся, что Рузвельт и Черчилль позволят ему принять приглашение Капицы. Как Оппенгеймер потом объяснил коллегам, Бор «через этих ученых хотел предложить руководству России, которое было тогда нашим союзником, что Соединенные Штаты и Великобритания готовы “обменять” знания об атоме на открытый мир… что мы предлагаем русским поделиться с ними знаниями об атоме, если они согласятся открыть Россию, сделать ее открытой страной, частью открытого мира».


цит. по Шервин Мартин Дж. "Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея"

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив