Увы, увы...

artur_s — 08.03.2025

– Детство золотое! Где оно? Увы, как говорили в старину, увы, увы…
Кстати, вам не кажется, что это словечко – просто дурацкое! Птичье какое-то. Утиное. Увы-увы. Тьфу.
– Ты сегодня начнешь наконец-то? Или лучше выпьем по стопарю?
– Всё! Начал. Предварительно выпив стопарь! Лехаим!

Так вот, я и говорю, завидую вам, потому что вы в детстве были балбесами, учились плохо, и потому у вас было время болтаться по улице, водиться со шпаной, пытаться реализовать свои способности к детовоспроизводству и прочее.

Я же, как вам известно, был девственником и круглым отличником! Круглым! То есть, пи-дэ или же два-пи-эр! Именно так означается исключительно круглая окружность без всяких там выбросов в сторону, то есть, экивоков! Пи, умноженное на диаметр или на два радиуса!

– Друг! Пощупай у него лоб! Он же сегодня невыносим! Больной или пьяный? Вроде, не с чего.
– Лоб в норме, Старик! Он просто обалдел от красоты этого места. Ципори – это красиво, да, Дока?
– Красиво, красиво, ребята, меня несет от этой красоты. Просто какой-то понос слов, ей-богу. Но больше не буду. Продолжаю.

Итак.
Будучи отличником, я не обращал внимания на девчонок.
Некогда было. Получив золотую медаль и поступив в вуз без экзаменов, я несколько осмелел и расслабился.
А что, говорил я себе, а не расслабиться ли слегка? Насчёт девочек. А то подпирает снизу меня уже давно, а выхлопу никакого! И выбросу. Разрядки, короче.
На стенку стал лезть ко второму курсу. А анонизм я презирал, как класс. Гадость и ужас. Разбазаривание семян. Связь с кулаком. Криминально это.
Так я размышлял, размышлял, а на девчонок поглядывал уже предметнее и предметнее!
Среди студенток я не нашёл подходящую для первого секса, а потому стал искать на стороне.
И вот однажды гуляли мы с приятелем по городу. Прошвыривались.
– Пошли, прошвырнёмся!
– Пошли.





Дело было в моём родном городе Новосибирске, где я родился, учился, взрослел, матерел и прочее по нарастающей…
Идём мы с приятелем и болтаем за жизнь, за учёбу, за девочек…
И вдруг я смотрю: навстречу идут две девчонки нашего возраста и тоже болтают.
Ногами.
Но какими ногами! Божежтымой!

Особенно у одной из них. Поднимаю голову от её ног – и дыхание у меня забарахлило, как движок у старой машины, в который попал бензин, разбавленный мочой наполовину с водой! Девка – красавица! То, что доктор прописал, как говорится. Та, которую я представлял себе душными ночами, вращаясь в постели от нереализованных желаний по половой части! Божежтымой!
Фигурка – что тебе статуэтка, изображающая балерину Уланову или даже Плисецкую, замолачивающую фигуру высшего пилотажа в каком-нибудь балете композитора Чуйковского. Павла Ильича. Или даже Петра. Не суть важно: Пётр и Павел – близнецы- братья, как говорится.

– Аллё, аллё, Дока, ближе к телу, пожалуйста. Что за тело было? Балеринное? Тогда я пас! – Старик ехидно подцепил шпильку. – Терпеть не могу сухощавых куриц! В женщине всё должно быть прекрасно: и нога, и живот, и грудь, я уже молчу про "душа и мысли", ибо это нереально!
– Так в том то и цымес, Старик, что было там прекрасное лицо, типа артистки Одри Хеппбёрн, дочери английского банкира и голландской баронессы, родившейся в местечке Иксель под Брюсселем и которая тоже училась балету в Арнхемской консерватории….
– Ээээ, не надо мне про Одри, ты про свою красотку продолжь, сделай милость… Иксель-пиксель, понимаешь….Чего ты вокруг да около, понимаешь?...
– Оставь его в покое, Старик! – Друг втянулся в перебранку. – Видишь, мужик разомлел на красивых ландшафтах, и его понесло, как ту лошадь, которую бык на корриде зацепил рогом под ребро….
– Что с вами, юноши перезрелые? Мы закончим сегодня разговор о девках или я пошёл искать на предмет выпить алкоголю покрепче? – Старик явно занервничал.

– Тихо, тихо, други мои нетерпеливые! Я продолжаю!
Итак, навстречу нам идут две девахи, причём одна из них – мечта поэта, как говорится, то есть, меня! Глазки с раскосинкой, темнокарие, носик прямой, губки бантиком – всё по нотам, чисто Одри эта самая из-под Брюсселя! За её грудь я не говорю, потому что нет слов, а про ноги уже доложил, то есть, ноги – то, что надо!
Короче, проходим мимо, пронзив друг дружку глазами!
И идём дальше.

Приятель мой рассказывает мне что-то несущественное, про самолёты и другие аэропланы, потому что мы учились на соответствующем факультете, а у меня в башке колом стоит эта краля с ногами и глазами с раскосинкой! Сил нет, не слышу товарища, который уже стал хватать меня за грудки и громко кричать:
– Ты пойми, эта дура даёт скорость три Маха благодаря стреловидным крыльям и движку с форсажом! И, кроме того, топливо с теми самыми присадками, о которых я тебе вчера все уши прожужжал! А? Что скажешь, Дока?
А что я скажу?
И сказал:
– Серёга! Заткнись про свои самолёты. Я чую печенью и почками, что если сейчас упущу вон ту, которая сейчас шла нам навстречу с подружкой, то тут же съем свою шапку и тебя заставлю скушать свою! Куда они смылись?

Девицы и впрямь растворились в наступивших сумерках.
Мы развернулись и пошли по следу.
Собственно, следов не было, но я по наитию свыше притащил приятеля к танцплощадке в эпицентре Центрального парка, откуда музыка гремела на всю округу, и пройти мимо этих звуков девицы не могли.
Точно! Они стояли в углу и медленными взорами привлекали кавалеров, которые к тому времени, подобно мухам, слетались на такую красоту.

Эх. Знал бы я тогда, что мухи летят не только на мёд!
Но был молод, глуп и сексуально озабочен до потери нормального человечьего сознания. А в бессознанке и не то натворишь!
Короче, подъехал я на большой скорости, аж запыхавшись, к своему предмету, как говорится в дурных женских романах, и стал её танцевать!
Утанцевавши партнёршу до колообразного состояния своего гульфика, я повёл её провожать.

Как поётся в народной песне:

Полюбил девчонку Нину,
Сердце бьётся об штанину…

От центра города до её дома на улице Дуси Ковальчук, а это километров пять, не меньше, я читал ей стихи, рассказывал анекдоты, даже пел песни, выученные мной во время прошлогоднего к тому времени турпохода на Телецкое озеро, что на Алтае.

Потом я жал её к берёзкам, что росли в непосредственной близости от её дома, потом к крыльцу её дома, а затем уже и непосредственно к двери квартиры.
Внутрь она не пустила, так как мы были ещё мало знакомы, как она мне объяснила.

И так мы валандались с ней до часу ночи.
Я доходил до ручки, истекая нижней частью своего энергичного в те поры туловища, но она была тверда:
– Ах, нет! Как можно? Так скоро? Ведь мы ещё так мало знакомы...

Но я же видел, господа, что её ноздри хищно пульсировали, а глазки ещё больше раскашивались, если вы позволите так выразиться!
Я её даже зауважал за это.

Не отдаться с первого раза, подпирая стенку родительского дома, не каждая девушка сможет, особенно если учесть тот напор, который я обрушил на неё, доведя до практически катастрофального возбуждения мой молодой и растущий тогда организм!

Мы расстались, когда губы распухли от поцелуев.
Предварительно договорившись о встрече на завтра.

Она попросила:
– Помоги мне подготовиться к экзаменам. Хочу поступить в институт.
– С удовольствием. Что за экзамен? Что за институт?
– Завтра расскажу, сейчас поздно. Давай встретимся у моей подруги. Сейчас напишу адрес. Приезжай часам к восьми вечера.

Вы ведь бывали в Новосибирске, господа?
Ах, нет!
Тогда придётся поверить на слово.
Дом моей пассии, как я уже доложил вам, находился на улице Дуси Ковальчук, что в районе площади Калинина, и всё это дело позиционируется вдали от центра города на правом берегу реки Обь.

Я же проживал в те далёкие времена по другую сторону той же реки, а именно, в районе большого пустыря, ставшего затем площадью, что у остановки "Башня". Там стояла, и по сей день, вероятно, стоит башня, в честь которой и названа остановка..

Башня была водонапорная, ночь была тёмная, время было позднее, а трамваи и автобусы уже практически не ходили.
То ли шофёры (или шофера - как правильно по-русски? забыл...) боялись ездить в такие тёмные ночи, то ли освещение улиц подкачало, врать не буду, но домой чапать пришлось пешком.

Вы помните, граждане, что такое восемнадцать лет?
Ах, нет.
Забыли уже...
Я напомню.

Это когда каждая мышца твоего тела поёт, когда при быстрой ходьбе ноги упруго отталкиваются от земли, когда голова пуста, сердце мощным насосом качает кровь, а вся бурная энергия сконцентрирована в мошонке!
Особенно после такой жёсткой притирки у чьих-то дверей о мягкое, желанное, нежное тело с такими параметрами, о которых я вам уже доложил, граждане!...

Я летел над землей в бурной радости, пока чья-то грубая рука не зацепила намертво мой рукав.
– Дай закурить, кореш! – жёстко потребовал голос по-над рукой.
И тут я увидел двух бугаёв с причёсками типа "бокс", модными в те доисторические времена среди уличной шантрапы, с чёлками набок, и в кирзовых растоптанных сапогах.

В их пастях дымились цыгарки.
Любовь мгновенно схлынула с меня.
Вместе с румянцем от быстрой ходьбы.
Я всё понял.
Время – около двух часов ночи.
Я один.
Их двое.

– Мужики, денег нет.
– Что есть?
– Сами видите. То, что на мне.
– Выворачивай карманы!

И тут мне показалось, что одного из них я где-то видел.
Знаете, в критических моментах мысль работает удивительно шустро!
Я вспомнил.
– Яша! Не узнаёшь?

Здоровый увалень исподлобья глянул на меня.
– Ты, что ли, Дока?
– Ага. Он самый. Давно не виделись. Сколько лет, интересно? С шестого класса.
– Да... Чёрт... Это самое... Ты чего по ночам шляешься? Один. Не бздишь?
– Так, девушку провожал. Ты что сейчас...? Где? Учишься? Работаешь?
– А ты?
– Я студент. Второй курс. А ты?
– Отсидел я. Полгода, как выпустили. Ладно, иди.
– Погоди, Яша. Может, чем могу быть полезен? Ты же был тогда лучшим математиком в классе. Может, я ... чем-нибудь...
– Всё. Иди. Не тревожь душу. Я пропащий теперь. Забудь.

Он взял за локоть второго блатного, как тогда говорили, развернул его, и они скрылись за углом дома.
Я вам про него уже рассказывал, братцы.
Это был Яшка Никитин.
Тот самый, что финкой убил в висок паренька, который ухаживал за подружкой сынка большого начальника, учившегося в нашем шестом "А".
Сынка папа отмазал, а Яшка отсидел в детской колонии шесть лет, и жизнь его из-за ложного понимания чувства товарищества ушла под откос.

Его зарезали в тюрьме, куда он снова попал года через три после нашей встречи на Красном проспекте города Новосибирска, куда я вырулил почти в два часа ночи с улицы Дуси Ковальчук, где жал к берёзам девушку по имени Лиза, которую мне навеяла мозаичная фигура Моны Лизы Галилейской, увиденной здесь, в нижних предгорьях Западной Галилеи!

Вот это, я понимаю, география!
Так вот.
Часа два-три топал я до дома через весь спящий уже город, гулко стуча по асфальтовой дороге, через центр города, через просторные площади по широкому проспекту, через речку Обь, которая в районе Коммунального моста имеет ширину с километр, и прибыл, соответственно, часам к четырём с лишним поутру к дому.

Так началась эта яркая первая любовь, а точнее сказать, первое натуральное апробирование женской сути, в прямом смысле этого глубинного по смыслу слова!

Продолжение последовало назавтра, когда я прибыл по указанному Лизой адресу.
В большой комнате большой коммунальной квартиры сидела Лиза и её подружка с приятелем.
Те молча рассмотрели меня, потом пригласили к столу.
Я, поняв заранее, что готовиться к экзаменам, начиная с восьми вечера, весьма оригинально, прихватил с собой бутылку "огнетушителя". Если вы помните, в те мрачные, винодефицитные времена так условно называлась бутылка вина "Солнцедар" ёмкостью 0, 75 литра. Ещё она называлась ласково "чернила", но это не меняет суть и содержание данного продукта.

В процессе импровизированного ужина оказалось, что все, кроме меня, завтра должны сдавать какие-то экзамены, а потому приговорить бутыль мне пришлось одному.
Остальные лишь слегка приложились, после чего подружка встала и, сказав, что завтра рано вставать, повела меня с Лизой в соседнюю комнатку-каморку, назначение которой я до сих пор стараюсь разгадать.

Надо сказать, что после распития практически на голодный желудок полкилограмма подкрашенной сивухи я чувствовал себя, с одной стороны, очень приподнято, во всех смыслах этого слова, но с другой, ощущал сильное головокружение с рвотными позывами, которые крепчали с каждой последующей минутой.
А потому, не дойдя пару метров до комнаты, попросил указать мне дорогу к туалету.

Пробыв там некоторое время, потраченное на бессмысленное биение головой о стенки узкого помещения и о какие-то тряпки, развешенные тут и там, я вывалился оттуда с ощущением усиливающейся тошноты.

В коридорчике было уже темно, но одна дверь была приоткрыта и оттуда светил неяркий жёлтый свет.

– Ага, – сказал я, – вас понял.
И пошёл на свет.
Первое, что я увидел в узкой комнатке – была раскладушка, на которой лежала моя Лиза, держа двумя руками открытую книгу.
Книга была по математике.

Лёгкий сибирский загар в лучах тускловатой, наверняка сороковаттной, лампочки казался шоколадным и резко контрастировал с двумя молочно-белыми полосами шириной в мою руку, одна из которых представляла собой слегка просевшие груди с розовыми сосочками, а вторая прерывалась посредине кучерявым тёмным пушком.

– Картина Иерепина "Даная", – пробормотал я, – или даже "Маха обнажённая" того же автора!

Лиза продолжала внимательно изучать математику к завтрашнему экзамену.
Уже минут пять, пока я бился нетрезвой башкой о стенки в клозете.
Ну, что взять с пьяного в дупель молодого человека, только вчера полюбившего всей душой молодую же красавицу? Я плюхнулся, как был, в костюме на юное и совершенно бесподобное тело, отшвырнув книгу в дальний угол.

Лиза заботливо стянула мою одежду и шустро, практически профессионально, приняла меня в своё лоно.
Причём, по пьянке я делал всё механически, фактически ничего не ощущая!
"Солнцедар" лишил моё неопытное тело всех тактильных центров и точек!
Помню только одно.
Будучи неопытным девственником, я навалился на неё, широко раздвинув свои, подчёркиваю, господа, свои ноги!

Она удивлённо хихикнула, спросив:
" – Ты и вправду ни разу ещё…?", после чего аккуратно направила всё, что требуется туда, куда надо.

– Жуткая, зубодробительная история, – рассмеялся Друг.
– Жертва неправильной алкогольной политики тоталитарного государства! – подтвердил Старик.
– Но это не всё, – продолжил я. – Самое знаменательное случилось потом!

После краткого и бурного извержения меня стало рвать прямо на лежащую подо мной Мону Лизу Новосибирскую! Стоит отметить, господа, что она не кричала: "- Фу, пра-а-а-тивный!", а добросовестно вытерла себя, меня и облёванное помещение и повела меня знакомой тропинкой к сортиру, причём и эту дорожку я старательно поливал наполовину переваренным "Солнцедаром" с какими-то ингредиентами!
Мимоходом облевал и пару кирзовых сапог, притулившихся у одной из дверей этой коммуналки, успев подумать:

– А не Яшкины ли?
Имея при этом в виду ночную встречу с бандюками в аналогичной обуви.
Но вслух сказал только:
– Сейчас все мы, собственно говоря, подобно гоголевскому герою Акакию Акакиевичу, вышли в кирзовых сапогах на широкие просторы…
Лиза не отреагировала.
Она была увлечена переносом тяжести.

На довольно-таки неприятные звуки, исторгаемые мною из утробы, повысовывались соседи и с интересом наблюдали, как два незнакомых, совершенно голых, человека тащились по их родному коридору, причём один из них буквально висел на другом.
Подружка Лизы с приятелем даже не проснулись, что характерно, ибо это говорило о том, что они были людьми закалёнными и привыкшими к подобным экзерсисам!
Похоже на то, что это была спец-хата, вертеп, дом всеобщей терпимости!
Мы стали встречаться регулярно.
Лиза даже как бы сняла квартирку своей сестры, уехавшей в длительный отпуск!
По нескольку раз в день она тащила меня на себя, объясняя это тем, что в какой-то аварии от удара в голову был затронут какой-то нерв или центр, или ещё что-то там, после чего ей необходим мужчина практически постоянно, то есть регулярно, а точнее – всегда.

Кончала она шумно, с криками, закатыванием глаз и последующими долгими стонами, чем пугала меня неимоверно, поскольку я уже докладывал вам, друзья мои, что я был совершенно неопытен, абсолютно неграмотен в вопросах секса, а потому шарахался от неё и затаивался на расстоянии.

Разъяснение я получил через три месяца от своего приятеля Вовки, увидевшего меня с ней на подходе как раз к дому сестры для очередной экзекуции.
– Ты чо, спятил? – спросил меня Вовка, отведя в сторонку.
– А что такое?
– Да эта чмара переспала с половиной города! Её каждая собака знает! Как ты её заловил, парень? У неё же бешенство матки, дурень ты кудрявый! Это всем давно известно!
Я, конечно, не поверил Вовке. Подумал – завидует. Такая девушка – да не его! Моя!
Осознание чего-то подозрительного пришло позже.
Значительно позже.
Когда я уже стал приводить её в дом и даже познакомил с мамой.
Когда я уже заявил на свадьбе друга, что тоже женюсь и приглашаю всех на свою свадьбу с Лизой!
Когда…

И вдруг вечерком вижу, как она прошмыгнула мимо моего дома вместе с кем-то.
Под ручку.
Потом она пропала на недельку, ничего мне не сказав.
Потом она пришла в слезах и принесла справку о беременности предлагала стать папой того, который внутри!..

Потом мы расстались.
А через пару дней я увидел её на том же Красном проспекте! Весёлую, счастливую! Под руку с одним пожилым мужичком, которого я пару раз видел с авоськой в хлебном магазине.
Се ля ви, граждане!
Любовь зла!

С тех пор к женщинам отношусь настороженно.
Каждую минуту ожидая подвоха.
Кто знает, может быть, их тоже в детстве ударило каким-то транспортом, задев за важную точку в голове? Опасные они люди, граждане!
Поостерегитесь!
Вот, например, видите, идёт приятная во всех отношениях дама? Посмотрите, какие замечательные у неё…
– Эй, эй, Дока! Ты же сейчас сам говорил… Ну, ты даёшь, Дока! Ну, ты даёшь…

Солнце уже перевалило зенит, и тени в Ципори стали удлиняться.
От всех этих древних руин, от разрушенных временем колонн, от трапецеидального купола церкви Святой Анны и от крепости, рядом с которой мы втроём допивали хорошее вино из галилейских подвалов.

А вокруг ходили люди.
И любовались древним городом, который у римлян назывался Сепфорис, у крестоносцев – Ла-Сафури, у арабов Сафурийе, а у нас – просто Ципори, потому что ципор на иврите – это птица.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив