В городе Рождество. Глава 1

holmes_study — 16.12.2023

Рождественский фик легендарного автора KCS.

Я его когда-то, когда только начинала переводить, не закончив бросила, а потом потеряла. Мне он тогда показался довольно стебным, ну, может, так и есть. Сама автор о нем в двух словах написала буквально следующее:

"Это безумие ни в коей мере не задумывалось, как серьезный канонический фик. Я вас предупредила; читайте на свой страх и риск. Веселого Рождества!"

Теперь еще хочу сказать о таком моменте. В фанфике не последнюю роль играет "Рождественская песнь" Диккенса и ее маленький герой Тим Крэтчит. Надеюсь, что большинство из нас читали эту книгу, или смотрели многочисленные экранизации.



Глава 1

Сего дня, настоящим, торжественно клянусь, что если какой-нибудь самодовольный остряк сделает в моем присутствии ещехоть одно мудрое замечание на тему «Рождественской песни», я тут же схвачу первый попавшийся нож для вскрытия конвертов и пришпилю этого молодчика к ближайшей стене, увитой остролистом. Так сказать, в духе праздника.
Однако, я отнюдь не расположен особо верить в то, что это время любви и бескорыстия, уже по той простой причине, что жестокой Судьбе было угодно, чтобы шестнадцать лет назад я родился в семье гордо носящей фамилию Крэтчетт. И я представить не могу, какой бес заставил мою семью пойти еще дальше и, поддавшись какому-то извращенному чувству юмора, дать мне имя Тимоти.
(Несомненно, в этом повинен все тот же злой дух, что заставил моего отца отдать меня учиться этому чертовски скучному ремеслу, которое я против собственной воли теперь уже освоил и работаю клерком в большом магазине на СэвилРоу. То , что мой единственный, чрезвычайно богатый дядюшка, был владельцем этого магазина, несомненно, имеет самое непосредственное отношение к делу.)
Будучи самым низкорослым среди сверстников, до тех пор пока в седьмом классе мой рост не догнал в развитии мой ум (который довольно внушителен и поистине является моим единственным оружием в противостоянии этому миру) , я, конечно же, счел целесообразным избрать себе другое имя до того, как ко мне навеки привяжется прозвище «Крошка Тим».Моя фамилия даже писалась совсем иначе, чем фамилия моего так называемого литературного тёзки, но это, увы, не имело значения, когда кто-то обращался ко мне или обо мне говорил.
К сожалению, несмотря на то, что я весьма разумно выбрал имя Генри, которым и представляюсь теперь незнакомцам, то первое имечко, к несчастью, прилипло ко мне с самого раннего детства. Все мои школьные годы были довольно плачевны, все они прошли в одной сплошной попытке избавиться от тени литературного героя, что влекла за собой одни насмешки.
Я подумал, что уже сбросил с себя плащ вечного праздничного уныния моего литературного тёзки, когда стал уже достаточно взрослым и высоким для того, чтобы защитить себя от грубых нападок глупцов каким-то иным способом, кроме силы своего разума; но потом настала пора моего обучения профессии клерка в заведении моего одиозного дяди Гарольда,в этом чудовищно огромном магазине, который он любит больше, чем своих родных и близких. Почему меня не могли выучить на переплетчика, или бухгалтера или какой-то другой профессии, где ум ценился бы больше, чем проворство и ловкость продавца?
Думаю, что тот вечер, когда мне сказали об ожидающей меня участи, был единственным в моей жизни моментом, когда я в серьез подумал о том, сбежать и уйти в матросы. Или совершить проступок настолько серьезный, чтоб меня выгнали из дома; позор, определенно, был предпочтительней ожидающей меня скуки.
Гарольд Игнасиус Рауботтом был единственным братом моей покойной матери. Единственная причина, по которой женщина, пусть даже и не самого острого ума, могла выйти за человека по фамилии Крэтчетт, несомненно, состоит в том, что она желала избавиться от собственной фамилиии не особенно задумывалась о том, какую фамилию получит вместо девичьей. Мой дядя – напыщенный, высокомерный старый болван, который куда лучше разбирается в расчетах и в особах прекрасного пола, чем в благопристойности и здравом смысле. Это нахальный, крикливый скряга, который может быть капризным, как трехлетний ребенок, когда не может сделать все по-своему. Его работники выполняют его прихоти и подчиняются его странным причудам больше из жалости, нежели из страха лишиться места, хотя это соображение также нельзя сбрасывать со счетов.
Будучи не служащим, а учеником, я не боюсь лишиться зарплаты и, собственно говоря, был бы счастлив более не служить под его начальством. В силу этого я обращаю внимания на своего эксцентричного дядюшку только в случае крайней необходимости. Пусть его подчиненные пресмыкаются перед ним, как пожелают; я же постигаю основы его бизнеса, а не подробности его личной жизни (большинство из которых отвратительны, учитывая получаемые им прибыли).
Однако, худшее в этой неприятной ситуации то, что дядя питает странное отвращение к прозвищам или кличкам и настаивает, чтобы покупателем я представлялся под тем именем, что было дано мне при рождении. Я уже смирился со странными взглядами в мою сторону в это время года, но только не с искаженным диккенсовским юмором в устах паяцев, считавших, что их остроумие превышает мое терпение.
Дядя был расстроен, узнав, сколько покупателей жаловалось на мою дерзость, хотя у любого адвоката был бы повод начать процесс о моей самозащите. Но общество всегда неодобрительно относится к детям, которые умнее взрослых, не правда ли?
Но в этот вечер в магазине присутствовал один джентльмен, который выказал немало здравого смысла и столько же вежливости и благопристойности – и то и другое было подлинной редкостью в это до смешного торгашеское время года -, и следует отметить, что он был воплощением так называемого Духа Рождества (несомненно, Духа Настоящего Рождества, если процитировать моего рокового литературного приятеля); морем спокойствия в безумной толпе раздраженных мужчин и женщин, громко требующих внимания к себе в один из немногих последних дней, оставшихся до Рождества.
Этот малый терпеливо ждал, хотя в тот момент я едва его заметил, так как был чрезвычайно занят, принимая заказы на гравировку от целой толпы молодых женщин, что были лишь немногим старше меня и которые хихикали и шептали друг другу мое имя, когда я отворачивался с чувством вежливого отвращения, делая вид, что к тому же абсолютно глух. Когда мне, наконец, удалось чуть ли не пинками выставить их на улицу, где кружились хлопья падающего снега, я промокнул лоб платком и прислонился к стене, желая, чтоб этот адский праздник поскорее закончился.
Столпотворение, что продолжалось тут в течение последнего часа, начало иссякать, когда люди отправились домой обедать. Тут я и увидел, что тот человек, которого я заметил перед тем, как был атакован толпой требовательных дам, бродил по отделу канцтоваров, тщательно изучая витрины, где были выставлены приборы для письма и модные авторучки. Это был мужчина крепкого телосложения, довольно высокий, с небольшими усами, и аккуратно одетый; и, похоже, этот джентльмен делал большинство своих покупок в менее дорогих кварталах, чем район Бонд-стрит.
Значит, он, вероятно, искал рождественский подарок или хотел потратить недавний выигрыш. Как бы там ни было, в настоящий момент он направился ко мне, и теперь я заметил, что он слегка прихрамывает и держит в руке типичный «докторский» чемоданчик. Видимо, зашел сюда по дороге домой после посещения больных.
Моя ленивая привычка (пытаться сбежать от этой скуки, наблюдая за людьми, либо смеясь про себя над их нелепостью, либо подмечая детали их наружности) была прервана этим доктором, который шел прямо ко мне, осторожно обойдя женщину, державшую за руки двух маленьких детей, которые неудержимо вопили, к моей радости и глубочайшему огорчению этой леди. Чего же она ожидала, таская маленьких паршивцев по магазину, бог знает, сколько томительных часов?
- Простите, мальчик, но может, у вас найдется немного времени, чтоб помочь мне?
Я удивленно поднял голову, не ожидая столь нетипичной вежливости и такого спокойного тона (в это время года большинство людей просто кричит «Клерк!» и ждет, когда я брошусь к ним со всех ног). Какая-то часть меня возмутилась от того, что меня назвали мальчиком – ибо мне было шестнадцать! – но, по всей видимости, этот человек не хотел меня обидеть. Кроме того, покупатель – это покупатель, обижает он вас или нет, и вежливый клиент гораздо лучше надменного.
- Я здесь специально для этого, - ответил я, с моей обычной (абсолютно показной) праздничной жизнерадостностью. Сколько еще часов оставалось до закрытия? Даже меньше часа, хвала Духу Будущего Рождества. – Ищете подарок, сэр?
- Да, именно, - ответил джентльмен и осторожно опустил на пол свой чемоданчик, который как-то глухо звякнул при этом. Я вдруг заметил, внимательный взгляд его ясных глаз, устремленный на меня из-под котелка, и решил понаблюдать за своими манерами; очевидно, незнакомец был джентльменом, и вероятно, я смогу уговорить его что-нибудь приобрести, если буду достаточно учтив.
- Для члена семьи? Пациента? – осторожно спросил я, стараясь выказать должный клерку энтузиазм, без напора и грубости (дяде Гарольду уже немало жаловались на подобное обхождение со стороны Гилберта из ювелирного отдела).
- Для друга, - довольно дружелюбно ответил доктор, очевидно, не имея ничего против моих вопросов в отличие от того ворчливого старого индюка, что приходил чуть раньше, и который едва не проткнул меня своей тростью, когда я спросил предназначены ли те сережки, что он покупал для его внучки (благодарение богу, он, не настолько стар, чтоб иметь внуков и т.д.)
- Вы уже решили, что хотите ему подарить?
- Видите ли… - Доктор задумчиво пригладил усы. – Для него довольно трудно выбрать подарок, если вы понимаете, о чем я. Казалось бы, у него вроде есть все, что ему нужно, и он никому не говорит, чего бы ему хотелось.
Я хорошо знал такой тип людей. Точно таким был мой старший брат , Оливер, - весьма раздраженный, когда речь заходит о таких вещах. И я всегда просто покупаю ему шерстяные носки.
- Да, конечно, сэр, - коротко отозвался я, перебирая в уме список того, что обычно дарят на Рождество. – У нас есть прекрасный выбор сигар и портсигаров…
Я умолк, когда он меланхолично покачал головой.
- Он предпочитает трубку.
- Тогда, может, новую пенковую трубку?
Усы доктора слегка дернулись, и по его губам скользнула мимолетная, ласковая улыбка.
- Нет, он слишком любит свои старые трубки, чтобы пользоваться новой.
- А, может быть, что-то из отдела канцелярских принадлежностей? – предложил я, указывая на новейшие авторучки и изысканно украшенные чернильницы.
- Ммм, - этот врач нахмурился, очевидно, погрузившись в раздумья. Я подумал, не предложить ли ему купить носки, но потом придумал кое-что получше.
- А что если какой-нибудь популярный роман? – Лично я и не пожелал бы в качестве рождественского подарка ничего лучше хорошей книги (только, пожалуйста, не Диккенса), ибо нет ничего лучше, чем новая книга. Но, очевидно, этот «непостижимый» друг совсем не ценил приятное чтение, ибо в ответ на мое предложение доктор заулыбался, а потом рассмеялся.
- Нет,- решительно сказал он, посмеиваясь, глядя на аккуратный ряд серебряных фляжек на прилавке у меня за спиной, словно взвешивая в уме, не купить ли одну из них.
- Доктор, вы всегда можете остановить свой выбор на запонках, - улыбнувшись, сказал я уже смелее. Он скорчил гримасу, и напомнил мне этим моего младшего брата Дэвида, когда тот ел недозревшую сливу. И мы оба рассмеялись.
- Я надеюсь, что смогу придумать что-нибудь более оригинальное, - сказал доктор и его глаза азартно сверкнули. Затем он вопросительно поднял бровь. – Вы – наблюдательный молодой человек.
И он выразительно указал на чемоданчик, стоявший у его ног.
Я пожал плечами, чувствуя себя несколько неловко из-за этого комплимента, если можно его считать таковым.
- Я стараюсь. И это полезно, если и не для беседы, то для дела. И потом надо же что-то делать, чтобы нарушить монотонное однообразие этого времени года.
Доктор вновь дернул усом и еще раз огляделся по сторонам нарочито медленно.
- Послушайте, а у вас есть трости? – спросил он внезапно, вновь поворачиваясь ко мне.
- Да, доктор. Вон там, за углом. – И я сделал ему знак следовать за мной.
Он поднял правой рукой свой черный чемоданчик и пошел за мной в отдел аксессуаров, где я остановился у стойки с чудесными тростями, которые скорее были декоративным добавлением к внешнему облику, нежели реальной опорой для ходьбы. Я снял со стены прекрасную трость с серебряным набалдашником, и, вновь опустив свой чемоданчик, доктор взял ее у меня из рук, взвесил в правой руке с видом знатока – почти как если бы выбирал оружие.
Странно. Несомненно, это было очень странно.
- Чудесная вещь, но есть ли у вас трость потяжелее?
- Насколько тяжелее? – осторожно спросил я, ибо мне очень не понравилась оборонительная поза, которую он принял, держа в руках этот наш товар – это было больше похоже на то, что он присвоил себе эту трость, нежели просто проверял ее качество.
- Может, у вас есть утяжеленная? Свинцом или чем-то в этом роде?
Я невольно отступил назад, когда он сказал это с самым невинным лицом, совершенно не понимая, что, в сущности, он только что спросил меня, продаем ли мы оружие в качестве рождественских подарков для друзей и близких.
Пока я раздумывал, как бы так ответить, чтоб потом не пришлось спрашивать его, был ли этот его друг убийцей или вымогателем, или тем и другим одновременно, доктор, должно быть, заметил мою нерешительность, ибо подняв голову, вгляделся в мое лицо. Затем рассмеялся и ободряюще мне кивнул, осторожно вернув трость на место.
- Это не то, о чем вы подумали, мой мальчик, - посмеиваясь, сказал он; без трости в руке вид у него был гораздо безобиднее. – У моего друга опасная профессия и порой он оказывается в ситуации, когда вынужден защищаться, вот и все. Уверяю вас, что все это честно и законно.
У меня, должно быть, был все еще сомневающийся вид, так как доктор продолжал, несомненно, желая меня успокоить.
-Ну, если б мне нужен был не подарок, а оружие, разве бы я пошел для этого в магазин на СэвилРоу?
Верно подмечено, но все равно все это было чертовски странно. Лично я все еще уверен, что этот человек слегка не в себе, а, может, и не слегка, и не важно, врач он или нет. И то, как он обращался с этой тростью… я ни за что не хотел бы перейти дорогу этому малому.
Странно.
- Полагаю…что, нет, сэр, - произнес я, наконец, хотя из предосторожности встал так, чтоб нас разделяла вешалка. – Значит, вы предпочли бы трость?
- Да, эта бы прекрасно подошла – но лучше бы потяжелее, если у вас такие есть, - бодро ответил доктор, вытаскивая из кармана небольшие карманные часы и сверившись со временем.
- Доктор, мне нужно будет сходить на склад и посмотреть там, и это может занять время, - пояснил я. Вынув блокнот, я стал записывать в него для памяти необходимые подробности.
- Прекрасно, так как через полчаса у меня назначена встреча, -и этот джентльмен вновь надел перчатки.
- А какой она должна быть высоты, сэр? - спросил я.
- Самая высокая, какая у вас есть – мой друг выше шести футов.
- Хорошо. Что-нибудь еще?
- А у вас случайно там нет трости с вкладной шпагой?
Неожиданно я прищемил руку ящиком стола и охнул. Этот врач обеспокоенно взглянул на меня, но я энергично замахал рукой, не желая, чтоб этот человек приближался ко мне. Трость с вкладной шпагой? Почему все сбежавшие из Бедлама маньяки приходят только ко мне, а не к Гилберту, Якобсону или Хиггинсу?
- Я…не думаю, что у нас такая есть, доктор, но я проверю, - запинаясь , проговорил я, стараясь как можно незаметнее вглядеться в его проницательные глаза, ища в них признак безумия. Ничего такого я там не увидел, но ведь и тетя Гермиона не выказывала ни малейшего признака того, что сошла с ума, пока однажды утром не пришла к завтраку, спокойно заявив, что она Лукреция Борджа, и тут же рухнула на пол, выпив лошадиную дозу лауданума. Этот доктор – если он, конечно, и правда, доктор, - может быть столь же безумным, как самые буйные обитатели Бедлама, а я могу узнать об этом лишь тогда, когда будет уже слишком поздно.
Вздохнув, я продолжал записывать в блокнот дополнительную информацию; в том числе, и описание сего джентльмена на тот случай, если что-нибудь случится и полиции понадобится точное описание внешности этого малого.
- Хорошо, - выдохнул я, наконец, пытаясь привести свои нервы в порядок. – Когда в следующий раз вы зайдете, у меня уже будет, что сообщить вам, доктор…?
Я вопросительно посмотрел на него.
- Что? – Он поспешно отвернулся от большой витрины, содержимое которой с интересом изучал и обратил ко мне свой внимательный взгляд. – Ах, да, конечно. Уотсон, Джон Уотсон.
С сознанием долга перед общественностью я записал это имя, а в уме решил, что прежде чем мы закроем магазин, надо будет посмотреть, где находится трость – то бишь орудие убийства, так как если отложить это до завтрашнего дня, я, несомненно, об этом забуду.
- Я могу вам еще чем-нибудь помочь, доктор? – спросил я, незаметно подталкивая его к выходу – осталось десять минут до закрытия, еще только десять минут…
- Нет, благодарю вас. Вы и так мне очень помогли, - вежливо сказал доктор. – Я вернусь завтра около полудня… то есть, конечно, если мы не весь день будем гоняться вниз по реке за тем фальшивомонетчиком, - последние слова он пробормотал себе под нос, и я вновь с подозрением взглянул на этого человека. И прежде, чем я успел отойти от этого странного типа, он выпрямился, явно, выходя из задумчивости, и улыбнулся мне с самым благостным видом.
- А как ваше имя, мальчик? – с любопытством спросил он, но, похоже, безо всякого злого умысла.
Несмотря на это, я невольно поморщился. Однако, профессиональная вежливость – это профессиональная вежливость, и мне удалось надеть на себя сияющую улыбку продавца рождественских подарков и произнести вымученное «Крэтчетт. Тимоти Крэтчетт.»В глазах моих при этом вспыхнул воинственный огонек, бросая вызов тому, кто осмелился бы пошутить на тему проклятия моего имени.
В ответ доктор приподнял бровь и вновь дернул усом.
- Я… прошу прощения, - сказал он с едва заметной улыбкой, совсем не смеясь, а скорее сочувствуя – это было совсем новое, непривычное ощущение после довольно долгого и уж точно совсем не рождественского дня.
Я облегченно вздохнул, и доктор с понимающим видом засмеялся.
- Уж поверьте, от меня вы не услышите цитат из Диккенса, - добавил он, надевая на голову котелок и быстро застегивая пальто.
- Благодарю вас, доктор, - ответил я, опираясь на прилавок. Этот человек только что сильно вырос в моих глазах за это проявление обычного (или не такого уж обычного) здравого смысла; возможно, он и не был таким уж сумасшедшим, просто немного странным.
Когда он исчез за снежной пеленой улицы, на прощание поздравив меня с наступающим праздником, мой взгляд упал на стеклянную витрину, которую он изучал перед тем, как мне представиться, и по спине у меня побежали мурашки – но совсем не от холодного ветра с улицы. Я содрогнулся, спрашивая себя, почему имею несчастье притягивать таких эксцентричных покупателей.
То, что он изучал с таким интересом, оказалось коллекцией старинного оружия.
Я не думал, что покупатель рождественских подарков может быть более странным, чем этот доктор – вернее, не думал так до следующего вечера, когда в магазин зашел крайне необычный посетитель, дабы нарушить монотонное течение моего вечера еще более странным образом.

Оставить комментарий

Популярные посты:

niger

Промышленные подшипники

a_nalgin

О бессмысленности происходящего Не пора ли покончить со всем этим?

grazdano4ka

«Мама меня удочерила, поэтому бросить ее не могу!» – страдает Татьяна

dok_zlo

Котовасия

ortheos

Что китайцу хорошо - русскому лучше водки.

ida_mikhaylova

Плоды и песни растеряет лето(с)

arit_09

Утрешнее

kakvarvara

Музыкальный август

new_rabochy

Не обижаем маленьких: выступлю в защиту украинских братьев

• Ранее
• Архив